Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 25: Как неумелый мюрид не сумел даже дойти до родника

Уснул я только уже под утро. Сначала храп Хама меня нестерпимо раздражал, но о том, чтобы его разбудить, не могло быть и речи. Я понимал, что в этом случае Хам поднимет шум, и меня снова будут бить, а то и оставят без завтрака. А желудок у меня уже и так сводило от голода. Похоже, что бы я ни делал — виноват тут буду только я, а не Хам. Наказывали, по крайней мере, всегда меня — что старейшина Ибрагим, оставивший меня без ужина, что этот сапогастый часовой, пнувший меня в грудь.

Я не понимал, почему так. Зачем в этой обители вообще терпят Хама, почему не погонят его прочь? Шаэля из него все равно не выйдет, это было ясно. Тем более если поверить версии, что Хам на самом деле убил своего прошлого соседа по келье…

Однако ближе к утру я рассудил иначе — если Хам храпит, значит, он спит, а раз так — то и задушить меня не сможет. И после этого храп Хама стал меня уже успокаивать. Кроме того, я смертельно устал, все мое тело ломило от полученных побоев, так что незадолго до рассвета я провалился в тяжелый и глубокий сон.

В то утро мне приснилось нечто странное. Моих обычных кошмаров и видений, как злодеи убивают мою семью, не было. Не было и крылатой золотой девушки с мечом. Вместо этого я увидел во сне какое-то огромное помещение, циклопические залы… По этим залам что-то двигалось и пело, какая-то чудовищно большая толпа — целая армия. Будто там был военный парад, будто чье-то войско маршировало на войну.

И в этом сне я ощутил ужас, какого не ощущал никогда прежде — леденящий, запредельный.

Когда меня разбудил крик шаэля — этот ужас на некоторое время так и остался во мне. Открыв глаза, я не смог сразу вспомнить где я нахожусь, что я здесь делаю, и даже кто я такой.

— Возвеличивайте Отца Света, братья! — орал в коридорах Башни какой-то очень голосистый мюрид, — Возвеличивайте Его, ибо Он послал нам рассвет, Он рассеял ночь и тьму!

Хам был уже на ногах, он стоял и мрачно глядел на меня.

— Ты ночью храпел, Ила Победитель ишака. Ты мешал мне спать. За это я тебя следующей ночью удавлю. Думай об этом весь сегодняшний день, шайтаново отродье.

— Это ты храпел и мешал мне спать, — откликнулся я, немного придя в себя, — За это я тебя побью.

— Хм. Ну попробуй. Без зубов же останешься. Чем будешь тогда жевать козлятину? Впрочем, ты прав — сегодня тебя опять оставят без ужина, потому что ты неумеха, и козлятину тебе жевать не придется. Так что и зубы тебе ни к чему, братишка.

— Шакал твой братишка!

Впрочем, прямо сейчас драться ни один из нас явно не собирался — ни я, ни Хам. В Башне все еще звучал призыв к молитве, все мюриды спешили одеться.

Был рассвет, я оделся, посетил нужник, совершил утреннее омовение, потом кое-как наспех намотал чалму — получилось у меня сносно, но хуже чем вчера, потому что сейчас я очень спешил, как и все остальные.

Вся братия обители собралась в просторном дворе на утреннюю молитву — все две сотни мюридов. Двор был столь велик, что мы все заняли лишь его половину. В западной части двора опустились на колени обитатели Башни Света в белых одеждах — все красивые и благообразные юноши, как на подбор. Восточную часть заняли мюриды из черной Башни Творца — наше отребье, мои товарищи в черных одеяниях.

Еще откуда-то вылезло несколько кошек, то ли они хотели помолиться вместе со всеми, а то ли просто вышли погреться на солнышке.

Здесь у каждого было свое собственное место во время молитвы, так что старейшина Ибрагим указал мне на самый край двора, возле хозяйственных построек:

— Ты будешь там, Ила.

Я послушно занял положенное мне место, с краю и позади всех остальных. По крайней мере, рядом со мной не оказалось ни Хама, ни того ночного часового, который меня бил. Хам был в центре, а часового я сейчас не видел, хотя вряд ли я вообще смог бы его узнать, ночью в полутьме я не разглядел его лица.

Из черной Башни появилась Шамириам в черной чадре, она опустилась на колени позади меня, видимо, чтобы не отвлекать мужчин от благочестивой молитвы своим присутствием.

Впрочем, как по мне, это было сомнительное благочестие. Виданное ли дело, чтобы женщина молилась вместе с мужчинами?

