Путь

Глава 5. Такие непохожие и такие близкие

Женька (Мендуар, июнь 2360)

Суматошный год (часть первая)

10 июня, 6:00

Делаю гимнастику у окна в своей комнате, во дворе Дениска делает тоже самое, только комплекс у него гораздо сложнее. Используются утяжелители, металлический шест, тяжёлые гантели. Вот уже полгода старший брат истязает себя по утрам. Это называется подготовкой к поступлению в кадетский корпус ВКС Альянса. Туда принимают юношей и девушек, в возрасте от четырнадцати лет до двадцати, и гоняют в хвост и в гриву. Те, кто прошел до конца, становятся зубастыми волками на службе человечеству. В четырёх флотских кадетских корпусах готовят элиту терранских ВКС. На следующий год старший брат отправится по стопам отца, грызть флотскую науку.

Медленные движения рук и ног, гимнастика на гибкость, утяжелители на руках и ногах для меня уже давно привычны, по спине холодной струйкой течёт пот. С улицы слышен голос с приятной двойной подгармоникой — Хэм пришёл! Сейчас парни убегут на утренний кросс, пять километров по лесным тропинкам. Лучшие друзья, соперники, заводилы всех проказ в городке — мой родной и названный братья. Стоят, смеются, сверкая на утреннем солнце белозубыми улыбками. Хлопнула калитка, убежали.

Я сажусь по-турецки в середину комнаты, кладу перед собой коробку с цветными стеклянными шариками. Малый эмоциональный щит прогоняет утреннюю истому, делает разум ясным и чистым. Тянусь сознанием к потоку силы, разлитой вокруг, тёмный ручей проникает в сознание, наполняет тело гулом, заставляет нервы звенеть, как струны, вокруг тела вспыхивает едва видимый сине-зелёный ореол. Смотрю на шарики, заставляя их один за другим взлетать и кружиться в хороводе по комнате. Вот уже все шарики кружатся вокруг меня, свиваются в спираль. Главное — сохранять сосредоточенность. Внимательно слежу чувствами за каждым из них, миг потери концентрации может обернуться падением всех шариков на пол. И да, я таки биотик… Ещё и это на мою многострадальную голову.

Вылезло это месяц назад. В тот день отец решил заменить уплотнитель на окне в моей комнате: старый рассохся и начал течь. Он принес с работы раскладную лесенку, приставил ее к дому — как раз хватило до крыши — взял сумку с инструментами и полез. Мы с девчонками сидели во дворе, я и Джина с альбомами, на складных стульях, а Наин, в обнимку с Барсом и Полканом — прямо на траве. У нас был пленэр — мы с нашей художницей рисовали Наин с натуры. Хотя разница между моим творчеством и работами Джины — как между агитационными плакатами и работами Рафаэля. У меня получилась просто сидящая в обнимку с котом и псом девочка-турианка, а у Джины — кажется, что они живые, просто застыли на мгновение: зажмурившийся от удовольствия Барсик, задравший голову и приоткрывший рот Полкан, раскинувший лапы, выставивший на всеобщее обозрение светлое пузо, глаза закатились, и из пасти розовой змеёй свесился язык.

Вдруг, я почувствовала нарастающее чувство страха. Бросив взгляд на дом, увидела, как папка вместе со стеклом начинает медленно, но уверенно падать. Видимо, он снял со стекла фиксаторы, и здоровенный панорамный стеклопакет перепадом давления просто выдавило на улицу, удержать его отцу было не под силу. Отчётливо поняла, что если отец упадет, то сверху на него грохнется стеклопакет, а чем это может закончиться, страшно даже подумать!

