Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 36: Как шаэли собирают травы

Мы все шестеро собрались возле северной калитки, за ней начиналась тропа в горы. Именно по этой тропе в обитель носили воду из родника, но нам сейчас предстояло отправиться намного дальше и выше источника.

Калитка была сейчас открыта — назначенные мною водоносы уже взялись за работу.

У каждого из нас за спиной была плетеная корзина, чтобы собирать травы, а на поясе — кинжал, чтобы их срезать. Еще мы взяли воду и лепешки. Был святой месяц Харара, когда правоверные не едят до наступления темноты, однако мы сейчас отправлялись в путешествие, пусть и недалекое, а путешественникам есть дозволяется, так писано в священной Преждесотворенной.

Стоило мне подойти к калитке — и Усама взорвался пылкой речью:

— Я никуда с тобой не пойду, шайтан. По-твоему я совсем дурак? По-твоему я не понимаю, что происходит? Ты бы никогда не пошел в горы с нами, твоими убийцами, потому что знаешь, как мы тебя ненавидим! Так что твой план мне ясен — ты выведешь нас из святой обители, где мы по воле шейха защищены от зла, и там, в горах, скормишь нас голодным джиннам, твоим дружкам! Я знаю, что такое голодный джинн, я видел! Моего отца семь лет назад растерзал в пустыне джинн, и нам домой привезли лишь его окровавленное ребро. Одно ребро! Вот всё, что осталось от моего батюшки, да пребудет он в Раю с Отцом Света. Все остальное тело моего родителя было пожрано джинном, даже кости перемолоты, даже кровь выпита… Нет, я не хочу себе такой судьбы. Убей меня здесь, проклятый Ила, порок и кара нашего монастыря. Убей меня кинжалом, чтобы я хотя бы умер по-человечьи. Я никуда не иду.

Я хмыкнул.

— Как скажешь, братик Усама. В таком случае… Видишь вон тот мегалит в центре двора?

— Вижу. Это святой камень. Не смей поминать его своими шайтановыми устами!

— А видел ли ты, братик Усама, когда-нибудь статуи? Ну обычные глиняные статуи, которые стоят в храмах неверных?

— Этой идолопоклонской мерзости не видел. Отец Света миловал меня от этого зрелища. Но я понимаю, о чем ты говоришь…

— А раз понимаешь — то иди тогда к мегалиту, встань подле него, и застынь, как статуя. И стой так до самой дневной молитвы. Не садись, не ложись, не верти головой, а стой неподвижно. И если кто будет спрашивать — говори, что это я наказал тебя. Не за то, что ты пытался меня убить, нет. А за трусость!

Усама покраснел от гнева, кровь бросилась ему в лицо.

— Ах ты…

Однако страх победил. Усама бросил свою корзину и побрел к мегалиту. Его соратник Кадир молча, не говоря ни слова, двинулся следом.

— Замечательно, — констатировал я, — Муаммар?

— Я иду в горы, — коротко ответил Муаммар.

Вот этот точно не сдастся. Этот попытается меня убить, как только мы отойдем от обители — а мне ведь того и надо…

Я понимал, что мои действия слишком рискованны, но меня охватило какое-то странное, невиданное безумие. Я чувствовал сейчас только азарт. Кто из нас охотник, а кто жертва? Я или Муаммар? Сейчас это выяснится.

Заки все еще трясся, хотя теперь уже меньше — ему явно полегчало, когда выяснилось, что Кадир и Усама не будут нас сопровождать.

— Нам туда, — сообщил Бурхан, указав на самые горные вершины, где далеко-далеко от нас росла какая-то зелень.

— Четырех человек хватит, — кивнул я, — Обычно за травами ведь и посылают четверых послушников, а не шестерых?

И мы двинулись в путь.

Бурхан, как проводник, пошел по тропе первым, за ним следом шагал Муаммар, потому что я не собирался подставлять ему спину, я шел третьим, а замыкал Заки.

