С чистого листа главы 1-99

Глава 95. Званый ужин

Невзирая на свое стремление оставаться в тени и тишине, у меня есть очень надоедливая привычка раскрывать свою варежку каждый раз и начать трепаться о чем-либо. Это проявилось в том, что я был соавтором двух книг, и оказался в наделавшем шуму споре с сенатором. Я обещал Мэрилин, что буду спокойнее, на что она только кивнула и погрозила мне пальцем, и тут же я согласился выступить перед Союзом Американских Консерваторов. Думаю, что тогда Мэрилин оставила попытки заставить меня быть спокойнее, и просто заострила внимание на моей вежливости.

Я продолжал выступать, планируя встречи, когда это было удобно. Меня пригласили выступить на «Встрече с Прессой» в конце марта, и Мэрилин настояла, чтобы я пошел туда, просто чтобы не мешался у неё под ногами, пока она восстанавливалась. Я поехал в Вашингтон за ночь до встречи, и прошел уже привычные процедуры подготовки, и оказался на групповом обсуждении, с одной стороны сидели трое журналистов, с другой стороны был я с кем-то, кого звали Гровер Норкист, мы обсуждали выравнивание бюджета. Да, с тем самым Гровером Норкистом, парнем, собственноручно загнавшим Вашингтон в тупик, убедив республиканцев распотрошить федеральную налоговую систему и уничтожить федеральный бюджет. В 1989-м он просто казался интересной мошкой. Весь тот ущерб, который он нанес системе, станет явным намного позже. Меня же пригласили, потому что «Платить по счетам» недавно цитировалась несколькими Демократами как пример того, что не так с Республиканской партией. Это спровоцировало новый тираж, и больше интереса со стороны СМИ. Нас считали «новыми, молодыми лицами Республиканской партии».

Ведущим тогда был Гаррик Атли, с ним были Тим Рассерт и еще двое неизвестных мне журналистов. Позиция Норкиста заключалась в том, что государство просто было слишком большим, и съедало большую часть прибыли от налогов, и единственным способом сделать его меньше было уменьшить налоги. Если зверя не кормить, то он похудеет. Эта речь, которую он толкал еще со времен своего обучения в колледже в конце семидесятых (он был на год младше меня) попала прямо в мировоззрение Рональда Рейгана – «Государство не решение проблемы, а ее источник!» Во многом он был интересной личностью, и несмотря на то, что о нем говорили, он не был радикалом. Трудность заключалась только в том, что мир был намного сложнее, чем он говорил. Есть пословица, что для каждой серьезной проблемы есть простое и быстрое решение – и оно неверно! Это был как раз такой случай.

Дискуссия началась с того, что Атли дал Норкисту высказаться пару минут о всех тех чудесах, которые мы получим, урезав налоги и посадив государство на такую своеобразную диету. Он дважды использовал выражение «не кормить зверя». Затем Атли повернулся ко мне.

– Доктор Бакмэн, в вашей книге «Платить по счетам» вы утверждаете, что налоги должны оставаться на том же уровне, что и сейчас, а возможно, даже подняться, чтобы удовлетворять бюджетные требования. Это весьма необычно для республиканца, не так ли?

– Это не совсем то, о чем мы говорили в книге. Мы говорили о том, что нынешняя схема бюджета не работает. Доход не покрывает издержек. Таким образом нам нужно выбрать один из двух вариантов – либо увеличить доход, либо уменьшить издержки. Если издержек не снижать, а учитывая то, что Конгресс или Президент не собираются делать ничего подобного, то тогда нужно поднимать доход на достаточный уровень, чтобы покрывать затраты.

Норкист незамедлительно отреагировал:

– Но это только усугубляет проблему. Мы не можем постоянно скармливать Вашингтону деньги, надеясь на то, что проблема решится. Нам нужно перекрыть этот кран, чем скорее, тем лучше!

Рассерт, который был одной из восходящих звезд NBC, повернулся ко мне:

– Так почему же снижение дохода, или, как говорит мистер Норкист, «перекрыть кран», не сработает?

Я повернул к нему голову:

– Потому что это слишком просто и нереально. Представьте себе ситуацию. Завтра утром вас вызовут на совещание с руководством в NBC, и они скажут вам: «Тим, ты знаешь, что камера внешне добавляет тебе пять килограмм? Мы увидели тебя вчера утром, и ты выглядел немного щекастым! И у нас есть решение. Мы урезаем твой оклад на десять процентов, таким образом ты сможешь купить меньше еды, и, соответственно, будешь меньше есть!» Думаете, сработает?

