С чистого листа главы 1-99

Глава 58. Под откос

Вот небольшой совет для всех будущих начальников военной полиции – если это только возможно, никогда не арестовывайте никого перед вооружённым десантом. С одной стороны, они могут не согласиться с вашим решением арестовать их друга или лидера. С другой – могут так обрадоваться возможности избавиться от какого-нибудь мудака, что решат помочь вам восстановить справедливость! Будет куда лучше увести преступника от группы и сделать это тихо и незаметно.

Майор был начальником военной полиции, а сержант и капрал – его подчинёнными. Пока я стоял, застыв в недоверии, сержант грубо схватил меня, а капрал отобрал оба моих пистолета. Со стороны Третьего Взвода раздался громкий гул неодобрения, и несколько человек приблизились. Я даже услышал, как кто-то взводит свои М-16, отчего сильно занервничал. Кто-то должен был что-то сделать, пока это не вышло из-под контроля!

Вырвавшись из хватки сержанта, я подошёл к парням, с которыми я только что вернулся.

– СМИРНО! СМИРНО! ОТСТАВИТЬ! – парни очевидно стушевались и попятились. – Вы состоите в 82-й долбаной Воздушной Дивизии и будете вести себя соответственно! Я не знаю, что происходит, но вы не будете вести себя, как сраная армия из страны грёбаного третьего мира! Ясно?

В ответ раздалось какое-то бормотание, а сержант приблизился ко мне. Я снова отмахнулся от него.

– ЯСНО?

– ДА, СЭР! – ответил сержант Бриско – и опасный момент миновал. Он повернулся к остаткам своих людей и закричал:

– Третий Взвод, ОТДАТЬ ЧЕСТЬ! – они отдали честь, и я козырнул им в ответ, после чего Бриско скомандовал:

– ОПУСТИТЬ РУКИ!

Повернувшись к сержанту, я протянул ему руки для наручников. Он яростно глянул на меня, а затем скрутил мне руки за спиной, и они с капралом дотолкали меня до джипа и кинули на заднее сидение. Майор вернулся на пассажирское сидение, и капрал завёл мотор. Как только десантники исчезли из виду, сержант со злобой врезал мне по почкам.

– Ты об этом пожалеешь, сволочь, – тихо прорычал он.

Я не был уверен, что происходит, но это точно не должно было происходить так. Как офицера, меня никак не могли арестовывать и бить солдаты. Предполагалось, что качества офицера и джентльмена не дадут мне сбежать, и мне доверяли в этом. Даже изъятие пистолетов было чем-то необычным; как офицер, я мог просить об условном освобождении, а затем сдать оружие сам. Что-то происходило, и я не думал, что мне это понравится.

Мы проехали через всю базу до здания, которое было предоставлено Гондурасской Армией. Я не был уверен, в каком веке его построили, но оно было старым! Маленький Штаб Военного Трибунала, начальник военной полиции и сама военная полиция использовали его в качестве штаб-квартиры, возможно, потому, что это было наименее полезное здание, а все здания получше использовались кем-либо более важным. Я был приволочён вниз и по всем правилам введён в систему. Наручники сняли, и меня раздели догола. Сняли даже повязки с колена. С меня стянули сапоги и часы (сержант тут же с наслаждением растоптал Timex; хорошо, что свой Rolex я оставил дома, в Америке) и отобрали фото Мэрилин и маленького Чарли, которое прислала мне жена. Сержант военной полиции явно получил огромное удовольствие, разрывая его и выкидывая в мусорник. Затем меня впихнули в оранжевый комбинезон с надписью «ЗАКЛЮЧЁННЫЙ» и пару оранжевых шлёпанцев. После этого, получив последний удар с любовью по почкам от сержанта, я был водворён в камеру. Я заметил, что капрал неодобрительно поглядел ему вслед, но мне от этого не было ни холодно, ни жарко.

И вновь – это было совершенно нетипично. Если я был под арестом, меня должны были привезти в больницу, где вылечили бы мои травмы, а уже затем сказали бы, что я под домашним арестом, или что-то в этом роде. Я не знал, что происходит. Очевидно, до меня пытались что-то донести, и не слишком тонко.

