Ещё не Аюта

Враг Императора

...Мерная поступь Повелитель Кошек хоть и не баюкала, но, определённо навевала скуку. До Осаки их довезла летучая лодка, а оттуда, как требовал этикет, они отправились верхом, торжественным выездом, благословляя выходящих приветствовать крестьян, выстраивавшихся вдоль дорог. От полагающегося ей паланкина Мацуко опять отказалась, оставив его служанкам, и теперь семенила в строю, верхом на своей полосатой лошадке, от колючих снежинок и зимних ветров спрятав лицо под шляпой с тёплой вуалью.

Конечно, на летучем корабле они добрались бы за несколько часов, но, во-первых, так было гораздо торжественнее, (ни один из кораблей бы не поднял столько свиты), а во вторых — гораздо безопаснее, ибо, чтобы справиться с телохранителями Императора в честном бою, нужна была целая армия, а чтобы сбить летучий корабль — одна сторожевая башня. Не стоило соблазнять потенциальных бунтарей простотой достижения целей. Заодно Высочайшего Надзора удостоилось ведение дорожных работ, ныне, вследствие зимы, приостановленных.

— Как та девушка? — спросила отца Кадомацу, когда прихотливо вьющаяся нитка недостроенной железной дороги Осака-Нагадо, и императорские обязанности скрылись за грядой снежных холмов.

— Будет жить. Хотя, на мечах ей уже не сражаться, — ответил он спустя некоторое время.

— Жалко. Хотя, не думаю, что подобное ремесло пристало женщине.

Отец улыбнулся и искоса посмотрел на неё. Потом добавил:

— Вообще-то она — дочь Ахарагавы. Это для неё вопрос чести — двадцать поколений её семьи оттачивали эти навыки.

— Тогда вдвое жальче!.. — она одним пальчиком приподняла вуаль и посмотрела на отца: — Папа, вот что хотела попросить... переведи её в мою свиту, а?

— Она — простолюдинка. Не думаю, что тебе будет интересно...

— И что?

— Ну, скажем так... она будет сильно выделяться среди твоих подруг.

— Как её имя, пап?

— Рейко.

— Значит — переводишь! — улыбнулась дочь, и снова скрыла лицо за прозрачной тканью.

— Ладно, — согласился, мрачнея, государь.

...Ануш тогда не удержала одна всех убийц в кладовой. Однако — что значит опыт! — просто пересчитав прислугу, она вычислила всех, и вместе с Афсанэ разглядела их с галереи чуть ли не у ворот. К сожалению, не удалось допросить — как нет во всём Аду луков крепче, чем в Крае Последнего Рассвета, так нет в Империи лучников метче суккубов, а Афсанэ — лучшая из них. В мертвецах опознали уроженцев Нагадо...

По настоянию отца, дочь взяла с собой всю охрану, но, среди могучих императорских гвардейцев, низкорослые суккубы, на своих гротескных лошадках, выглядели потешно. Что и чувствовали, прижимаясь поближе к принцессе, сидевшей в седле как они — сгибая колени, упираясь пятками в седло вместо стремени. Это очень не нравилось отцу-императору:

— Тебя что, мать не научила держаться в седле? — выговаривал он в начале пути: — Сядь по-нормальному, не выделывайся!

— Так у меня ноги не искривятся.

— Ох ты! Слава Будде, что не родился женщиной, — усмехался он, обратив гнев в насмешку: — Но прошу заметить, что суккубы никогда не были хорошими кавалеристами. Именно из-за такой посадки.

— Они так не стройность ног блюдут, — подавал голос Уэно: — А проблему с хвостом решают. Нормально-то с их хвостиком на коня не сесть.

— А твои ноги никогда не искривятся, — обернувшись на принцессу, подал голос жених Фу-но Найси.

— Отстаньте все. Это ерунда. Как хочу — так и сижу!

— Не ерунда будет, если ты со своего Кошака сверзишься.

— А почему их всего трое? — перебил их перепалку микадо: — Не хватает, по-моему, темноволосой?! Угадал?!

— Гюльдан. Ей скоро рожать, и я ей запретила покидать «Тень Соснового Леса». А лошадь моя не «Кошак», а «Повелитель Кошек»!

— Кстати, а почему ты её так назвала?

— Ну, разве она не повелитель кошек? — рассмеялась принцесса, с любовью теребя густую радужную гриву: — И к тому же, всегда приземляется на все четыре ноги!

