С чистого листа главы 1-99

Глава 3. Планирование

Я зашел в комнату и заполз на кровать, уложив подушку так, чтобы можно было усесться упершись об стену. Голод больше не чувствовался, только усталость. Это был длинный день, а разборки с родителями сделали его ещё длиннее. Хэм и Сюьзи тоже вскоре пришли домой. Брат поднялся в нашу комнату, сбросил свои пожитки и вышел, не обращая на меня никакого внимания. Я ни капли не слукавлю, если скажу, что он эгоцентричен почти до психопатического уровня.

Я дал родителям пищу для размышлений: кем они являлись раньше и кем являются сейчас. Это больная тема. Чарльз и Ширли Бакмэн – хорошие люди. Эталонный образец класса людей, что живут выше среднего… на таких стоит вся страна. Они тяжело работают, ходят в церковь, платят налоги, голосуют и отдают деньги на благотворительность. Как ни посмотрит – о таких соседях вы бы мечтали.

Однако… родители из них никакущие. Не поймите меня неправильно. Нас никто не садил на цепь в подвале, не кормил похлебкой и не хлыстал кнутом. Нет. По большинству стандартов нас воспитывали как надо. Да и выросли мы тоже, объективно, неплохо. Три работы белыми воротничками, образование в колледже(у большинства), внуки и никаких проблем(до этого утра). Но к детям никогда не дают в подарок инструкцию.

Мне не было приятно расти в этом доме в первый раз и я серьезно размышлял над тем, смогу ли всё повторить во второй раз. Отец бывал жесток. Он воспитывал детей по принципу кнута и пряника, но вот только его пряник состоял из пары крошек, а кнут – из толстой дубленой кожи. И если что угодно, я серьезно, что угодно было не так, нам с Хэмом им прилетало. Следовательно, раз мы должны были всегда вести себя правильно, что бы это не значило, нас не награждали ни за что хорошее, а только ругали за плохое.

Но в каком-то смысле моя мать была ещё хуже. Она нас много не била, предпочитая дождаться отца, но могла быть очень холодной. Ей очень нравилась идея о том, что хорошее поведение это нечто само собой разумеющееся, и что плохое поведение нужно строго наказывать. А значит – её задача выкроить из нас, особенно из меня, как со старшего, приличных людей. Любовь не входила в этот процесс, а вот поучения и наказания – да.

Однажды, когда мне было пять, я сделал ей открытку. С передней части написал „Я тебя люблю“, а внутри "Я такжи тебя люблю“, „Я тоже тебя люблю“ и „Я тожи тебя люблю“. Мне это показалось умным и я гордо ей вручил подарок. Обычная мать бы обняла и поцеловала своего сына за это. Моя же… воспользовалась этой возможностью для того, чтобы объяснить как важна грамматика в жизни человека. Я больше никогда не ошибался в этих словах… и никогда больше не делал ей открытки.

Как старший ребенок в семье, я принял на себя главный удар. Хэмильтон, что был на два года младше, тоже получал, но не был первенцем, а значит – не был таким важным. Родители не скрывали от него этого факта, что сотворило чудес с его самооценкой. Сьюзи же, с другой стороны, была самой младшей и к тому же девочкой. Всем было ясно, что она любимица. Вы могли бы подумать, что я завидовал, но на самом деле нет. Сьюзи была славной малой и даже если знала, что у неё есть власть над отцом, никогда особо не тыкала этим нам в лицо. Она была на шесть лет младше меня, так что общего у нас было мало. Мы никогда не ходили вместе в школу, например. И в будущем, когда ей удавалось проворачивать что-то безумное(вроде полностью оплаченной поездки в Новый Орлеан), я просто улыбался и признавал, как она хитра.

