Я нес в руках большую свечу, а лестница шла все вниз и вниз — будто была бесконечной…
Вокруг царила тишина — абсолютная, непроницаемая, казалось, я оглох. Никакого демонического пения, которое я слышал в моих снах, когда посещал подземелья под обителью, сейчас не звучало.
Тут ничем не пахло, тут не раздавалось ни звука, тут вообще ничего не было, кроме ступеней, вырубленных в бурой каменной породе. Холод исчез, здесь ниже было тепло, даже теплее, чем в тайной комнатке шейха наверху, в этом подземном коридоре дул ветер — тихий и постоянный.
Наверху на потолке вдруг что-то промелькнуло, какие-то знаки…
Я поднял выше свечу.
Из потолка выдавался вырезанный неведомым каменотесом прямоугольный кусок породы, а на нем надпись — две буквы джахарийского алфавита, первая и последняя — «алиф» и «йа».
И ниже букв вырезанная надпись:
Что наверху — то и внизу.
Я некоторое время смотрел на надпись, пытаясь понять её значение. Потом с замершим сердцем стал спускаться дальше по ступеням — все ниже в подземные глубины…
А вот и камень — нижний кусок святого монолита, того, что стоит в центре монастырского двора. Нижняя часть монолита росла прямо из потолка коридора. Также, как и в моем ночном кошмаре, который я увидел в ту ночь, когда бежал из обители. А впрочем там, во сне, ведь все было по-другому. В моих снах эти подземелья были огромными, циклопическими, они были черными, и по ним маршировали орды демонов и все пели, пели, пели…
Наяву ничего этого не было. Была нижняя часть монолита, но на самом деле коридор тут узкий и наклонный, и он из бурого камня, а не черного. И никаких демонов и песен здесь нет.
Здесь вообще ничего нет, кроме теплого тихого ветра, дувшего откуда-то снизу. Мне пришлось наклониться, чтобы пройти дальше — пришлось подлезть под нижней частью мегалита. Лестница вела куда-то на юг от Заповедной Башни шейха, я сейчас был как раз под центром двора, где и стоит наверху мегалит…
И если эта лестница продолжится — я скоро окажусь под Белой и Черной Башнями.
Лестница спускалась прямо, тут не было ни единого поворота. Я наверное уже был очень глубоко под землей. И становилось все теплее и теплее, и ветер как будто усилился, стал жарче.
Куда я спускаюсь? Уж не в ад ли? Мне нужно было бежать обратно — немедленно, со всех ног. Я понимал это умом, но сердце мое вело меня дальше и глубже. Я должен был увидеть, должен был узнать.
Лестница вдруг оборвалась — впереди был просторный и прямой коридор из того же бурого камня. Как и на лестнице — тут никаких кирпичей. И лестница, и коридор были каким-то невероятным способом вырезаны, будто прогрызены прямо в теле бурого камня. Стены, пол, потолок — все поверхности идеально ровные. Кто это построил, когда, как?
Я уже отлично понимал, что сделали это не люди. И скорее всего даже не шейх. Шейх просто пришел сюда, нашел это странное место, эти подземелья. И зачем-то именно здесь, над подземельем, воздвиг свою обитель…
Я двинулся вперед по коридору, а ветер усилился. Пламя моей свечи теперь колебалось. Я услышал наконец звук — странный, мерный, сосущий. Откуда дует этот ветер? Что там в конце?
Подземный ветер дул мне в лицо, а внутри меня росли тревога и что-то еще, непонятное…
Что-то звало меня, там, в конце коридора. Что-то непонятное. Я испытывал чувство, которого ни разу не испытывал раньше — разве что во время самих глубоких медитаций, самых отчаянных молитв, самых сокровенных моих снов.
Что там? Бог?
Я чувствовал, что внутри меня что-то растет, копится. Что-то рвалось из меня наружу. Мое сердце, моя душа, мой нафаш — мистическая энергия? Я испытывал странное ощущение узнавания, будто я уже был здесь когда-то, давным-давно, в детстве, в прошлой жизни…
А тело потихоньку переставало меня слушаться, и каждый шаг давался все труднее. Ноги стали ощущаться чужими, но я шел и шел… Потом стало тяжело дышать. От ветра у меня сохли глаза, я захотел моргнуть, но не смог.
Я уже ничего не мог, только идти вперед, как зачарованный. Шаг, потом другой.