— Ну, это ещё подлежит проверке — что «всегда». А то, что она бывший кошак — точно! Посмотри, как она ластится к моему Янычару! — и со смехом оттолкнул голову лошади, тянувшейся к гриве императорского коня.

— Белые Горы. Ныне называются Горы Слёз, горы Плача. Смотри внимательно дочка, и запоминай — вот оно — плата за предательство. Они сложены из миллионов надгробных камней, под которыми лежит пепел сожженных городов. Вот что такое гнев призраков. Когда Цукимура разгневал Кикереша...

— Знаю-знаю. Здесь произошла последняя битва, и десятки тысяч детей благородных родов нашли здесь свою могилу!

— Не только, не только благородных... победив, призраки заставили снести сюда пепел разрушенных ими городов. Вот почему не все горы имеют здесь собственное имя. Потому что не назвать одним именем миллионы могил...

— Неужели там похоронили всех?

— Вся Империя целый год не собирала урожаев, чтобы исполнить волю Сената и перенести сюда пепел со всех полей сражений. Сады одичали, поля заросли травой, стада разбежались по степи. Два поколения жили голодом. Такова плата за предательство.

Лошади без приказаний замедлили ход. Было удивительно тихо и пустынно — мало кто желал селиться в виду проклятых гор. Кортеж Императора окружила торжественная тишина.

Они заночевали в дороге, в лагере на вершине крупного холма, загодя разбитом женихом Фу-но найси. Деревни кончились — каменистая и отравленная земля предгорий проклятых гор не поддавалась плугу и не рожала урожаев. Даже деревья здесь были редкостью. Император, приняв доклад, посмеиваясь, бродил меж палаток в окружении свиты и рассказывал, как забавно выглядит факт, что, умея путешествовать меж звёздами, великий император божественной славы рода, разрушавший города и покорявший планеты, вынужден ночевать под открытым небом, как и тысячи лет назад. А может, он искал юмор в этой ситуации, чтобы на время забыть о тяжести слов, которые вскоре должен был сказать дочери. Её служанки слепили снежную гору.

Он поднял всех до рассвета, в час Тигра, но потребовалось полдня быстрого марша, прежде чем над горизонтом прорисовались пагоды храма Северной Каннон, стоявшие в полете стрелы от Южных Врат Нагадо. Такой темп им удалось выдержать только благодаря тому, что Небесные Кони, на которых ехали Император с дочерью и их свиты, не знали усталости, путешествуя по земле, а суккубы, пролетели часть пути на своих крыльях. Но всё равно, их лохматые пони были все в мыле и явно протестовали против продолжения подобных скачек.

Впрочем, теперь спешки и не требовалось — на виду у города, микадо должен был соблюдать солидность, а не носиться сломя голову, как двадцатилетний принц.

Говорили, что севернее Осаки есть только два города: Лхаса и Нагадо. Это, конечно, была шутка, не одна сотня городов и посёлков этих мест расцвечивали карту своими названиями, но ни один не был и вполовину так богат, как эти двое. И если заснеженная обитель мудрецов таила в секрете свои сокровища мудрости, то молодой портовый город алчущее кричал об том, что богат роскошью, которой не собирается делиться.

Мацуко, впервые попавшей в этот город, удивительна была даже планировка домов: в противовес сжатой долиной Столице, где нарядные фасады лепились как можно ближе друг к другу, здесь каждый дом единолично стоял посреди собственного дворика, отгородившись от соседей высоченной стеной, иногда даже с крепкой решеткой поверх, или, если дом был богатым — с жестко натянутой, без изящных изгибов, сторожевой сетью. За стенами были видны ещё не отряхнувшие снег ветви, наверное, пышных садов, но до сезона цветения было далеко. И, скорее всего, даже в сезон, эта красота с улицы не была видна, услаждая своим видом только своих хозяев, а не всех жителей. Кое-где, прямо через улицу были натянуты электрические провода — словно с нарочитым вызовом, чтобы помешать прохожим взлететь. Из-за глухих заборов раздавался стук палки — сторожа сбивали снег с сетей.

