Ещё не Аюта

Скучные обязанности

Принцесса отозвала обратно своё колдовство — чтобы её гости не мучались перед вросшим в стену сёдзи, и задумалась в тревоге. С одной стороны ей очень, безумно, хотелось в Школу Майи, но теперь, узнав, как переживают её родные, да плюсуя к этому отъезд Сэнсея, заколебалась в решении. «А с другой стороны — зачем же тогда отец спешил меня обрадовать возможностью скорого отъезда? Мог ведь запросто продержать меня до сезона сбора урожая...» — ответ на этот вопрос почти сразу сказал внутренний голос: «Да потому, что он тебя любит, дурочка!» И, получив такой укол совести, Мацуко бессильно опустила плечи, пряча лицо в ладонях, пахнущих оружейным маслом от рукоятей мечей.

«Нет!» — подумала она: «Нет! Нет! — Это всего лишь последнее препятствие — разве не жила я последние пять лет почти отдельно от семьи? Бывало, что и по полгода не наведывалась к родителям, вот сейчас вернулась только через две луны (ну не было повода заглядывать внутрь Девятивратной ограды после похорон кормилицы), а учёба — просто разлука, ненамного подольше...» — убеждала она себя. В отношении к родителям она давно не испытывала особенно тёплых чувств, растоптанных ещё в период первых подростковых бунтов, но события сегодняшнего утра заставили её немного по-другому взглянуть на свои стереотипы. Мать для Кадомацу была всё время только близкой подругой — не больше, как, например та же Ануш или Весёлый Брод. С которой можно было весело поболтать, смело доверить свои тайны, не опасаясь, что они станут известны кому-нибудь ещё, обратиться за ничего не обязывающей помощью... но сегодня, у замёрзшего обо, она впервые почувствовала что-то большее. Всё-таки их связывала не только дружба, а больше — отношения родителя и ребёнка... Таким же оказался и отец — отец, которого она в последние годы ни в грош ни ставила, обидевшись из-за какой-то ерунды. Чуть ли не предметом пейзажа считала она его, обязанным всё ей прощать, и дарить подарки, но теперь, чувствовала, что должна ему океаны так и не выплаченной дочерней любви...

Свою судьбу Явара Кадомацу считала раз и навсегда решенной, и не допускала, вернее, старалась не допускать, лишних сантиментов. Опираясь на предсказание того гадальщика, она планировала, что вот, поедет в Школу Майи, выучится на самую могущественную колдунью, где-то там, наверное, в школе, встретит одного из известных магов, (прорицатель сказал, что муж Третьей Принцессы будет намного старше и известнее её — значит, полагала она, это будет могучий и известный маг, если больше неё провёл времени в этой школе), влюбятся они, конечно, друг в друга с первого взгляда, а потом... А потом, она была согласная, и остепениться и завести наследников. Пожалуйста, на радость маме и папе. Только от учёбы она не собиралась отказываться — где ещё найдёшь избранника, да ещё знаменитого, да ещё издалека, с которым она пока не знакома? И, признаваясь самой себе, она больше волновалась этим вопросом, а не предстоящей учёбой.

Ануш застала её плачущей в ладони. Осторожно, чтобы не обжечься о мокрые рукава, телохранительница за пальчик отвела одну из рук и потешно заглянула в лицо хозяйке:

— Ты чиво? — спросила она на своём языке, смешно коверкая слова.

Мацуко сразу выпрямилась, вытерла свободной рукой просохшие глаза, и легко помотала головой:

— (Ничего...) Всё в порядке...

— Да нет, ты же ревела.

— Не надо, обожжешься об слезы. Просто муки совести.

— Почему?

— Да понимаешь, сегодня с утра все отговаривали меня ехать. Предлагают вот... замуж.

— А за кого?

— Да просто замуж, за кого-нибудь... Слушай, если и ты начнёшь, я... Не знаю, что со мной будет!

— Нет-нет-нет, ты что! Мне, лично, всё равно — хотя, конечно, хотелось бы увидать эту школу магов. Хотя, если хочешь замуж — тут ты хозяйка.

— Не беспокойся. Я уже решила — едем на учёбу.