Журналисты разразились хохотом, хотя Норкисту было совсем не смешно. После этого Рассерт добавил:

– Пожалуйста, не подавайте им идей! – и он с широкой улыбкой повернулся на камеру: – Марин, это неправда! Не подавай на развод!

Я продолжил:

– Как видите, это не сработает. Ваш доход урезан на десять процентов, но вам все еще нужно выплачивать ипотеку, обслуживать автомобиль, откладывать на обучение детей, а теперь еще и адвокату, потому что ваша жена тоже считает, что у вас щечки. Так что же вам делать? Если вы такой же, как и большинство из нас, вы начнете расплачиваться кредитной картой.

Норкист перебил меня:

– Нет, вам просто нужно будет подстроиться и сократить ваши расходы! Издержки нужно сокращать из-за меньшего дохода!

– Никогда такого не будет! Что произойдет – вы будете оплачивать все кредитной картой. Теперь же и вы, и я, и предполагаю, Тим, сидящий там, рано или поздно мы исчерпаем весь кредитный лимит, и затем банк выжмет из нас все, и мы обанкротимся. То же относится и к Соединенным Штатам. Сейчас мы платим облигациями и ценными бумагами, занимая, полагаясь на доверие государства, но что будет, если дефицит бюджета возрастет с миллиардов до триллионов? Что случится, когда весь мир поймет, что мы не можем вернуть все те деньги, которые заняли?

Из того, что я говорил, ничего не было из ряда вон выходящим, для меня, по крайней мере. Это была история политической экономики около 2020-го года. В 2010 году Китай, будучи главным заемщиком Америки, проводил внешнюю политику таким образом, что мы оказались заложниками их условий. В 2020-м они начали скупать американские компании за гроши, покрывая ими американский госдолг. Именно так GE стал китайской компанией, а Мэгги оказалась в Канаде.

Норкист продолжал спорить, что такого не произойдет, и что это вынудит политиков снизить цены и свернуть свои программы. Я же просто ответил:

– Опять же, звучит здорово, но этого не будет. Политики тратят деньги, вот, чем они занимаются! Рыба плавает, птичка летает, а политик тратит. Это могут быть налоги, займы, что угодно, но они это тратят. Нет ни одного законного или конституционного требования, запрещающего им тратить. Единственный для них способ выравнять бюджет – это проследить за тем, чтобы каждая новая программа имела достаточно средств, чтобы полностью ее финансировать с самого первого дня.

Мы обсуждали это еще несколько минут, пока Атли не закрыл тему. После этого я из-за кулис наблюдал за передачей, хотя Норкист сразу же убрался из студии. Атли, Рассерт и Некто обсуждали нашу дискуссию, и подшучивали над Рассертом, обсуждая новую диету для «Щекастого», и как его будет бросать жена.

Когда передача закончилась, и в зале остался только Атли, который читал завершающую речь, Рассерт вышел и застал меня там. Увидев меня, он рассмеялся:

– Это теперь никогда не кончится! Это все ты виноват!

Я только и мог рассмеяться в ответ:

– Тогда тебе стоит уже сесть на диету. Либо так, либо руководство может и урезать оклад!

Он еще раз засмеялся.

– Не думаю, чтобы ты сильно понравился Гроверу.

Я пожал плечами:

– Он зациклен на том, что налоги это все, и хочет оборвать всю фискальную политику. Это очень простой подход, что позволяет ему предлагать это всем, кто хочет простого подхода. Это хорошо звучит. И не важно, правильно ли это.

– И когда будете баллотироваться? – спросил он, включив своего журналиста.

– Ни за какие коврижки! Не могу позволить сокращения зарплаты, – смеясь, сказал я.

– Ну, было приятно познакомиться, даже если теперь мне нужно мчаться домой и спасать свой брак, – добавил он, протянув мне руку для рукопожатия.

Я со смехом пожал ему руку.

– Слушай, если когда-либо будешь в Балтиморе, свяжись со мной. Мы достанем сиделку, я возьму свою жену, а ты свою, и все вы можете на меня поорать. Уверен, наслушаюсь я об этом от Мэрилин!

– Так и сделаю.