Но я уже ничему не удивлялся. Даже тому, что молиться мы сейчас явно будем не в сторону восходившего на востоке солнца, как учил меня шейх по пути сюда, а в сторону севера — где за стеной монастыря высились горы, а во дворе обители стояла Заповедная Башня шейха.

Последним явился Нус — устад белой Башни Света. Он не спеша прошел по проходу, который разделял «белых» и «черных» братьев, ибо сидели одни на некотором расстоянии от других, будто опасались приближаться друг к дружке. Нус улыбался всем, мимо кого проходил, и от его улыбки, казалось, исходил солнечный свет. Даже у меня на сердце почему-то полегчало, когда я увидел его.

А вот шейх так и не появился, не вышел из своей Заповедной Башни. Я понял, что предстоять на этой молитве будет Нус. Нус опустился на колени лицом к нам возле высокого камня, стоявшего в центре двора, воздел руки. Он начал сильным распевным голосом читать молитву, а мы все повторяли:

— Отец, ниспошли нам свой свет, ниспошли нам свою любовь, ниспошли нам свое знание, ниспошли нам свое понимание, ниспошли нам тайны твои! Ибо мы измучены миром, сотворенным злым Творцом, и мы устали от злобы его. Дай же нам рассеять темную плоть и растворится в твоем свете, в твоем духе! Ибо это — желание наших сердец. Благослови нашего шейха, Отец, наш путеводный маяк, нашу звезду в этом мире тьмы! И спаси нас от смерти, и возьми нас живыми на небеса, как ты взял нашего шейха.

Теперь я повторял уже увереннее, чем вчера, я узнал эту молитву. Её же вчера читал шейх, когда мы только приехали в обитель.

После молитвы на сердце у меня потеплело, остатки ночного кошмара, привидевшегося мне под утро, рассеялись. Жаль только, что шейх к нам почему-то не вышел.

Когда молитва окончилась — большинство «белых» братьев отправились обратно в свою Башню, лишь несколько шаэлей двинулись к конюшням, наверняка куда-то поскачут с каким-то поручением шейха, возможно даже будут сражаться с горцами-разбойниками…

Я смотрел на обитателей Башни Света с завистью, а потом заметил Садата, который топал в белую Башню вместе со своими новыми братьями.

Я помнил, что с «белыми» мюридами мне говорить нельзя, однако моя зависть к Садату была столь велика, что я не сдержался:

— Эй, Садат! Доброе утро. Как жизнь?

Садат заколебался, не зная отвечать мне или проигнорировать. Но ему явно было интересно узнать, как живут в черной Башне, точно также как мне было интересно узнать про белую.

— Жив по воле Отца Света, — усмехнулся Садат, — А как ты, брат?

Однако разговора не вышло. За моей спиной взвизгнула Шамириам:

— Ила, ко мне. Живо.

На Садата, в отличие от меня, никто не кричал, однако он счел нужным прервать беседу, кивнуть мне на прощание и пройти мимо.

Я же поплелся к Шамириам. Она уже раздавала «черным» мюридам указания, старейшина Ибрагим на другом конце двора занимался тем же самым. Нам, похоже, сидеть в Башне сегодня не придется, да и вообще никогда не придется. На нас были все работы по обслуживанию обители.

— До обеда будешь таскать воду, — сообщила мне Шамириам, — Вместе с Хамом и Билялом. Они тебе все покажут и расскажут.

Хам и Билял уже были тут же, рядом. Хам гадко ухмылялся, а Билял оказался тем мелким и щуплым пареньком, который вчера принес мне черные одежды мюрида. Судя по виду — Билял тут вообще был самым младшим из всех, возможно ему еще даже не было шестнадцати.

В принципе, это было ожидаемо — я ждал новых испытаний, я был к ним готов. Но тем не менее, в очередной раз не сдержался и возмутился:

— Моя госпожа, вчера вы мне сказали, что носить воду — работа для новичков…

— Так и есть, Ила. Ты — новичок.

— Да, но Хам-то не новичок. Почему же я должен носить воду с ним?

— А Хам у нас всегда носит воду. Он у нас ни на что другое не годен. Зато силы у него — как у быка. Так что я бы на твоем месте радовалась, что получила такого сильного напарника. С Хамом быстрее управитесь, да и тебе придется тащить меньше.

Это все было очень сомнительно. В смысле — в силах Хама я не сомневался, но вызывало сомнение, что он будет использовать свою силы для переноски воды, а не для того, чтобы заставить меня её тащить.

Но спорить тут было бесполезно, а Шамириам уже забыла про мое существование и бросилась давать указания другим мюридам.