Мрачность глухих заборов немного скрашивали новогодние сосны, высаженные пред калитками. Но главным «украшением» города были не дворцы и храмы, как в столице, а огромные, растянувшиеся порой на целые кварталы, торговые склады, превращавшие восточную — набережную часть города в гигантский лабиринт. Уэно говорил, что знатные имена Нагадо гордятся владением подобными сараями ничуть не меньше, чем столичные вельможи гордятся своими садами и дворцами. Отец объяснил, что в этом был резон — пока не протянута железная дорога, купцам невыгодно отправлять через проклятые земли мелкие партии, и они здесь ждут крупного каравана, или попутного корабля, которые тоже полупустыми не ходят.

А дворец здесь был. Правда, всего один — приземистый, даже не смотря на возвышавшую его над городом заснеженную насыпь, с толстущими стенами, покрытыми инеем, больше похожий на крепость — резиденция наместника Нагадо. Чем ближе к нему, тем чаще и чаще попадались навстречу то одиночки, то группы вооруженных до зубов наёмников и самураев хозяина города, с вызовом измерявших наглыми взглядами императорских хатамото.

Телохранители микадо — все как один отпрыски благородных семейств, не упускали случая в ответ обрызгать грязью, а то и толкнуть крупом лошади тех из них, кто имел наглость и несчастье попасться по дороге. Император, несмотря на то, что Дай-тюдзе его именем одёргивал самых забияк, разделял их настроение:

— Не нравится мне всё это, дочка...

— Ты о чём, папа?

— Нельзя поощрять этот обычай — давать простолюдинам оружие. Не успеешь оглянуться — как получишь удар поддых или в спину.

— «Вот от кого я это слышу!» — передразнила дочка манеру Сэнсея: — Пап, а разве не самураи тебе помогли покорить Даэну?

— Да, они. Но разве сейчас война? Не знаю, замечала ли ты, но налицо — упадок нравов. После Вторжения отец приказал расформировать все отряды, не имевшие боевого опыта — думаешь, сколько послушались? Ни один! Конечно же, и самим самураям, распробовавшим вкус безделья и почёта, не хотелось возвращаться к сохе крестьянина и молоту каменщика, но новые-то полки набирать, зачем?! Словно возвращаемся во времена Цукимуры. Львиная доля доходов провинций уходит на содержание орд лентяев, разгони их — и, я уверен, от призраков бы можно бы было откупиться, а не посылать твоего брата на чужую войну. Ведь у этих самураев никакого понятия о чести, благородстве, милосердии — как можно таким доверять оружие?

— Ну, а как же Бусидо...

— Бусидо требует от самураев одного: беспрекословного подчинения! А это уже перечёркивает все прочие, достойные традиции. Как бы ни был хорош слуга, какие бы добродетели его не украшали, если он слепо выполняет любые приказы своего хозяина-негодяя, он становится таким же негодяем! — отец раздраженно замолчал, как отрезал. Только когда они выехали на прямой проспект, ведущий ко дворцу, площадь перед которым, как доска для шахмат, была заставлена стройными, встречающими полками, шепнул дочери:

— Прикажи своим суккубам вооружиться луками.

Ануш, почувствовав, что речь идёт о ней, подъехала ближе.

— Что бы ни случилось, защищайте принцессу! Если какая заварушка — не давайте ей влезть, отстреливайтесь и уводите. А то, я её знаю...

Ануш подала знак сёстрам, и сама вынула лук из саадака, надела на палец кольцо.

— Ты думаешь, без драки не обойдётся? — спросила Мацуко отца.

— Скорей всего обойдётся — он всё-таки большой трус. Но нужен грозный вид и решимость...

Какой-то из праздных гуляк, наглея, пролетел над самим императором.

— Сбить.

В воздухе оглушительно свистнула стрела, и тело, наглевшее при жизни, бездыханным рухнуло на крышу.

Ряды наёмников заволновались, смяли строй, но императорские хатамото с жуткими улыбками обнажили мечи — все, рванувшиеся вперёд, сделали шаг назад. Кадомацу услышала над ухом взволнованный шепот:

— Ради всего святого, не знаю, кто там есть у тебя — не лезь в драку! Береги мою дочь!

— Не бойтесь, господин Победитель. Если к любой из нас приблизится мужчина — он уже не боец.

— Можешь называть меня «братом». Только успей её увести!

Построенные полки взволновались снова, на это раз без угроз. Медленно расступаясь, как занавес, они пропустили невысокого, закованного в лёгкие доспехи (без шлема!) мужчину, в сопровождении маленького мальчика и шести телохранителей.