Вот уже полгода где-то на краю своего восприятия я замечала что-то непонятное, странное, какую-то туманную тёмную дымку, от которой явственно тянуло чем-то невероятно древним и могучим. Всё это пронеслось в моей голове за какие-то доли секунды. В ужасе я вскочила с кресла, опрокинув его, потянулась к этой дымке, она в ответ потянулась ко мне, коснулась меня… По нервам стегануло болью, казалось, внутрь меня ворвался могучий, грохочущий поток, всё тело наполнилось силой, мне почудилось, что я могу поднять весь дом! Я вытянула вперёд руки, они тускло, но отчётливо, даже в свете дня, светились сине-зелёным светом. Толкнула эту силу от себя к отцу, того вместе со стеклом прижало обратно. Отец не растерялся, защёлкнул обратно фиксаторы и перевёл дух. Я отчётливо почувствовала его облегчение. Сила же продолжала бурлить во мне, требуя выхода, и я, не зная, что дальше делать, толкнула её в небо. Ревущий поток силы ударил от меня в облака, в них начал образовываться ясно видимый круглый просвет. Поток всё шел и шёл, а вместе с ним нарастала боль, когда она стала невыносимой, поток как-то истончился и иссяк. От боли я закричала и упала на колени. Отец обернулся на лестнице, взглянул на меня и всё понял. Съехав по лестнице вниз, он бегом бросился ко мне.

— Доченька! Держись, маленькая моя! — расслышала я сквозь нарастающий гул в ушах. В глазах залетали черные мушки, на ходу превращаясь в чёрные пятна, и всё заволокло тьмой и тишиной.

Кажется, что без сознания была недолго. Очнувшись, почувствовала, что меня несут на руках, перед глазами маячила отцовская щека с отчётливо видимыми волосками щетины, от отца тянуло страхом пополам с отчаяньем. Он поднимался в мою комнату по лестнице, с кухни раздавался рыдающий голос матери и встревоженный Рэй. «Наверное, вызывает скорую», — вяло шевельнулась мысль в моей голове. Во всём теле чувствовалась страшная слабость, боли не было, но даже для вдоха требовалось некоторое усилие. Отец повернул ко мне лицо, в глазах его стояли слёзы.

— Папочка, не плачь, — прошептала. — Я в порядке.

Папка прижался к моей щеке губами: — Спасибо, солнышко, — занёс меня в комнату и уложил на кровать, рядом тут же появились Джина с Наин. Обе заплаканные.

— Мы за тебя так испугались! Упала и лежишь как мёртвая, дядя Миша тебя тормошит, а тебе все равно, — всхлипывая, проговорила Джина.

— А ещё светилась вся, прямо как Вася на тренировках по биотике! — это уже Нино.

— И облака разогнала! — снова Джина. — Ты тоже биотик, наверное, только я не слышала, чтобы они умели облака разгонять!

— Тихо вы, балаболки! — шикнул на подруг отец. — Посидите пока здесь тихонько, хорошо?

— Да, дядь Миш, — ответили они хором. Отец кивнул, глянул на меня грустными покрасневшими глазами.

— Как же ты напугала нас, доченька.

— Прости, папка, я не хотела! — прошептала в ответ. Он грустно улыбнулся.

— Конечно не хотела! Спасла меня, поломался бы весь, если бы не ты, а то и вообще…

Открылась дверь, в неё вбежала мама, увидела меня на кровати, встретилась глазами со мной, подошла и как-то сложилась, уткнувшись мне в ноги. Плечи ее затряслись, она разрыдалась. Сквозь плач я слышала слова.

— Ещё и это! Как будто мало тебе… Мало кому-то там… О боже, боже мой! Доченька моя, маленькая моя доченька…

Я рукой, весившей как будто пару пудов, коснулась головы матери и прошептала: — Не плачь, мамочка, пожалуйста, всё будет хорошо!

Рядом, обнявшись, в шесть глаз ревели подруги. Ну вот за что им всем это всё! Прямо жопа какая-то, чем дальше, тем темнее!.. Потянуло в сон, и я отключилась.

Сквозь сон услышала тихий разговор Рэй и мамы: наша синяя доктор объясняла маме, что ничего непоправимого со мной не произошло.

— Тяжелейшая нервная перегрузка, Даян. Я вообще удивлена, что в таком возрасте всё это проявилось! Но, на удивление, всё обошлось! Дня через четыре она полностью восстановится.

— Но, Рэй, она биотик, ей же сейчас имплант поставят! А они такие несовершенные, всё время какие-то побочные эффекты.

— Зачем ей имплант?

— Как зачем? Их же всем биотикам ставят!

— Совсем нет! Импланты нужны для улучшения памяти и концентрации, чтобы биотик лучше контролировал свою силу. А Женьке ни то, ни другое даром не нужно, у неё свое лучше всех.

— А ведь и верно. Но как же дальше?