— Ты тащи нам лепешки на завтрак, — лениво приказал Хам Билялу, — А ты… Ты ведра неси. Они под восточной стеной, рядом с баней.

Вроде бы указание Хама было здравым, кроме того, он на этот раз обошелся без оскорблений. Я твердо решил, что не буду начинать конфликт первым, так что без лишних вопросов пошел за ведрами.

— Бери пять штук! — прикрикнул мне в спину Хам, — Когда наполним ведра — этот задохлик Билял больше одного все равно не унесет.

Я так и поступил, когда я вернулся с ведрами, довольно объемистыми, Хам и Билял уже ждали меня возле северной стены обители, недалеко от Заповедной Башни шейха. У Биляла в руке был сверток, видимо, с лепешками. А в стене здесь я с удивлением рассмотрел небольшую калитку.

— Значит, отсюда можно выйти не только через ворота?

— Кому надо — тому можно, — чванливо ответил Хам, потом достал ключ и открыл калитку.

За северной стеной монастыря возвышались горы, здесь холмистая каменная равнина уже переходила в настоящий горный хребет. Я знал, что дальше к северу есть горы еще выше, доходящие до самых облаков, я видел их, когда мы ехали сюда по каменной пустыне. Эти горы за монастырем по сравнению с теми дальними чудовищными громадами были совсем небольшими, но отсюда, от подножия казались гигантскими. Задрав голову, можно было даже увидеть, что высоко над обителью на этих горах есть небольшие пологие склоны, где растет какая-то трава и чахлые деревца.

Вверх в горы прямо от калитки монастыря уходила крутая тропа.

— Да ты не бойся, — протараторил Билял, заметив каким взглядом я смотрю на тропу, — Выглядит жутко, на на самом деле это не так сложно, как кажется. Тут идти шагов двести. Родник выше по тропе. Нам надо всего-то сделать сто одиннадцать ходок, и дело сделано.

— Сто одиннадцать?

— Ну да, — объяснил Билял, — Я считал, именно столько нужно, чтобы наполнить все цистерны в обители. Ты не переживай. Если поторопимся — до обеда все успеем.

Мы вышли на каменистую тропу, уходившую вверх сквозь скалы. Калитку в стене монастыря Хам за нами прикрыл, но на ключ запирать не стал.

— А почему не на ослах? — спросил я.

— Так дольше будет, — охотно ответил Билял, — Тропа крутая, осёл будет спотыкаться. Да и пока его навьючишь, пока закупоришь фляги, потом откупоришь. Ведрами — быстрее…

— Ну хватит болтать, — недовольно произнес Хам, как только мы стали подниматься вверх по тропе, — У меня от вашей болтовни башка болит. Заткнитесь оба. И давай мне лепешки. Вы сегодня без завтрака, шайтаны. Мне лепешки нужнее, потому что я больше вас, а значит и питания мне потребно больше.

Билял покорно протянул Хаму сверток с лепешками. Однако я не был намерен это терпеть. И дело было даже не в том, что я голодал уже почти сутки, а просто Хам меня достал.

— Это мы что ли шайтаны? — осведомился я у Хама, который шел по тропе первым, — Правоверные побивают шайтана камнями, Хам. И побивают ими не нас. А тебя! Так и кто тут шайтан?

Я поднял с тропы мелкий камень, в которых тут недостатка не было, и запустил его Хаму прямо в голову.

Камень угодил точно в цель — в ту часть Хамовой башки, которую не закрывала чалма.

— Ослиный пенис! — выругался Хам, схватившись за затылок.

Хам резко остановился и повернулся ко мне. Оказавшийся между нами на узкой тропе Билял с ужасом вжался в скалу, будто хотел сейчас в неё всосаться.

— Братья… — испуганно пробормотал Билял.

— Эта южная черножопая гнида мне не брат, — заявил Хам, сверля меня взглядом, — Из какой дыры наш отец-шейх вообще его достал? Откуда привез? В каком нужнике нашел? Самое главное — зачем наш возлюбленный шейх притащил его сюда? Не для того ли, чтобы я поучил его уму-разуму?

— Может ли научить уму тот, у кого нет собственного ума? — спросил в ответ я, — Из тебя учитель так себе, Хам. Смотри, как бы я тебя не научил…

— Я тебя калекой сделаю, — пропыхтел Хам, — Другое учение с тобой не работает вообще. Твоя мамаша-шлюха тебя вон учила-учила, да видать не выучила…

И вот тогда меня охватила ярость.