— Ну и правильно! Лучше ума набраться, чем возиться со всякими пелёнками и мучаться от ревностей. В конце концов, умную голову трудней найти, чем мужика.

— ...особенно, если эта голова — твоя собственная, — закончила за неё хозяйка: — Кто-нибудь из служанок остался подглядывать, или от вида Сэнсея все разбежались?

— Да вроде все здесь... — не дожидаясь конца реплики Ануш, принцесса дважды хлопнула в ладоши.

Шустро, кланяясь на бегу, впорхнули служанки, шорохом рукавов мгновенно сделав тесными просторные покои дочери императора.

— Распаковывайте платья и украшения для праздничной ночи, — внезапно огрубевшим голосом приказала им дочь микадо: — И кто-нибудь, сбегайте за госпожой Чёртов Угол!

Кадомацу выпуталась из старых халатов и тугой сбруи нижнего белья, её кожу обтёрли влажной губкой, потом разложили на выбор платья зимних цветов. Её Высочество решило созорничать и выбрало к темным нарядам цвета «фиолетовый аромат» накидку цвета желтого пламени, со шлейфом, вышитым драконами. Она как раз раскинула крылья, чтобы служанкам было легче надевать на их коготки украшения, когда в комнату вбежала запыхавшаяся Чёртов Угол, и всплеснула руками, увидев, во что превратился её утренний шедевр.

Принцесса взглядом ей указала на набор драгоценностей, в который её обряжали, и фрейлина долго сидела на корточках, перебирая заколки, гребни, диадемы, которые ей предстояло закрепить на голове госпожи. Наконец её выбор остановился на одном из гребней, украшенном тонкой гравировкой на какую-то зимнюю тему. Дочь императора решительно отказалась, указав на другой — со звездой. Фрейлина молча согласилась, и приступила к работе, спросив только, что случилось с причёской. Мацуко наврала, что распалась от бега. Тихая подруга ничего на это не сказала, так затянула волосы, что врунья ойкнула от боли, да и шевелюра, слишком плотно уложенная, теперь трещала при всяком движении.

Принцесса посмотрелась в зеркало. «Вот тебе урок — будь честной» — новая причёска была затянута настолько капитально, что теперь не только быстрый бег, но и прыжок головой вниз с Рассветной Горы ей не угрожали. Она вздохнула, примиряясь со своей участью, распорядилась подать ей бледную накидку желтого пламени, а сама тем временем достала недавнюю покупку — браслеты в форме змей, надела их, и, к ужасу служанок и фрейлин, заправила под них нарядные рукава своей одежды. В прошлые праздники её не раз заставляли танцевать перед гостями, а без широких рукавов танец был невозможен, и умиляющиеся старики-дворяне на сей раз оставят её в покое.

Не слушая возражений и увещеваний, принцесса подставила своё лицо гримёрше Ханако, которая опытной рукой подвела ей брови, чуть заострила, сделала взрослее, черты лица. Серия хлопков — сигнал свите, пора собираться, двигаться в Пиршественную Залу.

Фрейлины, конечно же, смогли собраться не сразу, за что и получили нагоняй, но Кадомацу, даже обрадовалась непредвиденным задержкам — они позволили ей собраться с мыслями перед новой встречей с родителями, и не усердствовала в разносах.

Сиюминутные обиды и проблемы забылись уже в тоннеле. Конечно, можно было пройти и по внешним галереям, мимо покоев других наследников и гостей, но она не хотела случайной встречи с Мамору или его женой. Особенно сейчас. У неё даже мелькнуло на миг чувство непозволительного облечения, когда она не обнаружила взятую на попечение помешанную в своей свите, но ей сказали, что принц-наследник уже вернулся и сам забрал свою супругу.

Стены тоннеля мягко светились затейливыми узорами, не давая яркости полного дня, но и не утомляя глаз полумраком. Зато это очень раздражало Ануш, обычно хорошо видящую в темноте, но сейчас попавшую в серые сумерки, в которых её глаза были бессильны. Оставшись, к тому же, в одиночестве без Афсане, она долго шарахалась по толпе, пока не нашла место для разбега и взлетела на крыльях к потолку, где донимающую её тьму разгоняли искрящиеся причёски придворных дам.