Я огляделся в своём новом жилище. Последний раз это место, должно быть, чистили до мировой войны, но я не был уверен, до которой. Это была стандартная железная клетка 8 на 8. Запор на двери был настолько ржавым, кто к нему повесили цепь с навесным замком. У одной стены были туалет – без сидения – и раковина с одиноким краном. Кровать была привинчена к полу и являла из себя пружинистый стальной каркас с тонким побитым молью матрасом на нём.

У меня в голове билась единственная мысль: «Что за хуйня происходит?». Бунт? Они могут повесить на парней бунт! О, бригадный генерал Хокинс вполне мог это устроить для меня.

Приковыляв к туалету, я дёрнул за ручку, но либо воды не было, либо смыв был неисправен. Там была великая сушь. С краном дела обстояли чуть лучше. Его ручка работала, и из него побежала тоненькая струйка воды. Затем ручка отломилась окончательно. А вода продолжала течь. Звук воды, шлёпающей о бетонный пол, заставил меня заглянуть под раковину, откуда через ржавые дыры вода текла через всю мою клетку. Я поглядел, как тонкая струйка воды пересекла камеру и потекла в угол. Отлично!

Я хотел отлить, так что расстегнул комбинезон и облегчился прямо в дырку. Мне стоило заказать новый туалет! Облегчившись, я подошёл и вгляделся в стальное полированное зеркало над раковиной, всё поцарапанное и ржавое. Я был весь грязным, всё лицо в земле и жирной краске. Опустив лицо к крану, я напился тёплой и ржавой воды, а затем почти час оттирал лицо и руки так, как только мог.

Ещё где-то полдня или около того я оставался один, а затем капрал сунул голову в клетку, чтобы поглядеть, жив ли я ещё. Я попросил поесть чего-нибудь. Он ничего не ответил, но через час вернулся и прямо через решётку кинул мне пару РДДП. Обычно их открывают ножом, которого у меня не было, так что следующие полчаса я провёл, раздирая пластик об ржавый угол кровати. Это было лучше, чем ничего. Нужно быть очень осторожным, употребляя РДДП всухомятку, потому что они очень обезвожены и могут разбухнуть в животе, и придётся выпить очень много воды.

Я упал на дырявый матрас и заснул, измученный, до следующего утра. Я почти забыл, где нахожусь, пока не сел и не поставил ноги на пол. Текущая вода начала скапливаться в канализации, и теперь заливала пол и бежала к другой дырке в другой части комнаты. Теперь моя клетка представляла из себя озеро глубиной в полдюйма. Расстегнув комбинезон, я помочился через прутья в сторону общего стока.

Глядя в стальное зеркало, я снова принялся отмывать лицо, на этот раз пытаясь отчистить и волосы. Почувствовав бурление в животе, я понял, что либо я голоден, либо вода была грязной, и сейчас я познакомлюсь с гондурасской версией поноса. Больше РДДП не было, но где-то в полдень в подвал вернулись сержант с его помощником и вывели меня из клетки. На меня снова надели наручники, и сержант сказал:

– Мне насрать, что там скажет твой адвокат. Ты или подпишешь признание, или не выйдешь отсюда живым.

Затем он подкрепил слова ещё парой ударов по почкам, от последнего из которых я рухнул на колени и вскрикнул от боли в правом колене. Они подняли меня и потащили наверх.

Я пытался вспомнить всё, что знаю о военных судах, но единственным, что я действительно знал о военной юстиции – это был 15-й Артикль, который не рассматривал наказания, связанные с судом. Раньше я никогда не имел дело с настоящим военным судом.

Я оказался на стуле в маленьком конференц-зале со столом, привинченным к полу. Это напомнило мне одно утро в Тоусоне годы и годы назад. Снова дежавю! Охранник врезал мне по рёбрам, усадив, и сказал вести себя хорошо и признаваться во всём, потому что так лучше для меня же. Через десять минут дверь открылась, и вошёл подросток. Я услышал с той стороны голос:

– Один час и ни минутой больше.