А мерный звук становился все громче, он теперь и правда напоминал пение — одну единственную ноту, звучавшую все торжественнее. Будто хор ангелов…
Ветер стал еще сильнее, моя свеча погасла. А дальше началось странное. Огонь погас, но я видел! Стены здесь будто светились, но не обычным светом, который видят глазами, а другим светом — неотмирным, холодным. Тем светом, который видит сердце, а не глаза.
Ноги подкосились, я упал на колени. Всё. Теперь это тело — не мое тело. В том же холодном сиянии, заполнившим коридор, я глядел вниз — на мои руки, теперь я упер их в пол. Но руки — это ведь так глупо…
Кожа, кости, сосуды, ногти, десять пальцев… Что за абсурд, что за безумие? Эти руки — руки обезьяны, животного. Я видел на картинках обезьян, у них руки такие же, только волосатые. Как у меня могут быть такие руки?
Разве я животное?
А из груди у меня летел едва заметный золотой поток — маленькие частицы. Мой нафаш или моя душа? Я не знал этого, но видел, как золотой поток из меня уплывает куда-то дальше по коридору, туда, откуда исходит этот странный ветер…
Моя душа покидала тело, казавшееся сейчас чужим и абсурдным, и она плыла к кому-то знакомому, истинному, укрывшемуся там — в самом сердце подземелья.
Глаза лезли у меня из орбит, язык выпал изо рта.
Меня всего трясло, меня била горячка. Я прополз на коленях еще несколько шагов, а потом упал лицом вниз…
Мне было все равно. Тело — не я. И имя — не я. Я уже не помнил, как меня зовут, не помнил, кто я такой.
Я золото — то золото, что исходит сейчас из моей груди, те частицы, что летят по коридору — дальше, дальше и дальше…
Юноша в черных одеждах с его глупым тельцем остался валяться на полу, а я, ставший золотыми частицами, долетел наконец до самого конца коридора. И тогда я увидел. И ужас обжег мою душу, я бы закричал, если бы у меня был рот.
Там была шахта. Коридор вдруг обрывался в циклопическую шахту — черную, вертикальную, идеально круглую. Будто сюда в незапамятные времена низвергся метеорит, камень с небес, и оставил после себя это отверстие…
И там, на дне шахты, в самом центре земли что-то было. Не Всевышний, а будто его часть. И это видение — видение части Творца — было страшнее всего, что я видел до, страшнее всего, что я увижу потом, страшнее всего, что существует или может существовать.
Растерзанный бог! Упавший бог! Ошибшийся бог!
Мое тело лежало на полу коридора, но душа моя заглянула в шахту. И от этого перестала быть душой человека, она изменялась, становилась чем-то иным, непонятным, неведомым…
Я точно знал одно — если я спущусь туда, то человеческой душой уже не буду. Ни живой, ни мертвой. Сами понятия жизни и смерти теряли здесь всякий смысл.
И тогда мое ЭГО, мой нафс, моя самость — отшатнулись от шахты в великом страхе. И часть меня все еще была золотыми частицами и парила над жуткой подземной каверной, а другая часть летела по коридору обратно в мое тело, а третья часть уже была в теле…
И тело мое поползло назад, как ползет змея — ибо руки и ноги меня не слушались. А золотые частицы возвращались обратно в мое тело — одна за другой. И вот, я вспомнил мое имя. Ила. И другое имя, имя моего сердца — Якубба-ШЕК. Мои имена вернули мне контроль над моим телом.
Но я ощущал себя все еще расколотым, разорванным. Так наверное ощущает себя джинн…
Про мою свечку, валявшуюся где-то здесь, я просто забыл. Но коридор был прямым, тут не заблудишься, и вот я уже полз по нему на четвереньках, а потом встал на ноги и бросился бегом — прочь от проклятой шахты, от этого средоточения абсолютной нечеловечности.
Ветер теперь помогал мне, дул мне в спину.
Я споткнулся, когда добежал до ступенек, упал, рассаднил руку, но тут же поднялся. Боль в руке помогла мне, напомнила, что я человек и я жив.
Я карабкался вверх по лестнице, рыдая и захлебываясь…
Наконец комната шейха. Я вылез из черного люка, захлопнул его за собой, упал в изнеможении на пол и уставился на горевшие в комнате свечи, на блестевшие в их свете слитки золота.
— Творец, спасибо тебе!
Никогда в жизни моя молитва еще не была такой благодарной и искренней. По милости Господа я только что был спасен от чего-то худшего, намного худшего чем смерть… От чего-то, чему даже нет названия в человеческом языке.