Лицо Итиро стало непроницаемым. Он жестом приказал охране расступиться — их встречал сам Эйро Кирэюме, наместник.

...Какая кошка пробежала меж императорской фамилией и хозяином богатейшего города Севера — никто не знал. Вернее, знал каждый, но имя Белой Императрицы было не принято произносить всуе. И уж тем более сравнивать её — с кошкой. Эйро был приёмным сыном Дзиро Хакамады, деда по матери Мамору, отца Первой Императрицы, отравленной матерью Мацуко, и город во владение получил не за личные заслуги, а в виде уступки семейству Хакамада, как взятку его клану, согласившемуся взамен объявить смерть своей дочери — «досадным несчастьем», а не «убийством». Может, в и этом крылась причина неприязни — отец не мог его, как прочих неугодных ему правителей, снять с поста по своей прихоти. Насколько знала принцесса, у него не раз возникало такое желание. Нет, Кирэюме был хорошим управителем. Прославившись, как самый молодой чиновник, бастард Хакамады доказал, что хороший управитель и умелый торговец — отнюдь не взаимоисключающие понятия. Ибо, лишенный предрассудков благородного происхождения, не стеснялся пару раз в год снарядить корабль-другой до богатых Южных Островов, или караван до Старой Столицы, где имперские перекупщики давали хорошую цену за редкий на Севере товар, который затем втридорога продавали на Пороге Удачи и Даэне.

Императору он постоянно надоедал назойливыми просьбами о самых неожиданных привилегиях — не то что бы ему во всём отказывали, ведь многие его запросы были разумны и уместны, но покручивали пальцем у виска, когда звучали требования вроде «ввести налог на мясо кузнечиков» или «повысить пошлину на добычу чёрного камня, только чёрного, но никак не белого!». А он же, вместо того, чтобы восхвалить прислушавшегося к его челобитной Небесного Государя, наглел ещё больше, на каждую удовлетворенную странную просьбу отвечая десятью, ещё более странными, и затрагивающих не только доверенный ему город, но и провинцию, и владетельные лены и наследственные промыслы наместников, не относящихся к роду Хакамада, а представляющих другие, куда более родовитые дома. Но ему было мало намёков, посылаемых ещё уважавшими седины Дзиро вельмож — он посягал на области, издавна относящиеся к ведению церкви, и что ещё более кощунственно — Императора. Так, например, он был автором потрясшего всю Империю скандала, когда попытался за спиной Императора сам провести переговоры с иностранным послом. («Зачем?» — удивлялся весь пораженный двор, ибо оскверниться общением с варваром было бы позором без благословения Небесного Государя). После примерного наказания не смирился, а стал наоборот, непомерно увеличивать городскую стражу и штат слуг, а однажды принял в свою гавань целую эскадру пиратских кораблей. Кадомацу помнила, как Мамору ездил их топить, после целого года блокады северных путей (естественно, корабли Кирэюме могли плавать беспрепятственно, в отличие от императорских). А последней каплей, истощившей терпение самого отца-Императора, стало возмутительное требование построить в его городе — космодром! Звездолётных площадок на планете было считанное количество — Старая Столица и ещё пятеро поменьше в южных землях. Это считалось достаточным для нужд Империи — микадо вовсе не желал поощрять общение с иностранцами. Это ведь центральная метрополия, которая должна хранить традиции, а не какая-нибудь периферийная Даэна, гдепо площадке в каждом городе! Даже Город Снов — столица, не допускала вторжения в жизнь своих горожан чужеземных гостей, которые уже стали причиной падения не одного благородного рода! Был, правда, проект построить большой космодром где-то в Лхасе — но принцесса сама была свидетельницей, как отец отказался от этой затеи — в горах так и не нашли достаточно ровную площадку, а планам построить космопорт в долине возле города, воспротивились сами монахи, после того, как имперские инженеры убедительно рассказали им о том, что станет с их прекрасными холмами и водопадами после пары взлётов и посадок кораблей межзвёздного класса.