Мацуко только сейчас вспомнила, что не рассказала ей об изменившихся сроках отъезда — как глава охраны та должна была знать, но сейчас суккуба была уже высоко, да и разговаривать о секретах среди этих болтушек, если честно, было не время.

Узоры на стене чуть потускнели, а потом, из-за поворота, прямо в лицо, ударил свет заходящей Аматэрасу. Принцесса и забыла, что этот тоннель выходит не внутрь дворца, а на ближайшую террасу. Она остановилась на краешке, чтобы глаза привыкли к свету, перед восхитительной панорамой западной части города — бедняцких и весёлых кварталов. В небе, окрашенном в цвета заката, тучами роились горожане, кто беззаботно, а кто наоборот — озабоченный подготовкой к последней ночи в году. Выстроившиеся разорванными слоями тучи обывателей изредка пронзала спешащая снизу вверх тёмная точка — наверное, стражник заметил опасного преступника. А вот сверху, описав петлю, пикирует другая — наверное, тот, кого он разыскивает, но, не успев достигнуть спасительных крыш, столкнулся с другими, поднявшимися ему на перехват.

Вот, в окружении летающих лодок, чинно проходит летучий корабль, похожий «на дитя любви гигантской птицы и морского судна». Он сядет на севере, за дворцом, где построен королевский причал — подальше от глаз и тонкого слуха императора. И сейчас он летит над городом, распугивая случайных зевак, тоже — чтобы не мешать шумом двигателей августейшим мыслям и утончённым беседам.

Горизонт на юге, и правда, закрывало облако метели, но не настолько большое, чтобы испортить картину заката. «Наверное, ночью она будет здесь» — подумала Мацуко. Значит, не надо раньше утра ждать обратно Афсане с мечом. Зачем ей самой захотелось бежать в крепость? Принцесса перевела взгляд с метели на Храм Каннон, по ступеням которого как раз спускалась очередная цепочка разноцветных богомольцев. Правда сестра в монастыре, или всё-таки в храме, принимает паломников?!

Мимо свиты чёрными плоскими фигурами на фоне заката (кто-то взвизгнул, схватившись за причёску) пронеслись слуги с посудой для пира. Кадомацу никак не могла отвязаться от впечатления, что это была та же самая группа, с которой они столкнулись днём на ступенях. За её спиной раздался глухой шлепок и отчётливый «ой» — это жестко приземлилась Ануш, слишком рано сложившая крылья.

— Нет, это не те, — сказала она, словно прочитав мысли хозяйки.

— Как ты узнала?

— Здесь все мужики знакомые, дворцовые, а тех я не знала.

Мацуко отвела взгляд, и неожиданно увидела рядом с собою Мамору и Ёси, тоже тихо любовавшихся закатом.

На лице брата застыло умиротворение, а в глазах его жены читался покой и счастье, и никаких сумасшедших искорок, так пугавших всех знакомых! Они стояли, обнявшись, она — положив ему голову на плечо, и вся их поза говорила о такой любви, которой не преграда разлука, сплетни, или болезнь. Даже сама Смерть, казалось, должна была помедлить на вечность, увидев эти две фигуры в сиянии заката...

Кадомацу подала знак своей свите — «не шуметь», но поздно — Мамору заметил этот жест, и с улыбкой посмотрел на сестрёнку. Растревоженная его движением плеча, Ёси очнулась от созерцания, и осмысленно (!) без тени безумия, проследила за направлением взгляда супруга.

Принцесса замерла от удивления: неужели, вот сейчас, прямо на её глазах, тяжкий недуг отпустит эту несчастную женщину? И не врачебное искусство, не чёрная магия тому причиной, а молчаливая красота заката!.. Кадомацу даже затаила дыхание, боясь спугнуть этот миг.

— Привет. Значит, идём вместе, Малышка? — откуда-то раздался голос брата.

Она, молясь про себя, отрешенно кивнула. Шпиль Храма Канон невыносимо блистал в свете зари, вспышками отражая протуберанцы короны Аматэрасу.

— Я тоже думаю, что здесь один из самых замечательных видов заката — Ёси только что рассказала мне, как смотрела у тебя на рассвет... — как издалека доносились слова.