Я поехал домой, и Мэрилин подколола меня насчет того, что я за десять минут обеспечил бедному Тиму Рассерту сокращение зарплаты и развод. Что в свою очередь, заставило меня задуматься. Тим бы умер в возрасте пятидесяти восьми лет от сердечного приступа, причиной которого стал тромб в коронарной артерии. Маленький кусочек жира бы перекрыл одну из его артерий и заставил бы его упасть камнем. А что, если бы я смог убедить его следить за собой, и сбросить килограмм или два? Прожил ли он бы от этого дольше? В случае с Мэрилин это работало, и она была в намного лучшей форме, чем в первой жизни. Рассерт был слишком хорош как журналист, и не менее хорош, чтобы умереть в таком возрасте.

Я знал так много о том, что плохого произойдет в мире. И было очень заманчиво вскочить на коня и завопить: «Казармы в Лебаноне разбомбят!», или «Над Локерби взорвется самолет 103-го рейса!», и это бы ни на что не повлияло. Как только бы кто-нибудь спросил бы, откуда я это знал, что бы я ответил? «Я путешественник во времени из 2022-го года, который отправился в альтернативную реальность». И это обеспечило бы мне билет в один конец в Шеппард Пратт. Может, даже общий билет с мамой.

В конце концов мы все-таки поужинали в Балтиморе тем летом, хоть и без своих жен. Он приехал повидать меня после публикации статьи в The Economist в апреле. У меня оставалось достаточно материала после выпуска книги, который я мог использовать для большущей статьи по общественным профсоюзам. Я показал статью в издательстве Саймона и Шустера, и, хоть они сами ее и отклонили, но статья была передана в The Economist, которые выпустили ее как главную. Это поразило меня, и «Получите Забастовку!» наделала шуму среди говорящих в Вашингтоне.

Моим тезисом было то, что, хоть профсоюзы в целом и были полезны на частных предприятиях, но если дело касалось общественных предприятий, то это был настоящий кошмар. У политиков не было ни единого повода выполнять требования профсоюзов. В частном же секторе, например, если у Форда слишком много платили и помогали профсоюзам, рано или поздно траты бы возросли настолько, что они будут проигрывать своим более умным и бережливым конкурентам, таким как GM или Chrysler. В общественном секторе же обычно не было альтернатив (если все полицеские забастуют, кого вызывать в случае ограбления?), и политики, которые прогибались под непомерные требования, особенно в случае с пенсиями и долгосрочным здравоохранением, скорее всего, не доживут до того, когда нужно будет разбирать все последствия.

Я предоставил несколько цифр и показал, что произойдет в будущем, когда ныне трудоустроенные бэби-бумеры начнут уходить на пенсию после 2000-х годов. К 2010-му году в некоторых городах начались бы массовые увольнения городских работников, чтобы выплачивать пенсии. Это я видел в случае с полицией, пожарными и учителями. Самый пагубный эффект возымела повышенная пенсия, связанная с опасными для жизни условиями труда. Подразумевалась идея, что если у кого-то опасная работа, например, у полицейского, то он получит прибавку за выслугу лет, когда уйдет на пенсию. Если он уйдет на пенсию после двадцати лет работы, то он получит прибавку еще за пять лет, и таким образом будет получать пенсию за двадцать пять лет работы. Или иначе он может уйти после пятнадцати лет работы и получать пенсию за полные двадцать лет работы. Идея была в том, что поскольку их работа опасна и требовательна к физическому состоянию, то они изматывались на пять лет вперед. А получилось так, что другие профсоюзы начали требовать таких же прав, хоть они и не имели такого же основания. Так и полицейские секретари начали получать прибавки, потому что их должность требовала их пребывания в полицейском участке с преступниками, даже при том, что они никогда не пересекались. Конечным результатом было обширное увеличение пенсий и обязательств по здравоохранению.

Когда статью опубликовали, я снова побывал и на «Встрече с Прессой» и на «На Неделе с Дэвидом Бринкли». Мэрилин пошутила, что мне нужно достать апартаменты в Вашингтоне, раз уж я собирался так часто там бывать. Я отшутился в ответ, сказав, что это было бы идеальное место, чтобы спрятать там любовницу, на что получил порцию свиста и улюлюкания от нее. Той же ночью я показал ей все то, чего бы требовал от любовницы. Меня также упомянули на «Часе Новостей с МакНилом и Лерером», где показали мое выступление на Общественном Телевидении Мэриленда в Оуингс Миллс, которое я провел еще во время суеты после выхода «Платить по счетам». Тогда меня дважды приглашал к себе Луи Рукейсер на передачу «Неделя Уолл Стрит с Луи Рукейсером», которую он там вел.