Вот тогда наместник Нагадо прослышал об этой затее и предложил для реализации свой город. Вернее сначала предложил. Потом стал требовать. Требовать от микадо! Не останавливаясь даже перед шантажом министров. Он почему-то считал, что космопорт должен стать его подарком к совершеннолетию (Эйро был ненамного старше Третьей Принцессы, вероятно ровесник Сабуро — но кто скажет день рождения подкидыша?). Вторгался на праздники, в неурочные дни нарушал церемонии, и презирал дни удаления! Мог ли Эйро подослать убийц?! Судя по тому, что она слышала о нём — мог. Да запросто. Правда сама Кадомацу видела его прежде только издалека — во время приемов и раздачи должностей, и он никогда не был настолько значительной фигурой, чтобы привлечь внимание бунтующей против родителей принцессы.

Сопровождавший наместника семилетний мальчик, скорей всего был его таинственным сыном, так и не представленным ко двору — Рюцуро. Мать его, по слухам то ли умерла родами, то ли кончила одним из видов ужасных смертей, которые могут вообразить придворные сплетники. Будучи добровольной затворницей большую часть своих двадцати лет, Кадомацу не очень-то разбиралась в том, каким новостям следует верить, а каким — нет.

Теперь, разглядывая их обоих так близко, она убеждалась, что наместник вовсе не являлся таким чудовищем, каким описывала его молва. Невысокий ростом, лишь на ладонь выше императора, а может, и нет — с лошади трудно уловить разницу, алый кожей, но не чистого хакамадовского оттенка, а со слегка проглядывающей желтизной, (как у Мамору) — скорее всего и правда, приходился побочным отпрыском деду наследника. Белые, чуть курчавящиеся волосы, позади выбритого лба зачёсанные в самурайскую косу, только усиливали сходство. Бритый, несмотря на лысину, лоб, всё же казался низким и широким — может быть, из-за сильно вздёрнутых дуг бровей, которые придавали его лицу изумлённый вид и бороздили лоб ранними морщинами. Глаза же, горели знакомым по матери синим ацетиленовым огнём, предупреждавшем о жестоком коварстве обладателя. Одежду и оружие Мацуко не смогла разглядеть, благодаря излишнему усердию её же собственных телохранителей, загородивших крыльями и спинами весь обзор, а уж тем более — мальчика.

— Небесный Государь, я рад чести, оказанной вами нашему городу.

Отец молчал.

— Надеюсь, вы соизволите принять моё приглашение, и освятите своим присутствием моё скромное жилище?

— Соизволю, — сказал государь и тронул коня мимо него. Охрана императора потекла следом, сразу же оттеснив свиту наместника от него самого. Император остановился, пропустив дочь, и что-то еще резко сказал Кирэюме, но из-за грохота копыт и звона оружия, Мацуко так и не расслышала, что.

Изнутри замок оказался просторнее, чем ожидала принцесса, рассчитывающая увидеть нечто вроде узких коридоров и лестниц собственной «Тени». Нет — за входными воротами оказался просторный зал, прорезавший высоким потолком второй этаж до самых стропил крыши, смело расчерченный в длину колоннами и в ширину галереями, и — полный самураев. Они даже сидели на потолочной балке, под которой должен был пройти Император! Отец дал знак, жених Фу-но найси закрыл поле зрения принцессы и служанок своими крыльями, и двое телохранителей взмыли в воздух, чтобы спустя секунду обрушить на чисто выскобленный пол груду солдат, лишенных кто руки, ноги, крыла, а то и головы, не удосужившейся сообразить, в каких местах простолюдину сидеть не подобает.

Хозяин замка что-то возмущённо закричал, но лицо отца осталось непроницаемым. Принцесса сделала маленький шажок назад, чтобы растекающаяся лужа золотой крови не запачкала новые туфельки. Они подождали, покуда уберут тела и смоют кровь, и прошествовали под злосчастной балкой. Потом император что-то сказал наместнику, тот обернулся, посмотрел на Мацуко, и отдал приказ одному из своих телохранителей. Телохранитель покинул строй, отстав от хозяина, сунулся к какому-то императорскому хатамото, тот указал на Ануш. Суккуб подошла, поговорила, сверкая улыбкой, и вернулась к хозяйке. Им отвели женские покои — оказывается, таковые имелись в этом полном мужчин замке. Её Высочество согласилась.

Замок был приземистый, квадратный в плане. Без крепостных стен, но на крутой насыпи, превращенной усилиями рабов-поливальщиков в ледяную горку. Двухэтажный, где нижний этаж с казармами и хозяйственными службами был намного шире верхнего, и загнутые крыши в модном сейчас сиддхском стиле, и галерея по периметру двора, а внутри — храм. Подобная планировка была в ходу несколько сот лет назад, в эпоху Первой Династии, потом о ней забыли, но с реставрацией старых обычаев при Сабуро-строителе, стала модной среди молодых чиновников — эти квадратные дома-ограды позволяли одновременно похвастаться и боевой мощью, и набожностью.