Будучи уже подростком, стало очевидно, что моя судьба – заделаться клоном Чарли Бакмэна. Прямо как отцу, мне было суждено пойти в хороший колледж и стать ученым или инженером. Это единственное, что пошло по плану. Всё остальное пошло наперекосяк. Я должен был пойти в университет из Лиги Плюща[4], но на четыре года, а не на два, как отец. Должен был получить степень, в отличие от отца, и стать профессионалом(что будет написано сразу после моего имени). Я должен был жениться на приличной белой протестантке, с не менее достойным образованием.

Мы бы родили пару-тройку детей, поселилисьбы в пригороде, что был бы дороже и лучше, чем теперешний, в доме, что был бы больше нашего и я бы работал на компанию, куда более престижную, чем отцовская. Нам предстояло быть примерными республиканцами и передавать эти ценности будущим поколениям белых республиканских протестантов с дипломами из Лиги Плюща.

Но так как почти ничего из этого не произошло, родители не скрывали своё разочарование во мне. Хотя по любым стандартам я прожил хорошую, счастливую и обеспеченную жизнь… они не скрывали своего разочарования во мне до самой смерти. Хорошо, что я поступил в университет, который находился в трех сотнях миль от нашего дома и почти не навещал их.

Частично наш сегодняшний с ними разговор был попыткой дать понять, что я буду жить так, как нужно мне, а не им. Разумеется, я не был столь наивен, чтобы считать один разговор достаточным для этой цели. Совсем скоро папа, а особенно мама, снова начнут направлять меня на путь истинный. В первый раз я лишь молчаливо соглашался со всем, пока что-то не шло настолько плохо, что не выдерживал и взрывался. В этот раз я должен был быть другим, а им нужно было уяснить, что если они не хотят, моего исчезновения из их жизней после семнадцати лет… это им придется менять свои планы и ожидания, а не мне.

Одной из любопытных вещей было то, что я им сказал больше не бить меня. Вы, возможно, не поверите, но в прошлой жизни это тоже произошло, только мне было на год больше. Мать решила меня ударить за что-то, но я инстинктивно перехватил её руку. Она была настолько озадачена, что просто уставилась на меня и замахнулась снова. Я снова перехватил её руку, так как в тот момент был сыт этим по горло. Она убрала руку и пообещала рассказать обо всем отцу. Я ответил, что она может делать всё, что хочет. Но больше меня не тронули. Ни разу.

Я не хочу сказать, что мы прятались по углам от родителей, это не так. Единственное адекватное сравнение могу сделать только на фоне с другими семьями. Я видел как это происходит. Мама или Папа приходят домой с работы, магазина или откуда бы то ни было ещё и дети сбегаются ко входу, чтобы поздороваться и посмотреть, что те принесли. Мы так не делали, наоборот, лишь старались избегать их, пока родители не выясняли, что мы сделали что-то неправильно и не били нас. Всё быстро кончалось, но если тебя зовут… то ты влип. Никаких пряников, лишь кнут.

В тот вечер я пропустил ужин, что было необычно.

Происходило это, в общем, так. Мама просто ставила еду на стол, а ты её ел. Никаких „но“. Если тебе не нравилось то, что она приготовила, что случалось, но ты в любом случае ел. Если нет, то… вы уже поняли. Даже если на ужин у нас токсичные радиоактивные отходы… ты должен их есть. Если же нет, то пережив побои и еще раз отказавшись от еды… тебя просто не кормили на следующий день. Удивительно, но родители разрешили мне пропустить этот прием пищи. Даже учитывая то, что я сказал им о том, что поем позже.

Я оставался в комнате и размышлял о том, что сейчас делаю и как пережить следующие несколько лет, пока Хэмильтон не явился спать. Комната была небольшой, но в неё уместились две кровати и шкаф.

Желудок заурчал и мною было принято решение спуститься на кухню. Все уже спали, так что я достал банку супа, вылил её содержимое на сковородку и начал разогревать.

Мама должно быть услышала мою возню и спустилась. Она застала меня помешивающим суп над огнем и удивила тем, что достала тарелку из верхнего ящика.