— А что дальше? Пойдёт в среднюю школу, будет заниматься с нашими девочками и годам к 17–18 станет одним из сильнейших биотиков людей.

— Да уж! Как она облака-то!.. До сих пор не верится, это же какой силы импульс она создала?!

— Я о таком только читала, на импульсы подобной мощи способны были только Ардат-якши.

— Ужас какой! А она случайно не?..

— Успокойся, Даян! Она же человек! Среди людей не бывает Ардат-якши.

— Так-то оно так! Но всё равно, боязно как-то…

— Успокойся, подруженька, пойдем лучше чаю попьем, чем сидеть здесь! Ей сейчас покой — лучшее лекарство.

— Но…

— Никаких «но»! Вспомни, она же эмпат!

— Ох, и верно! Пойдём.

Мама подошла ко мне, поцеловала в лоб. Шепнула: — Спи моя маленькая, поправляйся скорее.

Я проснулась внезапно, в теле ощущался нарастающий дискомфорт. Подняла взгляд на тумбочку у кровати — на маленьких часах будильника было 5:00. Ого! Хорошо даванула, аж двенадцать часов подряд! Однако дискомфорт усиливался. Я отодвинула одеяло, хм, руки вроде слушаются. Заметила, что на мне ничего не надето, села. Голова закружилась, в глазах замелькали чёрные точки, я свалилась обратно. Дискомфорт ещё усилился, у меня началась паника. Тут заметила стоящее у окна кресло. Странно, у меня же нет кресел в комнате… Принесли, видать, но зачем? Тут дошло, что в кресле кто-то спит. В неверном свете утренних сумерек разглядела светлые волосы. Такие только у отца и Дениски. Но папка, при всём желании, в кресле спать не сможет, а спящий влез в него с ногами.

— Дися! — тихонько позвала я. — Дися, проснись!

— А? Что? Кто здесь? — вскинулся брат. — Лисёнок, это ты?

— Нет, это старый ворка-шаман! Дися, помоги мне! Скорее, я уже не могу терпеть! Дися!

— Да-да, иду.

Брат подошёл к кровати, разглядел меня, а, самое главное, мой «костюм», остановился, как будто налетел на стену, отвернулся, уши и шея потемнели, в эмоциях царили смущение и почему-то стыд.

— Дися, ты чего? Ты меня такой первый раз видишь?

— Женька! Я сейчас за мамой сбегаю!

— Стой, болван! Она, наверное, полночи не спала, а ты её будить собрался! Не вздумай, сам давай неси. Тем более, пока ты бегаешь, я кровать затоплю! Ну, скорее!

Брат, красный, как варёный ракокраб, и с сильным смущением в чувствах, тихонько взял меня на руки и понёс к моему личному санузлу. Принёс, посадил, я тут же начала заваливаться, брат сразу перестал смущаться, в чувствах вспыхнула тревога и страх, встал передо мной на колени, взял за плечи и выправил мой крен.

— Так нормально, Лисёнок? Ты только не падай, ладно?

— Держи давай, — прошептала я.

Сделала дела, сказала брату, чтобы отнёс обратно. Он отнёс. Уложил, укрыл одеялом, уже совсем не смущаясь. Сел на край кровати, стал перебирать пальцами мои волосы.

— Как ты, Лисёнок? Мы все так за тебя испугались! Хэм, как услышал, даже с байка упал, так спешил к тебе.

Я улыбнулась: — Папочка-Хэм.

— Хе-хе-хе! Точно, Лисёнок, — засмеялся брат. — Расскажу всем завтра!

— Не надо, Дися. Его ведь Васька замучает. Да и Нино с Джиной в стороне не останутся!

— Как скажешь, сестрёнка.

Брат склонился ко мне, поцеловал в висок: — Спи давай! Рэй говорит, тебе сон — первое лекарство. А я в кресле посижу, присмотрю за тобой.

Пшикнула дверь.

— О, главная нянька пришёл! — с улыбкой сказал брат.

В поле зрения вплыла рыжая морда, на заднем плане маячил длинный хвост. — Мр-ру? — и тревога в чувствах, мол, «как ты, непутёвый человеческий детеныш?». — Мррр?!

— Иди сюда, котя мой! — хлопаю ладонью по кровати. Кот запрыгивает на кровать и сразу ложится рядом. Обнимаю его, зарываюсь лицом в мягкую шерсть и, под громкое урчание, снова проваливаюсь в сон.