Я стер с лица слезы и увидел, что рука у меня вся в крови. Но не от ссадины, ссадина у меня была на левой руке, а слезы я стирал правой…
Я поднялся на ноги, проковылял к алхимической лаборатории шейха. Там было несколько небольших зеркалец, шейх, видимо, делал здесь что-то со светом, занимался какой-то световой алхимией.
Я взял одно из зеркалец, поднес к лицу — и в ужасе отшатнулся от собственного отражения. Щеки у меня были в крови, я только что плакал кровавыми слезами! А на щеке у меня что-то проступило — кусок кожи был совсем серым, жестким и холодным на ощупь, и весь в трещинках, как змеиная чешуя!
Что со мной? Творец, что со мной?
Здесь был кувшин с водой, я торопливо умылся, смыл с лица кровь, потом поскреб чешую на щеке — чешуя тут же отвалилась, рассыпалась в пыль. Под чешуей оказалась кожа — розоватая, человеческая.
Я стал срывать с себя одежду, разделся догола, осмотрел себя…
Все было в порядке. Это мое тело, человеческое. И никаких больше следов непонятных метаморфоз. Но если бы я задержался там, возле подземной шахты… Чем бы тогда стало моя тело? А чем бы стала моя душа?
Я не понимал. Я не мог объяснить только что произошедшего, да и никто во всем мире наверняка не мог бы. Кроме шейха Эдварры, но он уже никому ничего не объяснит и не расскажет.
Одно я знал твердо — мне нужно бежать отсюда, как можно дальше и как можно быстрее. А еще — нельзя допустить, чтобы кто-то вошел сюда, в этот подземный коридор, в эту шахту. Ибо тогда — быть беде. А самая большая беда будет, если сюда доберется принцесса Зиш-Алис или её люди.
Лучше бы там под землей и правда были орды демонов из моих снов! Даже это было не так страшно, как то, что обнаружилось там на самом деле.
Но что я могу сделать? Как я могу закрыть и спрятать это подземелье, эту шахту? Я всего лишь один человек, и даже джиннов теперь со мной нет. Я не могу разрушить этот монастырь, превратить его в груду камней, которые навсегда укрыли бы под собой вход в запредельное. Я не могу даже сжечь и обрушить в пожаре громаду Заповедной Башни, для этого мне пришлось бы собирать хворост в течение пары месяцев.
А принцесса тем временем уже знает, где находится монастырь. Она придет, рано или поздно. Она начнет искать и найдет вход в подземелье…
Я оделся, повязал чалму, а потом начал крушить тайную комнату шейха. Я разрезал на куски еще остававшиеся целыми ковры, я ломал алхимическую лабораторию, разбивая колбы и реторты, разрывая трубки, я рвал остававшиеся в шкафу папирусы и книги шейха. Всем этим мусором я засыпал черный люк, я засыпал им весь пол целиком, так, чтобы ни у кого и мысли не могло возникнуть, что тут вообще есть люк.
Запечатать этот люк я уже все равно не мог. Открывался и закрывался он лишь мистической силой шейха, а она навсегда покинула мир.
Разгромив комнату шейха полностью, я взял мои мешки — с золотом и тайными книгами шейха, погасил все свечи, а потом вылез наверх в Башню. Второй люк, который вел в лабораторию, я закрыл на ключ. Этот ключ надо будет потом выбросить, где-нибудь подальше в пустыне, где его никто никогда не найдет…
Я понимал, конечно, что принцессу это всё не остановит, но что я еще мог сделать? Не смогу остановить — так хоть задержу её.
И вот — я вырвался наконец на воздух, во двор, в залитую водой и разгромленную обитель, и трупный запах ударил мне в ноздри…
Но после того, что я видел внизу, этот запах даже показался мне приятным. Ибо он — свидетельство жизни. Свидетельство того, что даже в трупах продолжается жизнь — в них заводятся мухи, их едят падальщики. Это гадко, но и это — жизнь. А то что я видел внизу — не жизнь и не смерть, а нечто такое, что человеку видеть нельзя и не нужно.
— Прощай, мой второй дом.
Я еще сходил в хозяйственную постройку, там я забрал немного «святой закваски» — той сырной плесени, которую в секте, если верить шейху, растили и передавали веками и тысячелетиями. Мне показалось нужным забрать её, ибо эта плесень — тоже жизнь, негоже ей оставаться в этом гиблом месте.
Потом я обвязал мои мешки веревкой, залез на северную стену обители, поднял за собой мешки. А дальше сбросил их уже с другой стороны и сам спрыгнул вниз, на кучу кирпича.
Теперь я покидал это место навсегда. Больше я сюда не вернусь, особенно зная, что таится там — в глубинах бурого камня.