Не все статьи были связаны с экономикой или политикой. Осенью 89-го года за нами снова следовали Fortune, от которых не отставали Forbes. В 1986-м году, пока нашими успехами с Microsoft, Autodesk и Adobe интересовалась общественность, мы ухитрились выдернуть сделку со Staples прямо из-под носа Митта Ромни и Бэйн Кэпитал. Теперь же, когда Staples раскрутились, мы ухватили большой куш. Даже лучше, оказалось, что Бэйн предлагали вложиться по большей части средствами инвесторов, а наша сделка, напротив, почти целиком состояла из наших собственных вложений с небольшой долей от вкладчиков. Их предложение предполагало меньше риска, но у нас было больше доходности. Самым лучшим, по крайней мере, для самой фирмы, было то, что я сам практически никакого отношения к сделке не имел, поскольку больше внимания уделял технологическим сделкам. Это было полностью проектом Джейка-младшего и Мелиссы.

Fortune первыми собрали всю картинку целиком, разузнав об этом от кого-то из Staples и очень недовольного младшего вице-президента из Бэйн, потерявшему со сделкой и работу. Наша команда держала рот на замке, что неудивительно, учитывая, что мы были выигравшей стороной. Теперь же, когда сделка обнародована, и акции Staples взлетели к облакам, мы могли об этом говорить. Большую часть разговоров я позволил вести Джейку и Мисси. Fortune интересовались сделкой, Forbes же интересовались именно мной. Их статья сделала акцент на росте Бакмэн Групп и мой подъем в списке Forbes 400, что я нашел весьма отвлекающим. Пусть говорят о Джейке и Мисси, они это заслужили. В день выставления предложения я заказал в офис огромное ведро с охлажденным шампанским (вместе с поездкой домой на лимузине!)

К концу октября Джон пригласил меня и Мэрилин на вечеринку к себе. Что показалось мне любопытным, так это то, что он уточнил, что мне нужно прийти в костюме, а это несколько официальнее обычного.

– Ладно, хорошо. Мэрилин тоже прийти в платье? То есть, она не может прийти в своем спортивном костюме? – уточнил я.

– Я передам и ей, и Хелен, что ты так сказал, и ты от обеих получишь!

Я засмеялся.

– Наверняка они бьют как девчонки! – что вызвало смешок уже у Джона.

И так в третью пятницу октября мы с Мэрилин поехали к Штайнерам. Когда я был маленьким, Джон жил в Тимониуме, в среднем одноэтажном домике в стиле Кейп-Код за Тимониум Роуд. Теперь же, после того, как его вложение в Бакмэн Групп окупилось, они купили новую постройку в Долине Хант. Очень мило, большая территория и больше дом. Не совсем McMansion, но близко. Мы приехали туда к семи, как он и сказал, к началу раздачи коктейлей.

Мы были не первыми. Оба ребенка Джона и Хелен, Аллен и Рэйчел, покинули родное гнездышко несколько лет назад, так что я знал, что на парковке не их машины. Мы подошли и позвонили в дверь, и нам открыла Хелен. К ее уху был прижат беспроводной телефон, и она казалась явно отвлеченной.

– О, прекрасно, вы приехали! …Нет, людям в дверях… – сказала она, добавив по телефону.

Я улыбнулся Мэрилин. Хелен так и продолжала такое двухканальное общение, пока не пришел ее муж, и не взял телефон у нее из рук.

Он сказал:

– Это чудесные новости, Тыковка! Приезжай на следующей неделе домой, и твоя мать распланирует за тебя всю жизнь. Пока! – он нажал кнопку обрыва связи.

Хелен разразилась:

– Звонила Рэйчел! Она помолвлена!

– Поздравляем! Теперь мы знаем, на что ты потратишь деньги в следующем году, Джон? – сказал я с ухмылкой.

– Не смешно! У тебя самого двое? – ответил он.

Я пожал плечами:

– Может, мне повезет и они просто будут жить в грехе.

За это я получил локтем от Мэрилин. Я с улыбкой повернулся к ней, и увидел, как она грозит мне пальцем:

– Мои дочери будут обвенчаны в церкви!

– Да, но это точно мои дочери? Откуда мне знать, что ты не ушла на субподряд на первую половину дела? Я только знаю, что был там на второй. – ответил я, что вызвало смех Штайнеров и шипение Мэрилин.

Джон проводил нас через прихожую в гостиную.