– Ладно, это был не подросток. Это был старший лейтенант с нашивкой «ШВТ» и скрещенными мечом и ручкой на эмблеме. Я понадеялся, что с ручкой этот пацан хорош, потому он не выглядел достаточно старым для того, чтобы уметь обращаться с мечом. Он улыбнулся мне и, положив на стол папку и блокнот, сел напротив меня.

– Капитан Бакмэн?

– Ага. А вы кто?

– Я лейтенант Дорн. Рад знакомству! – он улыбнулся, как юный нетерпеливый щенок.

– Эээ, угу. Слушайте, какого чёрта происходит? Какого чёрта я сделал, чтобы оказаться здесь?

– Ну, у меня здесь список обвинений, – у них был целый список? Дорн пролистал папку, а затем снова поглядел на меня. – Изначально самым серьёзным был бунт. Затем идут несоблюдение армейского порядка, уничтожение либо потеря армейской собственности и несоблюдение протокола процедур связи. О, и я почти забыл, нарушение субординации.

– Вы говорите, что бунт был самым серьёзным. Это значит, что он всё ещё самый серьёзный, или там уже есть что-то ещё посерьёзнее? – спросил я его.

– Ну, этим утром к обвинениям добавились четыре убийства и сопротивление при аресте. А кого вы убили?

– Никого, лейтенант. Никого! Что я сделал – так это послал в жопу генерала!

Дорн снова зарылся в бумаги.

– Должно быть, это нарушение субординации и прямого приказа.

– Возможно. Позвольте мне спросить. Кто назначил вас моим адвокатом? – спросил я его.

– Лично начальник военной полиции! – широко улыбнулся Дорн. – Он сам попросил меня! Это так интересно. Моё первое дело, и я получаю такой важный случай!

– О, Господи! – я покачал головой. Всё становилось лучше и лучше. Почти каждый офицер в ШВТ был по меньшей мере капитаном. Начальнику военной полиции, этому майору, что арестовывал меня, пришлось постараться, чтобы зарыться так глубоко и найти юриста ШВТ, который был настолько зелёным, что имел только лейтенанта и не вёл ни одного дела прежде. Я гадал, действительно ли Дорн ходил в юридическую школу, или же окончил всё заочно. Он был настолько зелёным, что искренне полагал, что это честь, а вовсе не ещё один гвоздь в крышку моего гроба.

Дорн принялся говорить о деталях.

– Бунт будет очень трудно доказать. Прецедентное право, определённо, будет на вашей стороне. И кто-нибудь был свидетелем убийства?

Я просто сидел, глядя, как он болтает.

Наконец, я сказал:

– Помолчите, лейтенант. Дайте я кое-что спрошу. Вы уже приблизились к сделке с признанием вины?

Он с улыбкой кивнул.

– Начальник военной полиции хочет 20 лет в Ливенворте, но я знаю, что мы можем договориться о лучшем! Я не думаю, что всего будет больше четырёх-пяти…

– Замолчите. Забудьте. Если будет судебное разбирательство – пусть меня судят. Я не подпишу никаких признаний, – это всё было делом политики, и генерал Говнюк собирался меня наебать. Нахуй его!

Тут дверь открылась и вошёл капрал.

– Время вышло. Выметайтесь, – сказал он Дорну.

Дорн выглядел потрясённым, но я рявкнул:

– Вы будете отдавать честь и обращаться к старшим по званию так, как положено, неважно, заключённые они или нет. Он лейтенант, а я капитан, вы же капрал. Вас должны были лучше вымуштровать. А теперь вы выйдете, и никто, кроме майора, не посмеет прервать нас, понятно? – он вытаращился на меня, и я повторил, ЭТО ПОНЯТНО?!

– Да, сэр.

– Свободны.

Дорн с любопытством поглядел на меня, увидев меня в другом свете. Я повернулся к нему и сказал:

– Ладно, мы должны сделать это быстро. Я одурачил капрала, но его сержант не будет так же сговорчив. Я буду говорить, а вы будете слушать, идёт?