После таких слов по всем законам и традициям я должен был Хама не просто избить, а зарезать насмерть. Это теперь было дело чести. При этом я прекрасно понимал мое положение. Во-первых, я не могу убить моего брата-мюрида, пусть даже такого, как Хам. Во-вторых, он меня выше ростом, больше, тяжелее и ручищи у него, как у кузнеца. Да и на тропе он стоит выше меня, он может меня покалечить одним ударом — просто спустит меня вниз по тропе, и я переломаю тут себе все кости…

Во мне сейчас схлестнулись три желания — желание наказать Хама, желание остаться целым самому и желание быть все же хорошим мюридом и вообще не доводить до кровопролития. И был еще страх, но мой праведный гнев гнал этот страх прочь…

А Хам уже поднял с тропы камень. Не такой мелкий, как я швырнул в него, а увесистую каменюгу.

— Закрой глаза и сделай вид, что ты ослеп, — посоветовал Хам Билялу, и Билял покорно зажмурился.

Я выпустил из рук ведра, которые тащил я один — все пять штук. Ведра тут же загрохотали, покатились вниз по тропе.

— Ну давай! — заорал я Хаму прямо в лицо, — Давай! Бей!

А ведь он меня убьет — подумалось мне. Как уже убил Назима, своего прошлого соседа по келье, если верить слухам. Но мне сейчас было плевать. Я должен стать шаэлем или умереть. Тот позор, который я пережил в детстве, когда сбежал от драки — не должен повторится никогда. Вот ради этого я готов был умереть, лишь бы не быть никогда больше маленьким и слабым.

А в следующий миг вдруг случилось нечто очень странное. Хам замахнулся булыжником, он даже его бросил… Но камень полетел мимо моей головы, куда-то в сторону, он загремел вниз по горной тропе.

А потом Хам пошатнулся.

— Зрение мутится. Ничего не вижу… — выругался Хам.

Лицо у него все покраснело, будто он только что ехал по пустыне — летом, в полуденную жару.

— Жарко, — пожаловался Хам.

Он облокотился рукой о скалу, потом тяжело привалился к ней плечом.

Я понятия не имел, что происходит, но начатое надо было закончить — и я двинулся к Хаму, сжимая кулаки и намереваясь разбить ему в кровь физиономию.

Хам тем временем совсем сполз на тропу, теперь он просто напросто растянулся на ней. И даже сверток с лепешками, которых он так жаждал, вывалился из его руки.

Да что с ним такое?

Так или иначе, но бить лежачего я не собирался, так что драку наверное придется отложить? Рожа у Хама тем временем стала совсем красной, будто он только что сунул лицо в костер.

— Жарко, — пожаловался Хам слабым голосом, — Пить. Дайте пить…

— Отец Света, помилуй нас, — испуганно протароторил Билял, уже открывший глаза, — Что с ним? Ила, что ты с ним сделал?

— Я ничего не делал, — честно ответил я.

Я теперь и сам перепугался. Я был готов к драке — но не к тому непонятному, что сейчас происходило.

— Он заболел? — спросил Билял.

— Не знаю…

Я пощупал лоб Хама, и тут же отдернул руку. Хам был такой горячий, что обжигал. Ясно было одно — с такой температурой люди долго не живут.

— Беги в обитель за помощью, — сказал я Билялу.

— За помощью? А кого звать? — растерялся паренек.

— Да кого угодно! — разозлился я, — Ибрагима, Шамириам, Нуса, хоть самого шейха! Он умирает, понимаешь ты? Помилуй нас, Отец Света.

Билял не стал задавать лишних вопросов, а бросился к калитке вниз по тропе. Благо, уйти мы успели еще очень недалеко.

Я же взвалил на себя Хама, раскаленного, как долго лежавший на солнце камень, и потащил его вниз по тропе. Это было очень нелегко, парень весил раза в полтора больше меня самого, а я уже почти сутки ничего не ел и этой ночью почти на спал, так что сил у меня было маловато.

Однако я кое-как сумел втащить Хама в калитку, возле которой валялись сброшенные мною вниз ведра.

В обители меня уже встречали — прямо за калиткой стояли Шамириам, Билял и трое незнакомых мне мюридов в черном. Видимо, Шамириам была где-то недалеко, поэтому Билял нашел её быстро.

Я положил Хама на землю и, тяжело дыша, сообщил:

— Ему плохо.

Шамириам тут же опустилась рядом с Хамом на колени, коснулась пальцем его лба. И в ужасе подняла на меня глаза:

— Что с ним? Что ты с ним сделал?

— Да ничего, госпожа! Я ничего с ним не делал. Почему вы все думаете, что это я сделал? Он просто вдруг ослаб и упал. И температура поднялась. Есть у нас лекарь? Позовите его.