В гостиной было еще пятеро человек, пара в возрасте около шестидесяти, еще пара в пятом десятке и молодой человек, на пару лет моложе нас с Мэрилин. Джон представил всех. Старшей парой были Боб и Милли Дестрир, пара помоложе – Рич и Рене Миллер. Молодого человека звали Брюстер МакРайли, известный как «Брю». Я не вспомнил никого из них в чем-либо, связанным с бизнесом, и удивился, почему я вижусь с ними здесь.

Джон смешал мне джин с тоником, Мэрилин получила виски сауэр, и мы немного пообщались с остальными гостьями. Казалось, они обо мне знали, хоть я не знал никого из них. Дестриры были из Фредерика, и Боб владел предприятием по снабжению ферм. Миллеры и МакРайли были из Александрии, в Вирджинии, и я не очень понял, где они работали. Боб заметил мою трость, которую я оставил у прохода в прихожей, и спросил:

– Позвольте вас спросить, как вы повредили ногу?

– Ничего страшного, – ответил я. – Я раньше был десантником, и часто прыгал. Однажды я неудачно приземлился, и мне пришлось оставить службу.

– Правда? Вы были в армии? – переспросил Рич.

Я кивнул.

– 82-я Воздушная. У меня была батарея 105-ых.

– Вы были офицером?

– Капитаном. Батарея Браво, первая из 319.

– Я был во флоте, – ответил Рич.

Мы немного поговорили о службе. Он служил на миноносце в Норфолке после колледжа во времена Вьетнама. Я упомянул службу своего отца во время Второй Мировой.

Было также и несколько вопросов от Рича Миллера и Брю МакРайли о двух книгах, которые я написал, вместе со статьей в The Economist. Также было и несколько вопросов о моих появлениях на воскресных утренних ток-шоу, и паре выступлений, которые я дал за последние два года. Через пару минут я понял, что меня допрашивают! Это было вежливо и аккуратно, но я отвечал на вопросы намного больше, чем задавал их сам.

Во время перерыва я отвел Джона в сторонку у его бара.

– Джон, кто эти люди? Что происходит?

– Ты о чем? – переспросил он. – Добавки?

– Благодарю, – я передал ему свой бокал, и Мэрилин тоже подтолкнула ему свой через стол.

Он начал готовить напитки.

– Это просто мои друзья. Я уже годы знаком с Бобом и Ричем. С молодым парнем, Брюстера, я только познакомился. Его привели Миллеры.

Я отпил немного.

– Да, но ты не совсем ответил на мой вопрос, не так ли? – я улыбнулся ему и пустил ситуацию на самотек.

За ужином было немного больше вопросов – о политике! Я попытался отделаться от них, сказав:

– Я давно уже запомнил, что нельзя говорить о двух вещах – это религия и политика! Иначе наживешь проблем.

– Ну, возможно и так, но, кажется, мы все видели вас по телевидению. Обожаю ваш спор с Тедом Кеннеди! Он выглядел так, будто сейчас лопнет! «Кто этот юнец, и как он смеет со мной спорить?» – сказал Боб.

– Спор с Гровером тоже был интересным. Он сказал мне, что вы ему не очень пришлись по душе. Он думал, что это он был приглашенным спикером, а вместо этого вы с журналистами его обсмеяли, – добавил Брю.

Я взглянул на МакРайли.

– Вы знаете Гровера Норкиста?

– Я знаком с ним уже несколько лет, – без объяснений признался он.

Мы продолжали в том же русле весь ужин. За десертом и кофе Боб Дестрир спросил:

– А вы слышали что-нибудь о том, что Энди Стюарт снова баллотируется в Девятом Округе Мэриленда?

Я только пожал плечами. Энд Стюарт был давнишним представителем Демократов в Девятом Округе Мэриленда, куда входили округа северный Балтимор, Кэрролл и Фредерик.

– Полагаю, что будет. Он ни разу не озвучил, что не будет. А что, вы что-нибудь об этом слышали?

– Нет. Последнее, что я слышал, так это то, что он опять собирается баллотироваться, но он, скорее всего, нацелен только на первичные выборы. Он очень уязвим, – ответил я.

– Хорошо. Он явно не лучший конгрессмен в мире, – по моему мнению, он просто был корыстным пройдохой. В этом он по всем меркам был таким же, как и большинство в Конгрессе. – И кто будет выставлен против него? Дженкинс или Блусински? Или у нас будет соревновательный первый тур?

Тим Дженкинс был подрядчиком из Фредерика, который проиграл Стюарту в 1988-м году. Тед Блусински был комиссаром округа в Кэрролле, который заявил о своем интересе в участии.