Их повели по западному крылу, по просторным коридорам, которых не встретишь и в Девятивратном Дворце. Женские покои на втором этаже были невелики, но уютны, а когда Афсанэ открыла ставни — оказалось, что выходят окнами во двор, на живописную панораму крыш часовни Бодхисаттвы Дзидзо, стоявшего среди заснеженных деревьев в центре замка, и мощеная дорожка к храму была тщательно подметаема даже сейчас. Мрачный и угрюмый снаружи замок, изнутри, со стороны двора, был украшен и деревьями и орнаментами, которые даже под снегом радовали глаз, а что тут творилось весной — наверное, компенсировало тяжесть и тесноту туго затянутого сторожевыми сетями, как клеткой, неба.

— Оранжевая крыша, желтый снег — как твои лицо и волосы, — пошутила Афсанэ. Ануш отдавила ей ногу. Азер — другую.

— Всё хорошо, — ободрила девочек принцесса.

Она ожидала худшего.

Непривычно то, что женские покои были в западном, а не в северном крыле — но с севера и востока было море, и та сторона была самая продуваемая ветрами, а западное крыло было намного теплее, как объяснил сопровождающий. Рядом нашлись даже каморки для служанок, а телохранителям отвели соседнюю, связанную раздвижной стеной комнату, и что самое невероятное — тут была даже ванная! С лавапроводом! Первым делом принцесса налила себе полную бочку жидкой базальтовой лавы и вдоволь понежилась, отпаривая дорожную пыль и растирая все места, затекшие от долгой скачки.

Когда она, наконец, выбралась, служанки приготовили для неё новый женский наряд — платье фиолетового цвета и лиловую накидку с камелиями, с нижними одеждами переливчатого шелка, а дорожное мужское кимоно, которое она надевала под зимние одежды, выстирали и повесили сушиться на галерее.

Кадомацу оделась, с удовольствием наблюдая как оттенки нижних одежд, гармонируют с её кожей, плавно перетекая от оранжевого к цвету платья, шутила над Ануш, с сёстрами ползавшей по потолку в поисках секретных люков и глазков, как вдруг из-за стены, об которую она опиралась, раздалось чьё-то топание и пыхтение...

Страх, который она поборола в ночь покушения, мгновенно проснулся в девушке, сковав волю и сердце. Ануш, обнажив шемширы, спорхнула с потолка, занеся сабли для удара сквозь сёдзи, но дочь императора в последний момент совладала с собой, и, остановив подругу жестом, сделала знак ей «Замри», а потом молча, мимикой, попросила служаночек завязать ей оби.

Кто-то бродил взад-вперёд за тонкой перегородкой, и, несомненно, ждал момента, чтобы подглядеть в щёлочку за переодевающимися девушками — и явно напрашивался на урок хороших манер.

Демонесса выждала момент, когда смельчак пойдёт в другую сторону, ловко приподняла раму сёдзи, и без шума, одним движением, распахнула дверь настежь. На фоне окна мелькнула прореха в сёдзи — на уровне трети роста — как раз по росту присевшего в испуге с открытым ртом, нарушителя.

Это оказался... мальчишка, сын Эйро, сам сейчас в десять раз больше перепугавшийся разгневанных женщин, застукавших его за предосудительным занятием.

— Добрый день, уважаемый хозяин, — произнесла принцесса с самой милой улыбкой: — Примите мою искреннюю благодарность за радушное гостеприимство.

Было забавно наблюдать, как страх на его лице сменялся неуверенностью, а потом показным равнодушием:

— Ты ведь принцесса, не так ли?

— Да, — ответила она, представляясь шутки ради со всеми титулами и прозвищами.

— Это тебя привезли мне в жены? Мой отец сказал, что я женюсь на настоящей принцессе!

— Ну, знаешь ли... — пробормотала опешившая девушка, и хотела уж вставить какую-нибудь озорную грубость, вроде «женилка не выросла», как вдруг её напугал раздавшийся за спиной голос:

— Мой сын докучает Вам, Ваше Высочество?