Мы поднялись совсем невысоко, когда встретили водоносов с ведрами, те весело болтали, но завидев меня — тут же все заткнулись.

— Поспешите, братья. Не тратьте время на лишние разговоры, — поторопил я мюридов с ведрами.

Мы потеснились, чтобы те могли пройти мимо нас по узкой тропе.

Потом мы продолжили путь, поднимаясь все выше и выше.

Тропа петляла и становилась все круче, она со всех сторон была зажата громадными скалами, вот мы уже прошли поворот к роднику — я даже услышал его журчание…

— А куда этот родник стекает? — спросил я, потому что внизу, возле обители, никаких речек и озер, разумеется, не было.

— Вода уходит в недра горы, — задумчиво объяснил мне Бурхан, не оборачиваясь.

Дальше мы шли в мрачном молчании. Тропа была и дальше, но мы свернули с неё и полезли прямо по скалам, уходившим куда-то вбок. Скалы тут были пологие, хоть по ним и приходилось местами прыгать. А большие скалы нависали над нами с обеих сторон, так что равнины и обители отсюда видно не было. Но я чувствовал, что мы забрались уже довольно высоко, стало холоднее, и дышать было тяжело.

Вскоре пологие скалы под нашими сапогами сменились очередной каменистой тропой. Эта была еще круче и еще уже, чем та, что вела к роднику. И точно также шла вверх.

По бокам из скал росли какие-то чахлые деревца, мох и трава, но это все были бесполезные растения, мы шли не за ними.

— Бурхан, тут есть медведи? — нарушил тишину Заки.

— Тут нет. Медведи предпочитают горные долины.

И снова повисло молчание. Муаммар и я сильно запыхались от подъема и горного воздуха. Опытный Бурхан и сын горянки Заки чувствовали себя намного лучше.

Здесь царила странная тишина, но я прислушивался сейчас лишь к своему сердцу. У меня еще сегодня утром возникла догадка, что возможно мои способности джинна проявляются лишь за пределами монастыря. Мне же говорили — и шейх, и Шамириам — что обитель защищена от всякого зла. Так что я был уверен, что я не повинен в смерти Хама и Каморана, которые погибли в своих кельях. Но я был определенно повинен в другом — тогда, на горной тропе, я смог каким-то образом наслать на Хама болезнь. И теперь я хотел это повторить, вот зачем я решил пойти в горы с моими врагами, желавшими мне смерти.

Нагуд Лекарь в свое время учил меня, что основа медицинской науки — опыт, эксперимент. И он часто ставил на наших больных эксперименты. Теперь же я хотел провести эксперимент с Муаммаром — смогу ли я причинить ему вред моей силой джинна здесь, за пределами святого монастыря?

Я больше не стыдился своей мощи. Она вдруг стала мне интересна.

Однако я ничего не чувствовал сейчас. Вообще ничего. Ни силы джинна, ни даже ненависти к Муаммару. Так было сегодня, с самого раннего утра. Будто все мои чувства остались во вчерашнем дне. Будто это я умер сегодня ночью, и вместо Илы проснулся и сейчас шёл по горам совсем другой юноша…

Очень странно.

Через пару часов мы наконец пришли — нам открылась чудесная горная долина, поросшая травой и деревьями. С востока и запада она была зажата скалами, уходившими уже куда-то под самые небеса, а на юге была пропасть — там я видел лишь синее небо.

— Вон там наша обитель, — указал на юг Бурхан, — А здесь растут анис, горный лук и мята. И волшебные цветки огнелиса тоже встречаются. Огнелис — цветок мистиков. Наши братья из белой Башни из них заваривают себе напиток. Так что если увидите красный цветок — считайте, что вам повезло. Не перепутайте с ядовитым ослиным цветком.