Любопытно, что все переглянулись между собой, прежде чем ответить, так что я должен был догадаться, что что-то не так. Или я идиот. Вместо этого Миллер покачал головой.

– Ни то, ни то. Тиму Дженкинсу недавно поставили диагноз – рак легких. Он не будет участвовать.

– Проклятье! Он хороший парень. Я познакомился с ним пару лет назад, когда он предложил мне пожертвовать в местную клинику в Фредерике, – ответил я.

– Да, он мне говорил, – сказал Миллер.

– А что насчет Блусински? – Теда я бы другом не назвал, но он был комиссаром, и я знал его.

Я виделся по меньшей мере с каждым из местных политиков, потому что они все приходили с протянутой рукой. Я отказался финансировать их предвыборные программы, но меня знали как щедрого жертвователя для местных пожарных станций, или клиник с полицейскими участками.

На этот вопрос ответил Джон:

– Никому ни слова об этом, но у Теда Блусински будут другие заботы в следующем году. В Аннаполисе присяжные уже ожидают обвинения. Похоже, что его бухгалтерия немного сдала в плане определенных требований для разрешений на строительство в Вестминстере.

Я только закатил глаза, особенно, когда Боб добавил:

– Может быть, он попадет в бывшую камеру Теда Агнью.

Тогда я огляделся на всех присутствовавших.

– И так, Тим и Тед вне игры. Я-то что здесь делаю? Кто вы все? Я знаю, что Джон состоит в республиканском комитете округа Балтимор, но я всегда думал, что каждому человеку позволен один порок.

За это я получил еще один тычок от Мэрилин, и Брюстер хихикнул. Джон фыркнул и спросил:

– И какой же твой?

Я ухмыльнулся и посмотрел на жену, пошевелив бровями. Присутствующие в комнате разразились смехом, а Мэрилин залилась краской. За это я получил еще раз локтем, от чего рассмеялся.

– Итак, повторю – кто вы? Организаторы республиканцев? Собираете взносы?

Мне ответил Рич.

– Ну, Боб является главой республиканского комитета в округе Фредерик. Джон, как ты уже знаешь – глава комитета в Балтиморе в девятом округе Мэриленда. Я же являюсь представителем национального комитета Республиканцев из Вашингтона, как и Брюстер, и я занимаюсь поиском и подбором новых кандидатов на выборы в Конгресс.

Я понимающе кивнул.

– И вы хотите, чтобы я назвал вам несколько имен кандидатов? Думаю, я это могу.

МакРайли засмеялся, а Джон хлопнул себя по лицу и забормотал что-то. Рич ответил:

– Да нет же! Мы здесь, чтобы завербовать вас!

У меня кровь забурлила в ушах с секунду, а потом я встряхнулся. Я еще раз огляделся. Мэрилин сидела с изумленным лицом, а остальные выжидающе смотрели на меня. Я потряс головой и улыбнулся.

– Наверное, меня начинает подводить слух. Мне послышалось, что вы сказали, что хотите, чтобы я избирался в Конгресс.

– Вы все верно услышали, – подтвердил Боб.

Я громко расхохотался.

– Это самая нелепая идея, которуя я услышал, а я их слышу каждый день! Что может заставить кого-то думать, будто я хотел быть политиком?

Поднялся гомон. Всех перекричала Рене Миллер и высказалась. До этого она все время сидела молча, но теперь она сказала:

– Вы уже национальная фигура, и не важно, заметили вы это или нет. Ваши книги, ваши речи, ваши появления на телевидении – все это уже поместило вас в центр внимания. У вас уже есть история борьбы за закон и порядок, даже с риском для себя – да, мы знаем о вашем захвате банды на Багамах. Не важно, хотите вы этого или нет, вы уже один из нового поколения республиканских мыслителей. Это ваше время для действия.

Рич согласился с ней.

– Это ваш черед. Если не сейчас, то когда? Вы так и собираетесь просто нести правду к власть имущим, или же собираетесь стремиться к этой власти, чтобы, получив ее, использовать и построить лучшую страну?

Я уставился на них на секунду.

– Кем вы были до того, как стали политиком? Продавцом подержанных автомобилей?

– Карл, это неуместно! – прокомментировал Джон.

Я повернулся к нему.