– Спасибо, – сказал я.

Она смотрела на меня, не говоря ни слова, пока я не закончил мешать свой суп, насыпал его в тарелку и не уселся есть. Осознав, что говорить её сын не собирается, она сама открыла рот:

– Прости, что накричала на тебя вечером. Я знаю, что ты ни в чем не виноват.

– Спасибо.

Лучше не разглагольствовать. Очевидно, что сейчас мать тянет поговорить куда больше, чем меня.

Она странно посмотрела на меня.

– Ты… изменился.

Я положил ложку и посмотрел на неё:

– Ты всегда говорила мне повзрослеть и вести себя соответствующе своему возрасту. А теперь, когда я следую твоей просьбе… тебе что-то не нравится. Определись, мать.

Её лицо было в тумане. Если бы я сказал такое вчера, то определенно получил бы пощечину. А теперь она держала себя в руках.

– Нельзя так говорить со своей матерью.

– Мам, я говорю с тобой как взрослый. Ты ведь всегда хотела меня таким видеть. И не раз об этом говорила. Хочешь, чтобы я вел себя как маленький ребенок – так и скажи. А то твое отношение ужасно сбивает с толку, – она просто сидела, смущенная и не знающая, что мне сказать. Мои слова очень точны, и я надавил на нее еще чуть сильнее. – Мам, у меня к тебе дело. Ты хочешь, чтобы я вел себя как взрослый? Хорошо, так и будет. Но и сама относись ко мне, как к взрослому.

– Но ты же не взрослый, ты еще ребенок! – запротестовала она громче, чем хотела.

Я пожал плечами:

– Хорошо, это уже как ты смотришь. Пока что только я веду себя как взрослый. И буду продолжать вести себя так, но не удивляйтесь, когда в один момент скажу вам, что вы тянете меня вниз.

Она просто уставилась на меня, а затем встала и поднялась по лестнице. Для нее это, выглядело так, словно я начал говорить на китайском. Вычистив посуду и поставив её в посудомойку, а потом поднялся по лестнице и отправился в кровать.

Следующим утром я проснулся как и обычно, даже несмотря на то, что мне не нужно было в школу. Я спустился вниз на завтрак, что представлял из себя кашу и сок, ну и немного хлопьев. Хэмильтон игнорировал меня как и всегда, но Сьюзи обратила внимание на мой глаз.

– Что с тобой случилось?

– Ну, я заработал фингал?

– Как?

– Ну, мне в глаз прилетел кулак, – оскалился я и выскочил из-за стола. Поднял кулаки перед собой и сделал пару ударов в воздух. – Хочешь стать Черноглазой Сьюзи?

Если вы не знаете, но цветок штата Мэриленд – Черноглазая Сюзанна[5], хотя это звучит куда более интересно, чем есть на самом деле. Это обыкновенная маргаритка, с коричневым центром? вместо желтого. Обычный дикий цветок, растущий по всему штату. Она уже достаточно взрослая чтобы понять, что все в семье дразнит её за черные глаза и сравнивают с этим цветком.

Сьюзи хихикнула, взвизгнула и побежала вверх по лестнице.

– Мам! Карл собирается сделать меня Черноглазой Сьюзи!

Я рассмеялся и уселся на свое место, чтобы закончить свой завтрак. Минуту спустя появилась Сьюзи и показала мне язык. В ответ я показал ей свой, как раз тогда вышла Мама и застала нас обоих с высунутыми языками и смешными лицами.

– И это поведение взрослого? – спросила она меня.