И мы разошлись по долине, которая была довольно большой — Бурхан пошёл на север, Заки на восток, Муаммар на юг, а я…

А я не намеревался собирать травы. Жизнь Муаммара — вот что я хотел собрать. Так что я двинулся вслед за ним. И Муаммар заметил это. Он снял с плеч свою корзинку, потянулся, потом сказал:

— Решим все, как мужчина с мужчиной, Ила?

Я тоже бросил мою корзинку, и вместе с Муаммаром мы пошли дальше на юг долины, к обрыву.

Я сосредоточился, пытаясь призвать на Муаммара болезнь и горячку, как тогда раньше на Хама, но ровным счетом ничего не происходило.

У меня не было никакой силы!

И вот тогда я растерялся…

— Будь я и правда шайтаном — ты был бы уже мертв, Муаммар, — заметил я.

— Мы будем драться или будем болтать?

— Дерись, если хочешь.

— Я хочу честного боя! Я готов сразить джинна!

— Я не джинн…

— А что тогда случилось с братьями?

— А что с ними случилось? Хаму просто стало плохо. Сам видишь, какой тут воздух, в горах…

— Хам целый год таскался в эти горы к роднику за водой! Каждый день. И даже не кашлянул ни разу. А плохо ему стало, когда он пошёл с тобой… А потом он умер.

— Ну предположим. Предположим, это я погубил Хама. А как быть с Камораном? С Камораном у меня конфликта не было. Я этого парня даже толком не знал. Зачем же мне его убивать? Подумай сам, Муаммар…

— Тут и думать нечего. Каморан был грешником. Ты сам знаешь. Твой Заки же тебе все про него рассказал. Заки целыми днями ходит и вынюхивает для тебя грешки братии.

— Ну и что?

— А то, что ты, Ила, правоверен до скрежета зубовного. И нет, это сейчас не комплимент тебе. Ты фанатик. В тебе нет любви. Я это чувствую, все братья это чувствуют. А святая Преждесотворенная учит нас, что «вне любви не бывает и веры». Так что твоя вера, Ила — пустышка, ничто. Ты любишь закон, а людей не любишь. И вот поэтому ты убил Каморана. Ты решил, что грешнику лучше не жить. Ты возомнил себя Отцом Света, возомнил себя Богом. А может ли быть грех хуже?

— Ничего подобного…

— Ты стал, как принцесса Зиш-Алис, вот что. Она тоже себя полагает равной Всевышнему!

А вот теперь я разозлился, Муаммару удалось вывести меня из себя.

— Принцесса убила всю мою семью, подонок!

Однако в этот момент мы дошли до края долины, до той пропасти, которой кончался её южный край. И нам открылся настолько потрясающий вид, что мы на миг забыли и про нашу перепалку и про нашу жажду пустить друг дружке кровь.

Далеко внизу расстилалась бурая каменная равнина, до самого горизонта. Каждый из нас — и я, и Муаммар — хотел сейчас казаться отчаянным смельчаком, так что мы оба, одновременно, опустились на колени и нагнулись, чтобы заглянуть прямо в пропасть. И мы увидели то, что ожидали — наш монастырь, жавшийся внизу к телу горы.

Отсюда сверху он казался игрушечным, но было видно все три Башни — зеленую, черную и белую. Можно было даже разглядеть черные фигурки послушников, сновавших во дворе. Я с удовлетворением заметил, что только две из них — Усама и Кадир — не двигаются и все еще стоят у монолита в центре обители, неся свое наказание.

А потом у меня закружилась голова, отвага оставила меня и я отшатнулся от пропасти. Впрочем, Муаммар отшатнулся еще раньше меня. Мы оба были джахари, а джахари непривычны к горам. Наш народ живет в пустынях, где высот не бывает.

Я поднялся на ноги, отряхнул колени, а потом…

Меня вдруг окатило странной волной жара. Я ощутил влечение, жажду, сильную и всепоглощающую. Но то была не жажда воды, пищи, женщины или мести… То было нечто неясное. Нечто для чего нет даже слова в языке.