– Джон, это бред. Тогда Стюарту даже кампанию проводить не нужно будет! Все, что ему нужно будет сделать – так это распечатать десять тысяч постеров с моей фотографией и припиской «Миллиардер-убийца!» ниже. И я ничего не смогу с этим сделать. У меня больше шансов победить с фотографией в нацистской форме в Освенциме! – я откинулся в кресле. – И теперь, скажите же мне, как миллиардеры-убийцы проводят избирательную кампанию?

Тогда ответил молодой человек, Брю МакРайли:

– Думаю, вы очень преувеличиваете. Разделите этот тезис на две части. Во-первых, ярлык миллиардера. Нет ни одного конгрессмена, который бы уже не был миллиардером или не собирался таковым стать. Джефферсонский идеал о слуге народа не существовал даже во время Джефферсона. Во-вторых, вы не убийца. Вы оборонялись под крышей собственного дома против диагностированного психа, и этим попали под вторую поправку.

Я уставился на этого парня на секунду. Ему не могло быть и тридцати, он был гладко выбрит, он был небольшого роста, и у него были коротко постриженные волосы.

– Дамы, простите за мой французский, но, сынок, ты, блядь, вообще кто?

Он глазом не моргнул.

– Я тот, кто будет вашим руководителем кампании.

– Ну, вы проделали весь путь зря. Почему я бы вообще захотел заниматься такими глупостями?

– Потому что я слушал вас. Потому что я прочел ваши книги и статьи. Потому что я был на вашем выступлении в Союзе Консерваторов в прошлом году. Я верю в вас, мистер Бакмэн! Почему нет?

Это немного остудило меня. Кем бы он ни был, этот парень явно не какой-то подхалим, коих было много среди всех политиков, с которыми я сталкивался. Я недоверчиво покачал головой:

– Это все равно будет не важно. Демократы могут выдвинуть хоть самого черта на выборы, а постеры все равно будут читаться как «Миллиардер-убийца!». Зачем мне окунать свою семью в канаву с грязью, если сама идея изначально безнадежна? – я бросил взгляд на Мэрилин, но она просто сидела, ошеломленная.

Боб Дестри спросил:

– И вы хотите, чтобы Стюарт сидел в Конгрессе еще два года?

– Нет, но…

– Думаете, сможете лучше, чем он?

– Да, но…

– Тогда в чем проблема? В том, что вы миллиардер, или в том, что вы убийца? Мы знаем, что первое – правда. А вторая? В тот день там были только вы. Было ли это убийством? – надавил он.

Я поднялся, не ответив, и направился к бару, чтобы налить себе стакан виски. Все молча сидели позади. Мне вспомнился тот ужасный день 1983-го. Я выпил стакан, и развернулся к ним.

– Да, там был только я. Я подстрелил своего младшего брата – господи, младшего брата! И очень многие будут утверждать, что я просто взял и убил его. Думаете, проблема в постерах? Дождитесь, когда они покажут, как моя мать называет меня убийцей на камеру! Господи, от меня отреклись собственные родители! Не думаете, что вот это станет самой чудной рекламой семейных ценностей?

После этого я подошел к углу, где стояла моя трость, и взял ее. Я вернулся к жене и подал ей руку:

– Милая, думаю, что нам пора домой.

Мэрилин молча взяла меня за руку и поднялась. Я посмотрел на остальных:

– Господа, жаль, что приходится так обрывать, но нам пора. Благодарю вас за интересный вечер.

Джон проводил нас до двери.

– Мы еще обсудим это в понедельник, – сказал он мне.

– Ох, думаю, соглашусь, – не слишком любезно ответил я.

Мы почти всю дорогу домой ехали молча, а если и говорили о чем-то, то все сводилось к каким-то пустым и безобидным словам. Я никак не мог выкинуть из головы воспоминания о том дне в 1983-м, где Хэмильтон, истекая кровью, лежал на кухонном полу. Этот ублюдок все еще не отставал от меня, даже спустя шесть лет после того, как этот сукиного сына похоронили!

Мы приехали домой, и я рассчитался с сиделкой. Она приехала на своей машине, так что мне не нужно было ее подвозить. Девочки уже были в кровати, и Чарли тоже уже направлялся спать. Я пожелал ему спокойной ночи, а Мэрилин ушла, чтобы его уложить. Я уселся в кресле и просто пустыми глазами уставился на выключенный телевизор. Пышка запрыгнула мне на колени и вылизывала мне лицо.

В гостиную вернулась Мэрилин и села в свое кресло, подманивая Пышку к себе.

– Ну, такого я не ожидала от вечера.