Я ухмыльнулся, а затем указал Сьюзи на Маму. Она хихикнула и кивнула, после чего мы оба повернули свои лица на Маму и высунули наши языки. Это было очень забавно. Мама рассмеялась и высунула язык в ответ, прежде чем сказать нам закончить завтрак. Сьюзи и Хэмильтон отправились в школу. Мама поднялась наверх переодеваться. Она работала на неполном рабочем дне в магазине дамского белья в Хацлерсе, универмаге Балтимор. На неполный рабочий день она пошла когда Сьюзи стала ходить в школу, и чем старше мы становились, тем больше она работала и в конечном итоге перешла на полные рабочие смены, занявшись менеджментом. К моменту, когда я покинул колледж она стала главой телекоммуникаций, что было просто потрясающе, учитывая наличие у нее всего лишь школьного диплома. Мама оставалась там до самого выхода на пенсию, незадолго до того как компания свернулась и была продана.

Я остался внизу и нашел свой рюкзак с книгами в гостиной. Мама отправилась на работу, а я вытащил все из рюкзака и разложил вокруг. Вау! Не помню, чтобы был таким неряшливым!

El Camino Real, учебник по испанскому. Пять лет его изучения и все, что я выучил было: "Мес цервесас, пор фавор!"[6]. Книга по алгебре. Общие науки. По английскому или общественным наукам ничего не было, должно быть я оставил их в шкафчике. Папка с тремя защелками из которой вываливались всевозможные рекламные листовки и прочий мусор. Спасибо хоть расписание нашел, ведь спустя пятьдесят лет никаких идей о том, где я должен быть или кто мои учителя у меня не было.

Я жил в богатом пригороде богатого штата и это отражалось в школьной системе. Она была типичной для такого рода мест. Когда я поступил в Старшую школу Тоусона, в последних классах училось около двух тысяч учеников. В мой последний год – шестьсот пятьдесят. Учить можно было практически все. Когда мы с Мэрилин жили в севере от Кэтскилз и растили детей все было совершенно по-другому. В выпускном классе Элисон и Паркерв было двадцать девять ребят.

Из-за размеров школы, каждый семиклассник в Тоусонтауне проходил тест, что-то вроде SAT[7] для маленьких. На его основе определялась твоя будущая академическая жизнь. Следующие пять лет твоей жизни становились сорганизованы и любые попытки противиться судьбе считались глупыми и бесполезными.

Лучшие десять процентов студентов были элитой, группой, что готовилась к колледжу. Им суждено стат повелителями этого мира. Они пойдут в колледжи, частные университеты, станут врачами, юристами, учеными и инженерами… Они – будущие лидеры Америки.

И программа у них бежала вперед. Пока другие в восьмом классе еще изучали математику, у этих ребят уже была алгебра. Хотя бы на год они опережали других в биологии, химии и физике. Им приходилось сдавать AP[8], чтобы получать стипендии у колледжей.

Десять процентов из шестьсот пятидесяти кое-как составили два класса по примерно тридцать человек в каждом и на следующие пять лет мы вместе должны шагать к светлому будущему. Я, разумеется, попал в их число, благодаря невероятной способности хорошо сдавать стандартизированные тесты, а никак не своим средним оценкам.

В процессе нас поощряли общаться и спариваться с таким же как мы членами десяти процентов, чтобы производить не менее элитных, чем мы, деток. Разумеется, из-за кипения гормонов, спаривание с представителями низших классов было разрешено, но ни в коем случае не размножение. Нельзя же тратить своё драгоценное семя и матки на каких-то полулюдей. В общем, теория звучала так: 'лита может сеять своё семя с низшими классами, но жениться можно только с представителями своего класса.

Следующим классом были обычные дети, из них состояло восемьдесят процентов школы. С ними ничего наверняка сказать нельзя. Большинство пойдет в колледжи, но далеко не такие элитные как наши. Элита часто дружила с этими несчастными, даже встречалась и спаривалась, но все понимали, что это просто временные и физические отношения. В конце концов, мы, элита, пойдем в дорогие колледжи и будем получать приличные стипендии… куда уж им до нас.