Была какая-то точка. Не здесь в горах, не в небесах над горами, не внизу в обители. Нет, точка была на западе — где-то в бурой пустыне. Там что-то было. Что-то, чего я страстно желал.

Я уставился на запад — на бурые каменные холмы до горизонта. Холмы странной формы… И я осознал, что там лежит проклятая Долина Крови, вот куда я сейчас смотрел, вот куда рвалось из груди мое сердце.

Будто там, в мертвой проклятой земле, был мой дом, мое обиталище. Будто моя мама была там, и звала меня…

— Стой! Стой, безумец!

Муаммар схватил меня как раз вовремя, когда я уже занес ногу над пропастью.

Он швырнул меня на траву, подальше от обрыва, я вскочил на ноги, схватился за кинжал. Муаммар тоже обнажил оружие.

Но никто из нас не нападал.

— Давай! — потребовал Муаммар.

— Ты только что спас мне жизнь, дурень, — огрызнулся я, — Хотел бы моей смерти — так дал бы мне упасть.

— Самоубийство — грех! Самоубийцы попадают в ад. Я желаю тебе смерти, Ила, но не ада. Зачем ты вообще туда полез? Ты правда безумен, правда одержим? Сам что ли не видишь, что ты творишь?

Я видел, что я творю что-то не то. Не заметить это было трудно.

Перебранка с Муаммаром и обнаженные кинжалы вроде бы отвлекли меня от той точки в Долине Крови, но лишь ненадолго.

Уже через миг перед глазами у меня все поплыло. Меня снова влекло вниз, на запад, в Долину Крови… Там что-то было. Какое-то великое сокровище, предназначенное только для меня одного.

И мой взгляд снова обратился к западу.

— Ты безумен! — выдохнул Муаммарам, — Я не могу драться с безумцем! Если бы ты сейчас себя видел…

Я тоже не мог драться, не в таком состоянии. Ноги уже сами несли меня к пропасти…

Я понимал, что если задержусь здесь еще на миг — умру. Я прыгну. Разбегусь и прыгну с этой скалы! И меня не станет.

Я сунул кинжал в ножны, собрал всю мою оставшуюся волю и отвернулся от пропасти. Мне сразу полегчало, немедленно, как только я перестал смотреть на бурую пустыню.

— Пошёл ты, Муаммар! Если хочешь снова ударить меня в спину, как бил сегодня утром — давай, бей. Вот моя спина.

И я зашагал прочь. А Муаммар закричал мне вслед, вложив в этот крик всю свою злобу:

— Ила, тебя все ненавидят! Все! Все братья говорят одно и то же — они испытывают к тебе отвращение. Пойми, что дело не в мертвых послушниках. Не в Хаме, не в Каморане. Дело в тебе! Как только ты явился к нам в обитель — я уже тогда понял, что все пойдет не так. Ты мерзок. Это ощущение наших сердец, понимаешь? Ты тварь. Нас тошнит от тебя. От твоего вида, голоса, твоего присутствия. Я теперь понимаю, зачем шейх сделал тебя старейшиной, зачем он вообще привел тебя сюда — это великое испытание для братии, для всех нас! Шейх решил нас испытать. Ила, ты не человек! Ты сам это знаешь. У тебя нет друзей, у тебя никогда их не будет… Все звери бегут от тебя, и все люди. Ты — проклят. В глазах людей, и в глазах Отца Света!

УБИТЬ.

Вот теперь я наконец захотел Муаммара убить. Он был прав — и это было самое страшное. Он сейчас сказал то, что сам я уже давно понимал и чувствовал.