– Поверить не могу, что Джон меня так подставил! Именно – подставил. Поверить не могу, что они думают, будто я хочу баллотироваться! – согласился я.

– Меня не это удивило, – сказала она.

Она чесала Пышку, и та довольно поскуливала от такого внимания.

– Хм-м?

– Что меня удивило – это то, как ты сбежал.

Я в изумлении повернул голову и уставился на нее.

– Что?!

– Ох, я не совсем то имела ввиду. Просто… слушай, если ты этого не хочешь, тогда просто скажи, мол, благодарю вас, но нет, я не хочу этого делать. Не пытайся просто улизнуть от этого.

Я только покачал головой.

– Мэрилин, ты понятия не имеешь, насколько это паршиво. Погоди еще, и Стюарт придет за тобой и детьми! Дождешься, как Чарли вернется со школы с фингалом, пока другой пацан будет называть его отца убийцей. А что насчет девочек? Они об этом все еще даже не знают!

– Я уже взрослая женщина! Не пытайся спрятаться за мной и детьми. Если ты не хочешь этого по каким-то своим причинам, хорошо. Но не смей говорить, что это все из-за нас. Я это все переживу, и это будет не единственный фингал, который Чарли когда-нибудь получит. Он слишком похож на тебя. Нет, спроси сам себя, не думаешь ли ты, что можешь сделать что-то хорошее? Ты уже знаешь ответ! Я тоже читала твои книги и слушала твои выступления.

После этих слов Мэрилин поднялась, а Пышка вернулась к моему креслу. Затем моя жена подошла, наклонилась и поцеловала меня в затылок. Я попытался дотянуться до нее руками, но не смог. Она хихикнула и сказал:

– Уже поздно, и я устала. Я пойду спать. Просто помни, я люблю тебя, и не важно, что ты решишь.

Я просто сидел, пока моя жена направлялась в спальню по коридору. Затем я подошел к кухне, открыл там полку с алкоголем, и налил себе стакан виски. Я уселся на барный стул, пока Пышка засыпала на моем кресле. Я посмотрел на стакан. Я убегал? Мог ли я сделать какой-то вклад? Мог ли я правда сделать что-то такое?

Моей жене было стыдно за меня?

Я ничего этим не доказал бы, а мог от этого только потерять. Пройти через всю это волокиту, чтобы баллотироваться, и потом постыдно проиграть было бы почти невыносимо. И было бы наивно считать, что после этого я бы смог просто вернуться к обычной жизни. Это точно бы повлияло на бизнес. В таком случае мне стоило бы просто уехать на Багамы и начать все с самого начала.

Моей жене было стыдно за меня?

Мог ли я это сделать? Я бы мог потратить год на все это и потом узнать, что я проиграл, в процессе подмочив свою репутацию. Зачем кто-то в здравом уме вообще на это идет? Как говорится, пенка поднимается, но потом сворачивается. Энди Стюарт наверняка тоже начинал идеалистичным придурком. Где он свернул не туда? Как бы это повлияло в моем случае?

Моей жене было стыдно за меня?

Я допил стакан, смакуя жжение виски, пока оно проходило через мою глотку. Я налил еще стакан и убрал бутылку. Допив второй стакан, я поставил его в раковину. Затем выключил везде свет, и побрел в спальню. Мэрилин уже спала. Я зашел в ванную и затем забрался в кровать.

На следующее утро Мэрилин вела себя как обычно, и я попытался отогнать все произошедшее в дальний угол. Мы взяли детей на футбол, и потом отвезли их поесть мороженого в Френдлис. На ужин были гамбургеры, и мы больше не поднимали эту тему. Казалось, будто Мэрилин уже забыла обо всем этом, но я не забыл.

«Ты сбежал», – эхом звучало в моей голове.

Я смотрел воскресные утренние ток-шоу до полудня, возмущаясь всем увиденным бредом. Я знал, что нужно сделать, и что я мог, но я не мог заставить себя взять и сделать все это. Я пялился в телевизор, затем схватил свою куртку и поводок, и повел Пышку гулять по участку. В голове сидела только одна мысль.

Моей жене было стыдно за меня?

Когда мы вернулись внутрь, я снял Пышку с поводка, и она начала гоняться за близняшками по кухне. Я бросил взгляд на Чарли, смотревшего телевизор, а затем на Мэрилин, которая ставила посуду в посудомоечную машину. Затем я доковылял до телефон, и набрал номер, который знал наизусть.

– Алло? – ответил Джон Штайнер.

– Джон, это Карл. Я согласен.