— Правда?.. — чуть позже до Мацуко дошло, что это сказала она. Шпиль храма ещё раз полыхнул красным:

— Ай... да... дурочки и служанки. Ты уж извини, что они её упустили, беспокойство доставили...

— Ничего... — опять, как будто не она!

Вдруг подала голос молчавшая Ханакадзе:

— А почему мы не летим через стену? — Мацуко отвела глаза. Шпиль храма накрыла глубокая тень — только верхушка всё ещё блистала.

Опять зазвучали в словах знакомые нотки, и взгляд, потеряв осмысленность, полыхнул безумием:

— Давайте расправим крылья, и приземлимся им на головы! Вот потеха будет! — сумасшедшая побежала было вперёд, готовясь увлечь примером, но Мамору вовремя её дёрнул за пояс, не дав попасть под удар ветродуя.

— Извини... — ещё раз сказал он сестре.

— Ничего, — ещё раз ответила она, и дала знак свите окружить их, к большому неудовольствию телохранителей Мамору.

Принц взял свою жену за руку и повёл вперёд, что-то ласково наговаривая ей на ушко. Его сестра же, выпрямив спину, и твёрдым шагом, — хотя, больше всего ей хотелось ссутулиться, обнять себя крыльями, и идти, еле поднимая ноги, переживая за Ёси! — последовала за ними, не замечая с собой рядом верную Ануш, пытавшуюся изо всех сил и больших зелено-серых глаз, завязать разговор.

По пути, Госпожа Сломанная Ветвь дважды пыталась сойти с дороги, а при виде ворот дворца вообще в ужасе закрыла лицо крыльями, но, предусмотрительно окружившие её фрейлины и заботливый муж, в корне пресекли все внушающие отвращения попытки.

По всем галереям императорского дворца, указывая путь к пиршественной зале, как верстовые столбы стояли молодые гвардейцы, и не было и двух шагов, на которых какая-нибудь фрейлина не отделялась от свиты, для того, чтобы поздравить, передать подарок или новость, а то и просто поцеловать бывшего, настоящего, (или в скором времени будущего) мужа, возлюбленного, брата, а то и просто знакомого. Конечно, всех заткнула за пояс Ануш — уставшая от попыток развеселить принцессу, и целовавшая каждого встречного мужчину, (даже старого-старого Правого Министра, некстати вышедшего из коридора), и рассылавшая вокруг чарующие и многообещающие взгляды всем, до кого не могла дотянуться, не взирая на лица медленно звереющих фрейлин. Когда дошли до Пиршественного Зала, она побывала в стольки объятиях, что сама еле стояла на ногах от возбуждения.

Там Третье Высочество довольно резко одёрнула своего суккуба, чтобы она прекратила безобразия, и обвела взглядом собравшуюся публику. Как всегда, на пиру народу было заметно больше, чем на молебне, да и процент большинства сменился от блюдолиз и высших чинов — к поэтам и прожигателям жизни. Принцесса вздохнула, предчувствуя нелёгкий вечер. Кто-то из знакомых уже манил её, но она спряталась за спинами рослых телохранителей Мамору.

На празднике, в отличие от храма, присутствовали и иностранцы — довольно большая группа ракшасов, возвышающийся чуть ли не до потолочной балки высший демон в охлаждающих доспехах. Один из углов зала был оккупирован щебечущей армией суккуб — как видела Кадомацу, там были не сколько дипломаты и торговцы (как в других делегациях), а телохранители знатных дам, вроде Ануш, или же куртизанки-наставницы сыновей придворных, через фразу оглядывающиеся на своих господ. Одиноко маячила супружеская пара сиддхов, изредка прогуливались, бросая умоляющие взгляды холостяков-деревенщин на угол суккуб, младшие демоны в странных одеяниях — послы из других систем, отколовшихся от метрополии. Не, хватало, пожалуй, только престарелого посла с планеты нагов — уже год, как измученный ревматизмом, он не покидал своей резиденции. А о заносчивом и высокомерном после Амаля, недавно отозванном собственным сенатом за недостойное поведение, лучше было просто забыть.

