Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 19: Про имена и намерения джиннов

Однако моя рука так и не поднялась, чтобы лишить ребенка жизни.

Наверное Садат был прав — я слишком мягкосердечен, слишком труслив, чтобы быть шаэлем. И путь за пределы добра и зла, за границы человеческого, где сокрыты истинные вершины духа — закрыт для меня…

Кинжал выпал из моей руки на циновку, и сам я не заметил, как уснул. Я боялся спать здесь, в этой проклятой пещере, но усталость взяла своё.

И мои сны были лихорадочными и странными. Во сне я увидел маму — но не тогда, когда её убивали, а в другое время — когда она была еще жива. Мама улыбалась мне, она обняла меня. Потом к ней в опочивальню пришёл мужчина, я думал, что это мой отец, но это был не он, не Джамал Верблюжатник. Вместо папы к моей матери явился шейх, и он взял её прямо на моих глазах…

Во сне я почему-то обрадовался. Мой отец Джамал был слаб, а шейх — сильный, святой мудрец. Пусть лучше он будет мне отцом! Пусть будет моей маме мужем.

Даже во сне, в жару и лихорадке, которые постепенно овладевали мной, я удивился — ведь я впервые за последние восемь лет видел не смерть моих родных и близких, а наблюдал нечто совсем другое. В этом моем сне не было ни предсмертных криков, ни крови, ни золотой крылатой девы, ни даже чернобородого командира из секты «Алиф».

И тогда я понял, что всё изменилось…

В моем сне вдруг наступила темнота, будто я ослеп. И в этой темноте прозвучал слог джахарийского языка, которому соответствует тринадцатая буква — «ККИ».

ККИ.

ККИ.

ККИ.

Я проснулся неожиданно, будто меня окатили ледяной водой, хотя меня никто не будил — был самый глухой час ночи, женщины спали, а Эльсид тяжело дышал на своей верблюжьей подстилке. И в голове у меня звучал тринадцатый слог — ККИ — он эхом отдавался у меня в ушах, даже после пробуждения.

Всё вдруг сложилось в моем сердце — как-то само, разом. Я тогда не знал, вмешался ли это шейх в мои сны, или то было откровение Отца Света, или же мое сердце само додумалось до разгадки, пока я спал.

Я понял, что шейх имел в виду и как он лечил людей в городе. Он их на самом деле не лечил. Что он сказал мне в ту ночь в Долине Крови? Он сказал: «Я заберу себе твои страхи, Ила». И также было и с болезнями — шейх не лечил их. Он их брал на себя, забирал из тела больного в свое тело. И поскольку тело шейха было свято — оно уничтожало любую болезнь. Но чтобы уничтожить болезнь — её нужно сперва взять себе, переболеть ей. Именно это и делал шейх. Брал на себя чужие болезни, а потом исцелял их за один миг, уже в себе самом.

Так я понял, что мне предстоит сделать.

А Эльсид пробормотал, так тихо, что мне пришлось приложить ухо к его губам, чтобы расслышать:

— Норка. Муха. Жить. ВОПЛОЩЕНИЕ. Мальчик.

И вот тогда мне открылась великая тайна джинна.

— Я знаю, чего ты хочешь, джинн, — прошептал я Эльсиду, — Ты хочешь жить. Воплотиться. Получить тело. Ведь вы, джинны, его лишены в своем обычном состоянии. Вот почему ты залез в этого мальчика, в Эльсида. Ты не желал никому ничего плохого, но ты жаждешь жить, и ты не умеешь жить иначе, кроме как захватив кого-то. Это твоя природа. Злой Творец создал тебя таким!

Эльсид вдруг задрожал всем телом, а жар от него пошёл такой, что я отшатнулся.

— Ше, — страстно пробормотал Эльсид, — Ше!

«Ше». Двенадцатая буква джахарийского алфавита.

Но Эльсид ведь неграмотный, откуда ему знать букву «ше»?

— Я…

Мой горловые связки свело от страха, но я, помолившись про себя, сумел взять их под контроль.

— Я предлагаю тебе другое тело, джинн, — проговорил я, тихо, но твердо, — Смотри, этот ребенок совсем слаб. Ты убиваешь его, джинн. Как же ты будешь жить, если Эльсид умрёт? Умрёт мальчик — умрешь и ты. Ты развоплотишься. Поэтому я тебе предлагаю другое тело — мое собственное. Смотри, я уже не ребенок, я взрослый мужчина, мюрид святого шейха и сильный шаэль. Я родич джиннов! Здесь тебе будет удобнее. Войди в меня, джинн. Оставь Эльсида, и войди в меня. Вот он я. Пристанище для тебя. Я предлагаю себя тебе в пищу, вместо этого несчастного мальчика.

И в тот высший миг мне стал ясен смысл слов шейха о готовности к смерти. О той свирепой решимости, которая у тебя не в уме, а в самом сердце, о той готовности умереть, но сделать, которая течет в твоей крови!

Я теперь не боялся, возможно впервые в жизни, мною овладел экстаз.