Во второй раз разбудило меня солнце, заглянувшее в окно. Рядом спит Барс, вытянувшись во всю длину, в кресле виднеется светлая голова. Присмотрит он, как же! Спит, как сурок. На часах — 10:30. Шипит дверь, чувствую, что кто-то ползёт по кровати, поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с внимательными серыми глазами. Проходит миг, и меня прямо обливают бурной радостью!

— Ванюшка, привет! — шепчу я.

— Женька! — и детские руки обнимают меня за шею. — Ты уже проснулась? — шепчет младший. — А я тебе чаю заварил и бутербродов сделал. Сам!

Я медленно сажусь на кровати, голова хоть и кружится, но уже терпимо.

— Ванюша, помоги мне одеться.

Брат бросается к моему шкафчику, достаёт по моим подсказкам плавки и лёгкий сарафан. С помощью младшего кое-как одеваюсь. Обнимаю брата, и мы медленно идём вниз, пить чай. Дениска так и не проснулся, умаялся старший.

Сидим на кухне с Ванькой, пьём чай. Бутерброды у него — могучие куски хлеба с горами из наваленных ингредиентов. Видно, что младший старался, пусть не очень умело, зато от всей души! Чувствую, что чай и бутерброды придают мне сил. Голова совсем не кружится, настроение лезет вверх. Ванька, видя мою улыбку и довольный вид, прямо расцветает.

— Тебе понравилось, Женька?!

— Да, Ванечка, ты просто молодец!

Брат весь аж расцвёл, на щеках разгорелся румянец.

— Я так старался! А тебе правда-правда понравилось?

Нет, ну что за прелесть мой младший, ведь пять лет всего, а заботы на всех хватит!

— Очень понравилось, Вань!

Яркие чувства брата выдувают из меня остатки хандры, сидим и, молча улыбаясь, смотрим друг на друга. Шипит дверь, и кухню затапливает удивление, которое очень быстро сменяется чувством сильнейшего облегчения. Поворачиваю голову и вижу маму. Правой рукой она оперлась на косяк, левая прижата к груди, в глазах опять стоят слёзы.

— Мамочка, а я завтрак приготовил! — кричит Ванька. — И Женьку накормил!

— Привет, мам, — тихо говорю я.

Она ничего не говорит, просто подходит ко мне, присаживается на корточки и обнимает, я прижимаюсь к ней. Молчим, слова лишние, всё и так понятно. Ванька подбежал к нам, обнял обеих и тихо проговорил: — Вы у меня самые лучшие, моя мамочка и моя Женька!

Смотрим на него — серые глаза серьёзны. Вдруг он улыбается, и от его улыбки весь груз переживаний осыпается с мамы, как шелуха. Она смеётся, целует брата.

— Ты наше золотко, Ванюшка! Что бы мы без тебя делали!

— Сидели голодные!

Громкий смех заполняет кухню, смеётся мама, смеюсь я, громко хохочет Ванька. Вместе со смехом уходит страх и напряжённость последних суток.

В кухню заходит отец, его радость от вида моей смеющейся рожицы я, кажется, могу потрогать руками. Он подходит ко мне, берёт меня на руки и крепко прижимает к себе, я обнимаю его за шею и с силой прижимаюсь к его небритой щеке. Шепчу: — Как же я за тебя испугалась! Как же ты так?! Ведь ты же инженер, сам говорил!

— Ох, и не говори, золотце! И на старуху бывает проруха, как говорят! Я тебе теперь жизнь должен, доча!

— Ты мне ничего не должен, папка!

— Это почему?

— Потому! Потому что ты — мой папка, и этого достаточно!

На улице ярко светит солнце, заливая мир теплом. Чувствую, что хочу на солнышко, сидеть в кресле и греться. Говорю об этом отцу. Он выносит меня во двор, усаживает в кресло. Сижу и греюсь в зеленоватых лучах нашей звезды. Вокруг разлит покой, тихо шуршит листвой наше дерево, пищат в ветвях свирки. С громким жужжанием летают насекомые. С соседнего участка доносится бряканье, это дядя Коэл вытащил газонокосилку и собрался заняться газоном. Увидел меня, глаза распахнулись, в эмоциях удивление, радость и облегчение.