Микадо с супругой ещё не было, хотя стол уже накрывался, и некоторые гости плотоядно посматривали на угощения, но — напрасно: по заведённому этикету, никто не имел права приступить к трапезе раньше правителя. Кадомацу сама чувствовала временами подступающее головокружение — она ведь сегодня и тренировалась и летала, и всё это на голодный желудок — но запрет распространялся даже на любимую дочь императора. Сначала отец должен был выбрать место за огромным столом, а уже потом все рассаживались вокруг него в порядке приближенности или опалы.

За Девятивратной оградой стоило опасаться отравителей — именно поэтому и был введён такой обычай, благодаря которому, ни один злоумышленник не мог угадать, какое блюдо предпочтет император, и не мог бы отравить его, не отравив всех. Но самая знаменитая отравительница, царствующая императрица, только смеялась над такими предосторожностями — именно на пиру она устранила двух из своих самых заклятых врагов. Как она угадала нужные блюда — до сих пор было сокрыто тайной.

Мимо прошествовал тучный дегустатор с охапкой табличек «проверено» в неуклюжих лапах. Принцесса посмотрела ему вслед с неприязнью. Должность, конечно, была опасная, но ей всё равно было противно, что пищу, предназначенную для неё, пробует столь отвратительный субъект. «Хоть бы мама поскорее его отравила...» — непроизвольно подумала она, глядя, как толстяк, без палочки, прямо пальцем, отправляет в рот очередную порцию морской капусты. И тут же спохватилась — как же так, вдруг, ни с того, ни с сего, просто из неприязни, желать смерти кому-либо? Она тихо зашептала слова дхарани, чтобы отогнать наваждение.

Раздался далёкий сигнал, толпа гостей пришла в движение, и Мацуко, вскинув голову, увидела входящих отца и мать. Она заторопилась — по этикету ей надо уже быть рядом, но вот, замешкалась, и встретила кортеж где-то на середине стола.

Император Итиро, в высокой шапке, казавшийся ещё меньше из-за соседства с рослой и одетой в белое императрицей, широкими шагами шел мимо расставленных приборов, и, казалось опять, как год назад, собрался погонять свиту парой кругов вокруг стола. Но, увидев почему-то идущую навстречу младшую дочь, остановился, поджал губы, и, поискав взглядом наименее пострадавшее от дегустаторов блюдо, сел за стол. Вышколенные придворные последовали его примеру мгновенно, ни на йоту не отступив от регламента этикета, а вот за гостевым столом возникла всегдашняя заминка. Прибор, стоявший рядом с принцессой, быстренько убрали, а на его место поставили ящичек с кормом для суккубов. Для Ануш, которая была единственной представительницей своей расы за императорским столом. Вообще, из иностранцев тут присутствовали только хатамото младшей дочери и трое, зажатых в самый непочётный угол, ракшасов — которым, кстати, родная религия запрещала делить трапезу с «неверными». Но ради выгодной сделки, какими только принципами не поступятся...

Кадомацу придвинула свою порцию, и искренне удивилась — какое большое количество икры. Пожелание «бесчисленного потомства», присутствует, мол. Расстарались. Она поймала на себе взгляд отца и поняла что этот фарс со «случайностью» точно был не более чем розыгрышем для публики — уж отец-то точно знал, куда сядет! Так вот как мать... Ну что же, икру она любила без всяких намёков...

За окном стремительно темнело. Автоматика и невидимые слуги постепенно включали искусственные светильники по мере того, как иссякал дневной свет. Настенные узоры, нарисованные специальными красками, менялись, попадая под лучи ламп, превращая летние картины в иллюстрации по прошедшей осени. Когда свет станет полностью искусственным — осень сменится зимой, а утром — зима уступит стены весне, напоминая, что время мимолётно даже в чертогах владык. За такие метаморфозы Пиршественную Залу называли ещё Залой Четырёх Времён Года, но в семье она звалась по-прежнему — «трапезной».

Тихо висело над праздничными скатертями молчание. Никто не смел приступить к еде раньше Императора, да, и не положено было — сейчас все испытующе наблюдали за семью дегустаторами, с затаенным ужасом ожидая: не свалится ли кто-нибудь?