На самом низком уровне были оставшиеся десять процентов. Их зачисляли в группы по вокалу. Они считались почти что другим видом и проводили в школе всего пару часов прежде, чем их отправляли из школы на какие-то тренировочные работы. Ходили слухи, что доставляют их туда на полицейском транспорте, чтобы они привыкали к тюремным автобусам с малых лет. Если такие люди не попадали в тюрьму и не проходили хотя бы в какой-нибудь колледж… то заканчивали в армии. Такие постоянно курили, носили тату, отращивали усы(женщины тоже) и ездили на мотоциклах. Марлон Брандо из "Дикаря"[9] пришел бы в ужас от их вида. Никто не хотел иметь с такими людьми ничего общего, разве что если не были нужны наркотики.

А так как в шестидесятые и семидесятые наркотиками баловались повсеместно… знало таких ребят приличное количество народу.

Благодаря моим удивительным результатам по стандартизированным тестам, меня зачислили в подготовительную группу колледжа и мать никогда не давала забыть об этом. Как я говорил, ее долгом было убедиться в том, что я прямо иду по тропе своей академической судьбы и никогда не доволен своими оценками. Она была из разряда вечно недовольных людей: «Карл, ты получаешь всего лишь крепкие "А". У тебя есть потенциал для большего!»

Даже если бы мне пришлось произносить прощальную речь, как ученику с самой высокой успеваемостью, она бы все равно не была довольной. Мой протест против этого состоял в том, что я учился на "B-" среди подготовительной группы. Для обычных детей я всё еще был круглым отличником. Более того, я часто встречался с обычными детьми и даже дружил с некоторыми из позора человечества, что ходят в группу по пению. Мне хотя бы хватило мозгов не дать об этом узнать родителям.

Я взял свою книгу по алгебре и взглянул на тетрадь, чтобы узнать на какой теме мы остановились. Это было довольно просто и я просмотрел последнюю главу, но решил, что мне стоит начать с самого начала книги. Это породило новую дилемму. Я уже прошел через все это дерьмо однажды – удастся ли мне выжить и не сойти с ума, делая все тоже во второй раз? Я посмотрел на оставшуюся часть книги и утвердился в своих страхах.

После чего встал и потянулся, пошел на кухню и сделал себе бутерброд с ветчиной и сыром. Меня удручал тот факт, что для того чтобы начать что-то из себя представлять мне нужно закончить школу, колледж и получить ученую степень. Совсем не имеет значения, что я уже получал два бакалавра и одного магистра. Это не в счет.

Выпустившись из школы в семьдесят третьем, я поступил в Ренсселерский политехнический институт, чтобы получить бакалавриат по химии. Заимев корочку в семьдесят седьмом, я пошел в ночную школу и выучился на магистра делового администрирования. Затем, десять лет спустя, на новой работе, вернулся в школу ради звания старшего компаньона, а затем бакалавра в компьютерных науках. Если мне придется всё это повторить, то я сойду с ума.

Но мне не придется.

Мне в голову уже начали приходить разные идеи. Тогда, в семьдесят восьмом, я думал над тем, чтобы стать инженером-химиком. Мне всегда было комфортно работать в индустриальной отрасли и областях связанных с инженерией. Наверное благодаря тому, что мой отец и сам был инженер. Когда я ему рассказал об этом, он кивнул и устроил мне встречу со своим знакомым инженером-химиком. Мы довольно приятно пообщались и во конце концов я осознал, что являюсь куда более хорошим химиком, чем инженером. Я остался на прежней должности и решил скомпенсировать этот факт специализацией в индустриальной химии.

Любой химик может делать препараты в лаборатории… а я мог делать их тоннами на заводах!

Так я и провел лучшую часть десяти лет.

И только спустя несколько лет, я понял, что с математикой у меня всё даже лучше, чем с химией! К тому времени, когда я получил свою степень… я отсидел достаточно занятий. Квантовая механика казалась мне не сложнее любых других расчетов. Изучая деловое администрирование, я выбрал исследование операция и линейную алгебру, ну и так далее.