Интересно, а я всегда был таким? Я таким уже родился, потому что у меня мама джинн? Или же я стал мерзостью после того, как лишился моей семьи? Или это шейх со мной сделал, когда водил меня в Долину Крови, когда обещал забрать все мои страхи и творил непонятный обряд? Или это сделал джинн, когда я взял его себе, забрал из больного мальчика…

Я не знал ответа. Я просто понимал, что Муаммар прав. И раз он прав — он должен за свою правоту ответить, ответить собственной жизнью.

И позади меня раздался крик, а потом звук упавшего на камень кинжала.

Я медленно обернулся. Муаммар шатался, лицо у него было красное, на лбу выступил пот…

Вот оно. Те же симптомы, что у Хама. Также как и тогда. Я достиг цели.

Но Муаммар стоял сейчас на самом краю обрыва, он все еще был там. Вот он взмахнул руками, упал на колени. Еще чуть-чуть — и он свалится в пропасть. Надо ему просто немножко помочь. Мне для этого даже не надо к нему подходить, достаточно будет и дальше желать ему смерти — и он сам рухнет в пропасть. И я буду не виноват. Потому что Бурхан и Заки увидят, что он сам упал. А в мою силу джинна тут верят все, кроме шейха, Нуса и Шамириам — наших наставников. Они мне все твердят, что нет во мне никакого джинна… А значит — они не будут меня наказывать. Скажут, что Муаммар просто сам свалился в бездну.

Но Муаммар уже собрал остатки сил и отполз подальше от обрыва. Он соображал. Он был много сильнее Хама.

— Что с ним? — услышал я позади меня крик Бурхана.

Было очевидно, что Муаммара уже не спасти. Пусть он и не рухнул с обрыва, но дотащить его до обители, где мои силы джинна не действуют, мы Муаммара уже не успеем. Он раньше умрет от жара. Он не исцелится, как Хам, святые стены монастыря не излечат его. Он будет уже мертв, пока мы его донесем.

Но попытаться стоило. Я вдруг понял, что я не хочу его смерти. Я её и изначально не хотел, когда шёл сюда… Я же просто хотел проверить, просто хотел провести эксперимент. И вот он, результат моего эксперимента — Муаммар уже потерял сознание.

Заки тоже уже был рядом, но подходить к Муаммару явно опасался. Зато Бурхан бросился к погибающему брату со всех ног.

— Да что с ним такое? Отец Света, помилуй нас!

— Он дышит? — спросил я.

— Дышит, — сообщил Бурхан, — Но очень горячий…

Бурхан поднял на меня взгляд, и в этом взгляде я прочел понимание. Бурхан был умный парень, он сразу сообразил, что я сделал с Муаммаром ровно то же, что сделал раньше с Хамом.

— Тащите вниз, — распорядился я.

— Вниз? — ужаснулся Заки.

Он явно предпочел бы оставить Муаммара помирать здесь, чем нести его вниз по крутым горным тропам.

— Монастырь слишком далеко, — испуганно скороговоркой пробубнил Заки, — Не выйдет, как с Хамом. Ой не выйдет, Ила…

— Знаю, Заки. Просто унесите его от меня подальше — возможно, это поможет, и ему полегчает. Я не знаю.

— А ты?

— А я останусь пока что здесь. Я подожду некоторое время, а потом пойду за вами следом.

— Заблудишься, — вздохнул Бурхан.

— Нет. Я помню дорогу. Идите! Я приказываю, как старейшина. И дайте ему потом пить. Если он сможет пить. Ему нужно.

Дальше спорить никто не стал. Бурхан взял Муаммара за плечи, Заки — за ноги. И они утащили его из долины — очень медленно, слишком медленно.

Ясно уже, что ничего не выйдет. До обители несчастного точно не донесут. У Заки силенок не хватит, у Бурхана, если возьмется тащить один — тоже.

Я остался в долине один. Я огляделся, забился в какую-то каменную щель, как зверь — подальше от обрыва, лишь бы не видеть бурой пустыни внизу, лишь бы не соблазнится снова шагнуть в бездну. И я разрыдался.