— Женька! Тебе, я вижу, уже лучше.

— Да, дядь Кол! Вот, на солнышке греюсь. Джину позовите, пожалуйста.

Он подходит к двери дома, открывает и кричит внутрь: — Джина! Джинаа! Иди сюда, Женька во дворе.

Растрёпанным воробьём из дома вылетает Джина, всматривается в меня, в эмоциях радость. Подбегает к креслу и бросается мне на шею.

— Женька! Женька-а! Я так волновалась, полночи не спала, всё про тебя думала! Ты в порядке?!

— Ну почти! Если ты с меня не слезешь, я упаду, а вставать мне пока тяжело.

Джина отпрянула и густо покраснела.

— Прости, Женька! Я это, обрадовалась сильно! Ты посиди пока, а я соку ягодного принесу. Ты ведь будешь сок?

— Конечно буду! Неси давай! — с улыбкой говорю я.

— Я сейчас, я быстро! — протараторила набегу подруга и скрылась в доме.

Коэл пристегнул к газонокосилке пластиковый бак для травы, проверил заряд батарей, щёлкнул выключателем, газонокосилка негромко застрекотала ножами. Медленно толкая её перед собой, насвистывая и пританцовывая, он пошел по лужайке перед домом. Проходя вдоль декоративного заборчика, разделяющего наши участки, он остановился, выключил косилку и спросил меня.

— Как думаешь, Женька? Получится у меня сделать… как его… английский газон?

— Дядь Кол, но ведь, если верить англичанам, то любой газон становится «английским», если его регулярно косить двести лет. Сами англичане так говорят.

— Хм… Мы, батарианцы, живем довольно долго, так что у меня есть все шансы проверить это утверждение!

Я склонила голову к правому плечу и слегка кивнула. Дядя Коэл улыбнулся, вернул мне поклон, включил косилку и, насвистывая, продолжил прерванное занятие.

Из дома Натолов медленно вышла Джина, в руках у неё был круглый поднос, на котором стоял пузатый графин с кроваво-красной жидкостью и два высоких толстостенных стеклянных стакана. Подруженька медленно пошла в мою сторону. Тяжелый, кажется, поднос. Джина внимательно смотрела под ноги и часто останавливалась. На пороге моего дома появился Дениска, сладко до хруста потянулся, огляделся, увидел меня и улыбнулся. Какая у брата красивая улыбка, сияющая, гагаринская! Брат посмотрел на ковыляющую Джину, хмыкнул, покачал головой, подошёл к ней и отобрал поднос.

— Вот скажи мне, мелкая, ты зачем такую тяжесть тащишь? Ещё чуть-чуть, и упала бы или поднос уронила.

— Это для Женьки сок! Я сказала, что принесу, и несла, а он, почему-то, оказался такой тяжёлый. Уфф.

— Молодец, Джинни! Ты настоящий друг! — громко сказал брат.

Поставил поднос на траву, разлил сок в стаканы и подал нам, остатки выпил сам, прямо из графина. Я сидела и смаковала ягодный сок. Кисло-сладкий, напоминающий мне смесь малинового и красно-смородинового, чуть вяжущий, оставляющий приятное лёгкое послевкусие. Делают его из «землянки», крупной ягоды, растущей в предгорьях, на ползучих, как будто расстелившихся по земле, кустах. Каждый год её собирают с помощью роботов-сборщиков. Из большей части делают сок, а из остального — вино. Как говорит наша синяя док: «Это не сок, а прямо витаминный и микроэлементный коктейль». Местные азари назвали его «Дар богини».

Слышу тяжёлое дыхание справа, вижу наше медведище, чудище лохматое, сидит, на меня смотрит, дышит часто, язык набок свесился. Опять, поди, охотился, вон морда какая довольная. Я пса, почему-то, плохо чувствую, в отличие от кота. Лег на траву, лапы под кресло засунул, голову мне на ноги положил, вздохнул глубоко. Лежит, только брови шевелятся, когда взгляд на меня бросает. Стала гладить его по лбу, чесать за ушами, он зажмурился, я, слабо-слабо, но чувствую его радость и удовольствие. Под левую руку сунулась другая лохматая голова, чувствуется лёгкая ревность и ожидание ласки, тихий звук «мррау»: «Ты не забыла меня, маленькая подруга?». Не забыла, котя мой!