Получая бакалавра по компьютерным наукам, я с легкостью мог сравняться с бакалавром или магистром.

Раньше был сериал по телику, который назывался "Числа", про математика, чей брат был агентом ФБР. Каждую неделю он с помощью странных теорий чисел или информационных наук находил убийц. Я был одним из тех немногих, что не только понимали, о чем говорил главный герой, но и видел пути сделать расчеты проще и короче.

Мой первый порыв в этом направлении был в РПИ. Там всем приходилось брать три семестра по вычислениям (это место – рай для задрота), плюс семестр дифферинциальных уравнений или компьютерного программирования. Я достаточно настрадался с вычислениями, так что выбрал компьютерное программирование. Несмотря на то, что девяносто процентов семестра я провел в пьяном или наркотическом угаре, мои оценки не падали ниже B. Даже подумывал пойти в программирование, но нет… я был химиком и быстро выбросил эту глупую мысль из головы. Самое забавное, что когда был на старших курсах и мне нужен был факультатив, я взял дифферинциальные уравнения и получил еще одну твердую B, вновь пребывая в полуживом состоянии весь семестр. Степень по математике, учитывая, что я помнил большинство из того, что мы проходили, должна быть легкотней. Нужно подумать над этим.

Я глянул на остальные книги. Английский для восьмого класса был элементарным бредом. Интересно становилось только к концу школы. Тоже самое и с общественными науками. У нас был год американской истории, затем год мировой истории, а потом год предметов, что были тогда в моде. В восьмом классе у нас была общая наука, ничего специализированного до биологии в девятом классе, за год до всех остальных в школе. Но все не так уж и плохо. Нашим учителем по науке был Мистер Родригез. Спустя поколение, таких, как он, станут называть латиноамериканцами или латиносами, но в 1968 году их называли бурожопыми. Но мне было плевать. Этот "бурожопый" был причиной благодаря которой я стал химиком. Он был отличным учителем!

Я всё еще рассматривал вещи, которые мама привезла домой из Хазлерс. Она с любопытством посмотрела на меня, когда увидела как я занимаюсь, но единственное, что она сказала так это то, что лучше бы все мои заверения по поводу того, что вернусь в школу, оказались правдой. Когда Сьюзи и Хэм вернулись домой, второй просто проигнорировал меня. Сьюзи подразнила меня насчет темного глаза, так что я предложил и ей такой же сделать. Она хихикнула и побежала к маме. Десять секунд и я услышал громкое:

– Карлинг! Может ты прекратишь!?

Я просто закричал в ответ:

– Да, Мам.

Но не серьезно. Нужно же мне было повеселиться.

Папа добрался домой после пяти. Он просто сказал мне, что ему звонил Штайнер. И у нас встреча в школе, завтра утром в девять, все, видимо, прошло так как нужно. Папа сомневался, он никогда не доверял адвокатам. Я помню, как встречался в старшей школе с девушкой, что собиралась стать адвокатом. Спустя годы мама спросила помню ли я её. Когда сказал, что да, она рассказала, что та девушка все-таки стала адвокатом и вышла замуж за другого адвоката, и теперь у них два ребенка. Папа только вскрикнул "О Божечки! Теперь они еще и размножаются!"

Ужин будет готов через пол часа. Сьюзи смотрела телевизор в зале, я сел на старый диван, что был там.

– Хочешь разыграть маму? – спросил я.

Сьюзи хихикнула и кивнула. В каком-то смысле среди нас она была самой нормальной. Выросла медсестрой, вышла замуж за копа в разводе с двумя ребятишками. Они хорошо сошлись. Самой большой её проблемой был переходный возраст. Вот же заноза в заднице, да настолько, что я прозвал её Ледяная королева сук из Ада. Мои родители говорили, что у неё боли при взрослении. Я воспринял это как обычные проблемы подростка, но на самом деле, это был миленький эвфимизм, чтобы описать конкретные боли. У неё был ужасный ПМС и менструальные спазмы, что превращало её в абсолютно жалкое создание на две недели каждый месяц. Дела были настолько плохи, что её гинеколог прописал таблетки для контроля цикла, что сотворило с ней чудеса и ввело в ступор нашего отца.