Принцесса обернулась. За спиной, неожиданно близко, стоял хозяин замка — Эйро Кирэюмэ. В первый же момент её поразило внешнее сходство с Мамору — только тонкие брови, больше приличествующие женщине, высокими дугами вздёрнутые на лоб, и жуткие стальные глаза с синим отливом, отличали его от старшего брата. Наверное, правы были сплетницы, говорившие, что он не приёмный, а незаконный отпрыск рода Хакамада. Он коснулся её крыльев.

— Я напугал Вас, ваше высочество? — спросил он ещё раз.

— Ну что вы, господин наместник, — ответила она, одновременно пытаясь закрыть лицо рукавом, как назло, задравшимся до локтя, и присесть в вежливом поклоне: — Я благодарила вашего сына за предоставленные покои. Они намного лучше, чем мы рассчитывали, — но голос её терял уверенность.

— Это комнаты моей супруги. Прошу прощения за некоторое запустение, но они четыре года не видели настоящей хозяйки.

— Они всё равно очень уютны. Чувствуется нежное расположение хозяина дома к их обитательнице. А кому посвящён храм в центре площади?! — с трудом сохраняя улыбку на немеющем от страха лице, спросила она.

— Бодхисаттве Дзидзо, моему покровителю. Если верны слухи о вашей религиозности, я распоряжусь организовать службу, — он подошел ещё ближе, и теперь она чувствовала на своей щеке его дыхание.

— Вы поклоняетесь Покровителю Странников? — пытаясь удержать зашедшееся от страха сердце, произнесла она одними губами.

— Нет, воплощению Эмму, бога справедливости! — громко ответил он, и задержал дыхание — словно пытался взглянуть в лицо. Кадомацу этого не видела, потому что изо всех сил смотрела на носки его сандалий. Кирэюме шумно вздохнул и удалился. Когда девушка подняла взгляд, он уже уходил, держа за руку своего сынишку:

— Можете спать спокойно, — бросил он через плечо: — Больше ни один мужчина не зайдёт на вашу половину дворца! — и скрылся за очередной перегородкой.

...Только тогда она выдохнула. Что же, она выполнила просьбу отца — посмотреть в глаза наместнику и узнать ответ на вопрос: мог ли он подослать к ней убийцу? И убедилась, что есть на свете мужчины, чей взгляд и её, только что гордившуюся своей храбростью, способен напугать до слабости в коленях, пронзить насквозь и приковать к месту одновременно. Естественно, такой мужчина мог сделать с ней всё, что угодно — в том числе и подослать убийц.

Непослушною рукою принцесса отволокла вдруг ставшую тяжелой раздвижную дверь на себя, и только поймав на себе напуганные взгляды служанок и телохранительниц, поняла, что её всю колотит...

Остаток дня плохо отложился в её памяти. Они, под впечатлением, пугали друг друга ещё пуще рассказами о злобных и жестоких мужчинах и судьбе их несчастных женщин, так что вместо сна юная девушка провалилась в какую-то бредовую мешанину мыслей и воспоминаний, где наместник и прикосновения его рук занимали важную и неприятную часть. Он был так похож на брата, которого она обожала, но мог сделать с ней то, что брат бы никогда не позволил... и во сне она ненавидела, боялась и желала этого.

Она проснулась в Час Быка, сев в постели, и не понимая, где оказалась. Тело горело, сердце стучало в ушах. Вспомнив сон, она рванулась в уборную, где её вытошнило вчерашним ужином и воспоминаниями о грёзах с участием наместника Нагадо. Она показалась себе до того отвратительно гадкой, что вымылась с головой в холодной ванной и, растёршись полотенцем, под причитания всполошившихся невыспавшихся служаночек, натянула на тело чёрный комбинезон, и с незримым сопровождением верной Ануш, отправилась искать отца в незнакомом дворце.

Беззвездное небо рассекал блуждающий луч маяка на востоке, только уплотнявший тьму там, где он прошел. Самураи-караульные, по мнению Мацуко не заслуживали доброго слова — безалаберней стражи она не встречала, проходя буквально у них под носом. «Попадись такие солдаты в Иваоропенереге — до конца сезона сидели бы на губе» — думала принцесса. А может — эта мысль её напрягала — им приказано не замечать безмолвные силуэты в комбинезонах ниндзя, крадущиеся в сторону гостевых покоев?