Дорн просто кивнул, так что я продолжил.

– Ладно, это всё полная хрень. У генерала Хокинса есть заноза в заднице, и её зовут Бакмэн. Он хочет похоронить меня и запугивает, чтобы я подписал признание. Последнее, чего он хочет – это настоящий военный трибунал. Итак, перед кем вы отчитываетесь?

– Я? – я продолжал настаивать, и он ответил, – Перед начальником военной полиции.

– Даже я знал, что это неверно. Начальник был старшим военным полицейским на базе, и отвечал за свою полицию. А ШВТ являются военными юристами и обеспечивают соблюдение формальностей и защиту в суде. У них, как и в гражданской жизни, различное командование. Копы не могут отвечать за прокуроров.

– Нет, он просто находится ближе всего к вам, – покачал я головой. – Вы на самом деле отчитываетесь в штаб-квартиру ШВТ к округе Колумбия, верно?

– Да, сэр, – он пожал плечами.

– Ну, тогда вы доберётесь до кого-то повыше в пищевой цепочке. Хокинс может зарыть меня здесь в такой глубокой дыре, какую только найдёт, но рано или поздно моя жена заметил, что я не вернулся и не звоню. Она не знает всего этого дерьма об Армии, но она знает моего отца и своего отца, а те знакомы с парой конгрессменов, – это была полуправда, потому что Большой Боб считал меня величайшей ошибкой своей дочери, а со своим я не говорил вот уже три года, но Дорну ни к чему было знать все эти досадные подробности, – Рано или поздно я смогу добиться права на звонок, и первыми словами из моих уст будут «Обеспечьте мне гражданского судью»! Вы меня поняли?

– Вы не желаете видеть меня своим судьёй?

– Лейтенант, я богатый человек. Знаю, знаю – что богатый человек делает в Армии? Просто поверьте на слово, что я мультимиллионер. Вам не нужны детали, но первое, что я скажу своему новому адвокату, будет то, что я заплачу ему миллион долларов, если он возьмётся за моё дело, и ещё миллион, когда я уйду с чьим-то скальпом на поясе. Понимаете меня? Скажите это своим боссам в Колумбии! Спросите, знают ли они, сколько стоит полностраничная реклама на передовицах всех крупнейших газет! Знаете, заголовки о том, как армия США вторглась в Никарагуа, убив при этом двоих своих. Как вы думаете, с какими лицами Пентагон будет читать своим утренние газеты? Готов поспорить, Уильям Кунтцлер будет рад защищать меня в суде! А теперь вы пойдёте, найдёте телефон, позвоните своему боссу в главный штаб и разберётесь в этом, ясно?

Если бы это и правда был военный трибунал, то гражданский адвокат – последнее, чего бы я хотел. Это моё право, но они редко знают, что делать в военном суде, и выглядят не лучшим образом. Однако мой случай – чем бы он ни был – был политическим, а не военным, и это всё меняло!

Дверь в комнату снова распахнулась, и на сей раз влетели раскрасневшийся майор-начальник и его помощник-сержант, который тут же соблаговолил треснуть меня. Майор поглядел на несчастного сержанта и с рявканьем приказал ему:

– Вон! – затем он повернулся ко мне и сказал, – А ты! Больше никаких твоих фокусов!

Дорн бросился наутёк, и я заорал ему вслед:

– Никакой сделки, Дорн! Никакой сделки!

Майор последовал за Дорном, требуя сообщить, что я сказал ему, но я сомневался, что Дорн ему скажет. Это была конфиденциальная информация, и Дорн, полагаю, будет держать рот на замке. Сержант остался здесь; впечатав меня в стол, он застегнул наручники и снова поволок в подвал. Капрал присоединился по пути, чтобы помочь ему. Уровень воды стабилизировался где-то в полудюйме от пола; должно быть, вода стекала в несколько крысиных нор.