Джина пискнула: — Я счас! — и улетела в дом, через минуту вылетела обратно. В руках альбом и карандаши. Села во второе кресло, поставив его напротив. Взгляд стал задумчивым и отстранённым, в эмоциях — покой и сосредоточенность. Брат встал позади неё, облокотился на спинку кресла, стал наблюдать за процессом. Чем дальше, тем сильнее чувствовался его восторг, ведь это так здорово — смотреть, как работает по-настоящему талантливый разумный, и без разницы, что он делает. Как, вроде бы из ничего, или из самых обычных вещей, возникает красота. Я сижу, зажмурившись, купаясь в их эмоциях.

Скрипнула калитка, и меня накрыло какой-то дикой, необузданной радостью, тонкие руки обхватили меня за плечи, в шею уткнулся холодный кончик носа, я почувствовала лёгкий укус в плечо и горячий, слегка шершавый язык прошёлся там же. В чувствах мелькнула обида, и тихим девичьим голосом на турианском произнесли: — Обещай мне! Что! Ты! Никогда! Больше так не сделаешь! Ты никогда не будешь так меня пугать! И ещё! Обещай мне, что не умрёшь! Ты близкая мне, в сердце моём!

Поворачиваю голову и встречаюсь с синими-синими, как у Дакара, глазами Наин. В мыслях мелькнуло, что у турианцев укусы и вот такое лизание — это проявление очень нежных чувств! Только между родственниками! Причём близкими. И последняя фраза — обращение только к брату или сестре. Смотрю ей в глаза и таким же тихим голосом так же на турианском отвечаю: — Обещаю тебе, Наинэрр Таанир, что сделаю всё, чтобы твои глаза не увидели мою смерть. Ты, хранимая сердцем моим!

Наин просияла, прижалась ко мне, снова тихонько укусила и села рядом с креслом, на траву, прислонившись к горячему боку Полкана.

Он рядом! Укутал меня своими чувствами, как тёплым махровым одеялом, такой — только один разумный в посёлке. Четырёхпалая рука касается моего плеча, другая гладит рыжего, кот спокойно подставляет голову под ласку. Сидит на корточках, с тревогой смотрит на меня своими небесно-голубыми глазами.

— Я слышал, что ты сказала Наин, — тихий мягкий голос на турианском.

— Хочешь, чтобы я сказала тебе те же слова, Хэмэ?

— Да, хочу! Скажешь?

— Ты близкий мне в сердце моём, — и смотрю прямо в голубые глаза Хэма. Наклоняюсь к его лицу и шепчу. — Папочка Хэм!

В ответ — веселье в эмоциях.

— Я услышал тебя, хранимая сердцем моим! Сестра моя названная, — садится на траву рядом с креслом. Смотрит перед собой, продолжая гладить Барса. Некоторое время сидим молча. До меня медленно доходит смысл произошедшего. Такие решения у турианцев принимают всей семьёй.

— Когда придут родители и Там? И когда вы решили?

— Ночью. Вчера мы все вдруг поняли, что вы значите для нас гораздо больше, чем просто соседи и друзья. Остальное пустое. Согласились все. А придут вот-вот.

— Это неожиданно, но очень приятно! Значит, у меня теперь есть ещё два брата, две сестры и пара заботливых родителей в придачу. Да я богатенькая!

— Как и я! — берёт мою руку в свою. Какая тёплая у него рука…

В калитку входят Каади и Дакар, рядом с ними вразвалочку топает Сэйлин — младшая из Таниров, родившаяся 20-го января прошлого года. Мелкая видит Полкана и с писком бежит к нему, садится верхом, обнимает. Всё, теперь не меньше часа будет сидеть на нашем псе.

На крыльце стоит мама и смотрит на подходящую к ней Каади, в руках у неё стакан с соком, на губах улыбка. Спускается по ступенькам, ставит на верхнюю недопитый стакан, оборачивается. Каади подходит, берёт в свою левую руку правую руку мамы, накрывает сверху правой, наклоняется вплотную и что-то говорит. Изумление мамы видно невооруженным взглядом, левая рука прижимается к груди, в эмоциях настоящая буря. Не каждый день турианцы делают такое предложение людям… вроде, я о таком вообще не слышала. Хотя, понятно, о подобном не кричат на всех углах. Мама склонила голову влево, на глазах заблестели слёзы, она обняла Каади и что-то прошептала в ответ, можно не сомневаться, что!