Пропустив очередную вспышку маяка, Кадомацу бесшумно проскользнула в окно отцовской комнаты, освещённой волшебной летающей лампой, и спряталась в тени, удивлённая непонятной сценой: император тоже не спал, а, задрав голову, разговаривал с непонятным существом, примостившимся под потолочной балкой.

Собеседник Небесного Государя был ростом, вернее длиной с крупную собаку, имел три пары костлявых ног, восемь узких и длинных багрово-чёрных крыльев, походивших на рулевые, или крылья насекомого, и пару умных и проницательных глаз, торчащих на длинных отростках. Его одежду составлял глухой фиолетово-чёрный блестящий комбинезон, создававший бы впечатление панциря насекомого, не будь он усеян карманами и увешан знакомыми принцессе штучками арсенала ниндзя. В целом, существо производило больше жуткое впечатление, чем благоприятное, если бы не одухотворённые глаза поэта и приятный глухой баритон, которым он разговаривал с отцом, щёлкая глаголы и прилагательные одного из языков Даэны.

Что самое удивительное — император сам отвечал на этом языке! Принцесса прислушалась — фразы очень напоминали язык Ануш, только слова были немного сложней и длиннее. Она поняла только несколько цифр, слово «сказать», повторённое несколько раз, и имя Ангро Майнью, Аримана в произношении Ануш. Потом отец кивнул, сказал «свободен» и незнакомец странно уплющился, прижимаясь к собственной тени, сам стал ею, пламя светильника качнулось, заставив все тени крутануться по комнате — и от гостя не осталось и следа.

Отец тяжело вздохнул, и, не поворачиваясь, сказал дочери:

— Заходи, Малышка. Тоже не спится?

— Как давно ты меня заметил?

— До сих пор не вижу. Меня Рашан предупредил, пока ты ещё по крыше кралась.

Маленькая принцесса со стыдом вспомнила о запрете Императору видеть черный цвет, который сейчас был на ней. Даже незнакомый собеседник вспомнил о нем, не то, что родная дочь!

— Рашан? Это... существо?

— Да.

— А... кто он?

— Даэнский таракан, — император невесело усмехнулся, жестом пальцев подзывая летающий фонарик ближе к дочери: — Мой лучший шпион.

— Таракан?

— Да. Мартышки ведь свои ядерные бомбы хранить никогда не умели. У них на Островах Заката не то, что говорящие тараканы — грибные города есть! Как, кстати, тебе этот, не грибной город?

— Напугал он меня, папа...

— Напугал? Рашан? — отец подсел ближе, фонарик подлетел к ним.

— Нет, наместник. Его сынишка... — она сглотнула комок: — Забрёл на мою половину. Я с ним говорила — на редкость избалованный ребёночек... как вдруг подкрался его отец... Папа, меня до сих пор трясёт от страха, после его взгляда! Может быть, он был недоволен тем, что я разговаривала с его мальчишкой — не знаю, он смотрел с такой ненавистью, будто я, по меньшей мере, убила его, а не перекинулась парой слов!

— Не надо, не оправдывай Эйро. Он всех нас действительно ненавидит — тебя, меня мать, Сабуро, обеих твоих сестрёнок. Только Мамору повезло больше — он его всего лишь презирает, — отец вздохнул: — Воспитание старика Хакамады.

— Папа, поехали отсюда, прямо с утра, пожалуйста!

— Малышка, доченька, ну не могу я так просто уехать, не сделав дел.

— Ну, скажи что звёзды неблагоприятствуют, нужно Изменение Пути, и поехали доделывать дела в Лхасу, или Старую Столицу, только прочь отсюда!

— Потерпи ещё день, Малышка, и мы уедем. Кстати. Мы на самом деле следуем в Старую Столицу.

— Да куда угодно! Я здесь долго не выдержу — один раз увидела его рожу и не помнила себя со страху до тех пор, пока не проснулась!

— Не плачь, — он мягко обнял вздрагивающие плечи дочери и прижал её слезящееся личико к своей груди: — Мне, правда, ещё день нужно пробыть здесь. И ты мне нужна в этот день. Для очень сложного и важного дела. Вся твоя смелость и мужество. Для блага Империи... Хочешь, я сейчас отправлю с тобой Уэно и Кивадзаки?

— Нет, не нужно, — ответила она, вытирая предательски захлюпавший нос: — Со мной Ануш, и вроде даже не одна. Я той же дорогой. Пока, папа.

— Пока, ёлочка...