– У тебя есть набор красок?

Подумал я, вспомнив, как она рисовала ими. Та кивнула и я сказал ей принести их в прачечную. Сьюзи убежала.

Она вернулась спустя пару минут, вся такая скрытная и загадочная.

– Хорошо, что мы будем делать?

Я открыл набор и ухмыльнулся.

– Сейчас сделаем тебе черный глаз!

– Круто!

Я взял кисточку и смочил её в прачечной, а затем мокнул в черную краску. Заставил сестру стоять смирно и закрыть глаза. Я изрисовал ей только правый глаз, как у меня, хоть она и хотела оба. Мы закончили как раз к тому времени как мама позвала нас на ужин.

– Хорошо. Подожди здесь. Пока я не усядусь за стол, а затем иди за мной. И не трогай глаз, а то краска потечет!

– А можно я так пойду в школу завтра?! – возбужденно произнесла она.

Я улыбнулся:

– Да, мама будет в восторге. Главное спроси у неё разрешения. Теперь жди пока тебя не позовут.

Я направился вверх, чтобы обнаружить трех членов своей семьи на своих местах. И тут же упал на своё привычное место между папой и Хэмильтоном. Отец сидел во главе стола, а мама – напротив него. Сьюзи обычно сидела напротив меня и Хэма.

– Сюьзи! Тебя все заждались! – мама позвала её.

Я очень старался держать лицо. Сьюзи поковыляла вверх по ступенькам и в столовую.

– Простите, я опоздала.

На её лице нарисовалась огромная улыбка, когда она села на стол.

Мама посмотрела на неё со смесью шока и ужаса.

– Божечки!

Папа же наоборот разорвался со смеху. Мне пришлось спрятать лицо за руками и прикусить салфетку, чтобы не присоединиться к нему.

– Карлинг всё таки сделал из меня черноглазую Сьюзи! – Объявила она, что окончательно добило отца. Он смеялся так сильно, что на глазах проступили слезы, и даже мама улыбалась сквозь свой неодобрительный взгляд.

– Эй, ты должна была принять мои слова серьезно этим утром.

Сказал я и начал смеяться. И даже Хэмильтон хихикал, не столько со Сьюзи, как с реакции родителей.

– Я хочу сразу на двух глазах, – сказала Сьюзи.

– Тогда ты будешь выглядеть как енот, – ответил я.

– Круто! Мам, а я могу пойти так завтра в школу?

Отец ещё немного посмеялся, а Мать просто ответила:

– Боже мой! – она начала вилять пальцем в мою сторону. – За это я отвезу тебя обратно! Надеюсь оно смывается, или я и правда отвезу тебя обратно!

– Это акварель, она смоется в ванне, – ухмыльнулся я. – Хотел сделать ей боевую раскраску, как в армии, но времени бы не хватило.

– Ты не можешь этого сделать, – презрительно сказал Хэм.

– Конечно же могу. Ты вообще знаешь, как оно выглядит?

Это как помада, только с коричневым и зеленым вместо красного. Засунь его в зеленый футляр и у тебя раскраска не "Поцелуй заката", а "Мужицкий Мачо". Я подумал, что могу намолотить древесных брикетов и смешать их с вазелином для этого. Получится сальновато, но у меня нет времени для экспериментов.

Брат презрительно глянул на меня, но я его проигнорировал.

Папа достаточно успокоился, чтобы начать ужин, хоть и при каждом взгляде на мою сестру, он начинал хихикать. Я был приговорен к уборке после ужина, пока мама мыла Сьюзи в ванной. Никаких черных глаз в школе. Хотя бы среди тех, что не принадлежат мне.