Но теперь было одно отличие. Они взяли крюк на верёвке, и, прикрепив один конец к потолку, они расстегнули мне наручники и привязали меня к нему. Кажется, капрал был недоволен, но он не мог это остановить, и он удерживал меня, когда я начал протестовать. Сержант улыбнулся и вынул пару чёрных кожаных перчаток.

– Ты не сотрудничал. Майор хочет, чтобы ты сотрудничал, – он махнул капралу, чтобы тот вышел.

Я хотел бы сказать, что следующие 20 минут стоически держался, не выдав и писка. Но это было бы не совсем правдой. Я не закричал. Я пару раз выругался. Я старался контролировать физиологические функции. Меня пинали очень тщательно, но только в живот. Думаю, суть была в том, чтобы не помять моё лицо, дабы я был всё таким же цветущим очаровашкой на фотографиях. По прошествии этого времени я был сплошной массой боли, но я всё ещё был на ногах. Тогда сержант решил бить меня по ним и соприкоснулся с моим правым коленом. Я помню лишь свой вопль, и всё стало чёрным.

Я медленно приходил в себя; снаружи было темно и тихо. Кислый вкус во рту подсказал мне, что минимум один раз меня приложили лицом, а мокрая и вонючая одежда сообщила, что я, должно быть, обмочился и обосрался. Болело всё, даже те места, которые не были задеты. Хуже всего было то, что всё, жившее в воде, теперь жило во мне. Несмотря на тропическую жару, меня колотило от озноба, и я почувствовал снова дерьмо на комбинезоне, когда снова потерял сознание.

Когда я второй раз пришёл в себя, это было от какого-то шума на лестнице, ведущего в то подземелье, что звал своим домом. Я наполовину лежал на грязном матрасе, а наполовину – на полу моей камеры, и уже начинал гадать, а не поспешил ли я отказываться от сделки о признании вины. В Форт-Ливенворте, по крайней мере, сухо.

– Откройте дверь, капрал, – услышал я. – Это приказ! – рявкнул кто-то с той стороны. Я повернул голову в ту сторону, и это отдалось болью. Однако это был новый для меня голос, и будь я проклят, если меня обнаружат таким, лежащим в своём дерьме. Я подполз к прутьям решётки и попытался подняться.

– ГОСПОДИ, ТВОЮ Ж, ИИСУСЕ! КАКОГО ЧЁРТА ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?! – завопил голос. Я не мог достаточно сфокусироваться, но мне удалось поднять левую ногу и, держась за прутья, подняться в полу-стоячее положение. Моя правая нога выглядела нерабочей, хотя и была объята адской болью.

– ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ! НЕМЕДЛЕННО! – заорал голос.

Я сфокусировался на нём. Это был коренастый полковник, пробирающийся ко мне сквозь воду. Его сопровождал капрал военной полиции, но теперь он очень нервничал. Я смутно услышал, как он сказал «Да, сэр» и принялся возиться с замком.

– Иисусе Вседержитель милосердный! – воскликнул полковник.

Я не знал, что происходит, но знал, что я в очень плохом состоянии. Если меня оставят одного, я, возможно, умру. Я видел раньше умирающих. Мне досталось прилично. Но если я умру, то хотя бы сделаю это стильно. По крайней мере, о Мэрилин и Чарли позаботятся.

Держась за прутья левой рукой, я – насколько мог – поднялся вертикально, а затем приложил руку ко лбу. Мои рёбра кричали, и я знал, что там что-то треснуло, а может, даже и сломало. Меня не волновало. Я отдал честь, и полковник поглядел на меня.

Ч– то, во имя всего святого, вы делаете, капитан? – спросил он.

– Моё имя – Карлинг Паркер Бакмэн Второй, Капитан, Батарея Браво, 1-й Батальон, 319-й воздушно-десантный артиллерийский полк, 82-я Воздушная Дивизия. Я действующий офицер Армии Соединённых Штатов, не сложивший своей присяги и не освобождённый от неё компетентным органом. Я не знаю, кто вы, но или салютуйте в ответ, или идите к чёрту! – дальнейшее меня не волновало. Он уставился на меня, отвесив челюсть, а затем всё снова поглотила тьма.