Я возложил на мальчика руки, правую — ему на голову, левую — на сердце.

— Я готов, джинн. Я готов тебя накормить собой. Приди!

Эльсида всего затрясло, его зубы застучали друг о друга, а шёпот в углах пещеры, который раньше казался мне бессмыслицей, вдруг сложился в слоги джахарийского языка:

— Аль! Кки! Ше! Аль! Кки! Ше!

Будто хор каких-то потусторонних говорящих насекомых твердил эти слоги в странной и жуткой молитве…

А потом слоги сами собой сложились у меня в голове в имя — «Алькки-ШЕККИ». И одновременно с этим Эльсид вскочил со своей верблюжьей подстилки, одной рукой он вцепился мне в горло и начал душить, а другой — схватил мой кинжал.

Я едва верил своим глазам и чувствам — это было совершенно невозможно. Вот этот десятилетний ребенок, который весит раза в два меньше меня, ккоторый ничего не ел уже много дней, который умирал — он схватил меня такой хваткой, которой наверное хватает человека мускулистый сельский кузнец.

Во взгляде Эльсида теперь не было ничего человеческого, а лишь одна чистая звериная ярость. Так смотрит загнанный шакал, прежде чем бросится на человека, так смотрит пёс, больной бешенством.

— Передвигать! — оглушительно громко вскричал Эльсид, — Передвигать! Нет!

За деревянной перегородкой раздались испуганные крики женщин, Эльсид, продолжая душить меня, стремительно ткнул кинжалом в сторону моего живота, но я перехватил его руку.

— Я знаю твое имя, джинн, — прохрипел я, — Ты — Алькки-ШЕККИ. Именем Отца Света — уйди!

А потом я увидел тьму — она шла из Эльсида. Сперва я подумал, что это мухи, но это были не мухи, не насекомые, а какие-то очень маленькие черные частицы непонятной формы — они полезли изо рта мальчика, из его носа, из ушей…

Они жужжали и звенели одновременно. Они вместе хором повторяли имя:

— Алькки-ШЕККИ. Алькки-ШЕККИ…

Эльсид отпустил меня, выронил кинжал. Мальчика согнуло пополам и стошнило — теми же черными частицами. И из зада у него полезли они же, их теперь было целое облако, вся пещера утонула в них.

Но уже через миг частицы начали исчезать, развоплощаться. Это было похоже на то, как гаснет горящий пепел, поднятый ветром из костра. Частицы вспыхивали золотистым светом и исчезали, одна за другой. Еще несколько мгновений — и ни одной не осталось, погасла последняя из них.

В пещере сразу же стало холоднее, стало легче дышать, будто сюда ворвался порыв свежего ветра и выдул всю нечисть прочь. И странные шорохи и шёпоты, что я слышал раньше в углах жилища, замолкли навсегда. И воздух в углах тоже больше не плясал.

Джинн ушёл. Или умер. Или перешёл в меня — я не знал этого, я ничего особенного не ощущал, кроме смертельной усталости.

Обессиленный Эльсид повалился на свою верблюжью подстилку. А из-за деревянной перегородки выбежала Зейнаб, уже успевшая надеть свою чадру. Фатима тоже выглянула из-за перегородки, но выйти боялась.

— Мама… — пробормотал Эльсид, глядя на Зейнаб.

Взгляд у него был испуганным и утомленным, но теперь — вполне человеческим.

— Сынок! — женщина бросилась к сыну и обняла его.

— Мама, что случилось? Я хочу есть… — слабо произнес Эльсид, — И рука очень болит.

Рука у мальчика была согнута в неестественном положении.

— Ты сломал себе руку, когда душил меня, — сказал я Эльсиду, — Кости не выдержали нагрузки. Но это ничего, заживет.

Зейнаб рыдала:

— Он здоров? Мой сын теперь здоров? Да благословит тебя Отец Света, добрый человек! Ты вернул жизнь не только моему сыну, но и мне, и всей нашей семье! Ибо я не пережила бы смерти единственного сына.

— Да, — сказал я, а потом упал без сил и тут же уснул.

На этот раз я спал без снов. Уже на следующий день я узнал, что на крики прибежали мужчины и перенесли меня спящего в дом старейшины. Там я проспал почти целые сутки — до утра следующего дня, и шейх запретил меня будить.

Когда я наконец проснулся — выяснилось, что оставшиеся в оазисе верблюды перестали кричать и кусаться, звери успокоились, и даже одна кошка вернулась с гор, куда она сбежала от джинна. А Эльсид совсем ничего не помнил — ни своей болезни, ни того, как он заболел. Он говорил, что просто охотился на ящериц в Долине Крови, а потом вдруг пришла темнота.

Рука у него на самом деле была сломана, но шейх исцелил её одним чудотворным прикосновением. Мальчик очень много ел, его мучил сильный голод, однако толком поблагодарить меня он не успел. Стоило мне проснуться и узнать новости, как шейх уже распорядился продолжить наш путь.