— Я что-то пропустил? — раздался слева голос Дениски. Он уже сидел на траве рядом с Хэмом.

Наин встала, обошла кресло и обняла брата, прошептала ему на ухо фразу, Хэм наклонился и повторил её за сестрой. Денис несколько секунд сидел молча, только хлопал широко распахнувшимися глазами.

— Вы это серьёзно? — в эмоциях смятение. Да он просто поверить не может!

Турианцы смотрят серьёзно.

— Это не шутка, брат! — говорю я. — Что ты ответишь?

Он сильнее обнимает Наин, наклоняется и другой рукой обнимает Хэма: — Я слышу вас! Близкие мне! Сердцем моим хранимые! — шепчет брат ритуальную фразу по-туриански. Я смотрю, как к маме подходит Дакар, ритуал повторяется, но мама продолжает стоять, прижавшись к груди турианца. Поднимает голову, внимательно смотрят друг другу в глаза. Читаю по губам: — Спасибо тебе, брат! — говорит мама по-русски.

Из-за дома выходят отец, Лёшка и Ванька, в руках у отца складной стол, у Лёшки — два складных стула, Иван, пыхтя, тащит ещё один. Видя собрание на лужайке, отец широко улыбнулся. В эмоциях лёгкое удивление, Каади подошла к нему, провела рукой по щеке, наклонилась… Громко брякнул выпавший из рук отца столик. Отец взял Каади за плечи, впился в её лицо взглядом. Несколько секунд смотрел, широко улыбнулся, обнял, ответил. Затем отстранился, подошел к Дакару, мужчины взялись за предплечья, глядя в глаза друг другу, негромко сказали ритуальную фразу, после этого крепко обнялись. Нино, оторвавшись от Дениски, вприпрыжку подбежала к Лёшке, он положил стулья, наклонился. Наин обняла его за шею, брат выпрямился и подхватил девочку, она склонилась к его уху… от услышанного Лёшкины глаза стали — ну просто как у персонажа аниме. Он крепко обнял турианку, ответил и ещё с минуту просто стоял, крепко обнимая Наин.

— Про меня не забыли? — звонкий голос справа. Поворачиваюсь и встречаюсь взглядом с сияющими зелёными глазами Тама. За всем этим, едва скрывая восторг, с улыбкой смотрел Коэл. И Джина, успевающая с невероятной скоростью что-то зарисовывать в альбоме. Потом пришли Рэй и Васька, и азари подарила мне коробку со стеклянными шариками, сказала, что это лучший тренажёр для начинающего биотика.

Вечером услышала разговор родителей на кухне.

— Мишка! Неужели у нас всё получится! Неужели вся эта затея с мультивидовой колонией удастся?

— Да, Даян! Теперь я в этом абсолютно уверен!

— Ты был прав! Прав! Жаль, что мой отец этого не видит. Все его доводы разбились бы в прах!

— Свяжись со Стивом, пусть привезёт стариков в гости, да и сам давно не приезжал! Совсем забыл про меня мой лучший друг.

Похоже, мой папка стоит у истоков создания колонии. Значит, всё не просто! Надо будет расспросить его и остальных старших об этом!

Выныриваю из пучин памяти, заставляю шарики один за другим нырнуть в коробку. Хлопает калитка, с лужайки слышится громкий смех вперемежку с тяжёлым дыханием. Подхожу к окну, братья валяются на траве, раскинув руки. Кожа Дениски блестит от пота.

— 13:50, Хэмэ! Мы улучшили своё время!

— О, да! Я под конец думал, что просто упаду и сдохну!

— Гляди, на нас Женька смотрит!

— Мы тебя видим, Лисёнок!

Смотрю на отдыхающих братьев, и в памяти всплывает удивительная встреча, произошедшая в прошлом июне. Встреча, окончательно расставившая все точки над «ё», подарившая мне удивительные знания, научившая меня контролировать свою эмпатию и позволившая мне почувствовать этот мир гораздо глубже. Я, со всей обречённостью, поняла, что мне придется встретиться с ожившим ночным кошмаром… Жнецами!