Хам теперь дышал с явным трудом. И вот тогда мне вспомнилось — пещера в оазисе. И мальчик по имени Эльсид, который дышал точно также…

И мне стало так страшно, как бывало только в моих ночных кошмарах.

Шамириам поднялась на ноги:

— Лекарь тут бессилен. Дайте ему пить. А я приведу шейха, если на то будет его воля.

И Шамириам решительно, чуть ли не бегом, двинулась к Заповедной Башне шейха. Через несколько мгновений она уже открыла дверь и исчезла в зеленой Башне, к счастью, Башня была совсем рядом, возле северной стены монастыря.

— Я принесу пить, — пообещал Билял и побежал к хозяйственной постройке, где была цистерна с водой.

А я тупо, будто во сне, глядел на зеленую Башню.

— Разве туда можно входить без позволения шейха?

— Ей можно, — мрачно ответил мне один из мюридов, все трое сейчас смотрели на умиравшего от неизвестной болезни Хама, — Ей, и еще Нусу. Только устады могут войти в Башню шейха без его приглашения.

Губы Хама тем временем зашевелились, он пробормотал:

— Проклятая жара. Адское пекло…

— Отец Света, помилуй нас, — хором произнесли мюриды.

Билял бежал к нам с пиалой воды, расплескивая по пути её содержимое. А Хам вдруг облокотился на руку, уперся в землю и поднялся. А потом даже осмотрелся.

— Что это я? — удивленно спросил он, ни к кому особенно не обращаясь.

Ему явно становилось лучше, прямо на глазах. Лицо все еще было красным, но уже не таким красным, как раньше. Я подошел к Хаму, пощупал ему лоб. Температура спадала, причем стремительно. Хам был все еще горячим, но теперь уже не раскаленным. Теперь у него был обычный жар, как у лихорадочного больного.

Взгляд у Хама сфокусировался и застыл на мне. А потом на его лице отразилась мучительная работа ума. Он все вспомнил. И в следующий миг вскочил на ноги, пошатнулся, но устоял, и закричал:

— Отойди от меня. Шайтан, отойди!

— Хам, послушай, я…

— Отойди!

Я не стал отходить, но Хам уже сам отбежал от меня на пару шагов. Чувствовал он себя, судя по всему, теперь превосходно. Физиономия у него теперь стала белеть — не от болезни, но от смертельного страха.

— Отец Света, помилуй меня, убереги от зла и скверны, и адских созданий…

Хам упал на колени и принялся твердить молитву, будто пытаясь этой молитвой прогнать меня. Однако молитва не работала — я не прогонялся. И это меня утешило, по крайней мере, я убедился, что я человек, а не джинн и не шайтан. Хотя Хам, да и остальные мюриды смотрели на меня так, будто я был именно им.

Билял запоздало протянул Хаму пиалу воды, Хам залпом выпил воду, а потом продолжил начитывать молитву.

Я тоже помолился, но про себя — с благодарностью, что Хам все же поправился. Про нанесенное им мне оскорбление я уже и думать забыл.

Мы и не заметили, как вернулась Шамириам. Вернулась одна, без шейха.

Хам тут же рухнул девушке в ноги:

— Моя госпожа, этот послушник, назвавшийся Илой — шайтан! Пощадите меня, я не буду с ним работать, не буду с ним спать в одной комнате. Прогоните его!

Глядя на нынешнее жалкое состояние Хама я даже не знал пугаться мне или радоваться. Так или иначе, но парень, похоже, теперь боялся меня, как самой смерти.

— Встань, — приказала Хаму Шамириам, — Прогнать Илу может только шейх. Как и тебя. Это он решает. А шайтанов у нас тут быть не может, наша обитель защищена от всякого зла по воле Отца Света.

— Госпожа, он меня заколдовал!

— Шейх сказал, что все в порядке, — спокойно сообщила Шамриам, — Сказал тебе благодарить Отца Света. Шейх знал, что ты поправишься. А работать ты будешь с тем, с кем я тебе скажу. И спать тоже. Если не хочешь спать в одной келье с Илой — можешь ночевать во дворе, как пёс. Дело твое. А еще шейх сказал мне вас двоих больше из обители не выпускать — ни тебя, ни Илу.

Хам растерянно захлопал глазами, его губы снова зашептали молитву, на меня он старался вовсе не глядеть.

— Ну вот что, — деловито продолжила Шамириам, обращаясь теперь к трем незнакомым мне мюридам, — Вы трое будете таскать воду от родника до калитки. Ведра где?

— Там, за калиткой, — сообщил я.

— Очень хорошо. Вы трое таскайте до калитки, а Хам, раз уж он поправился по воле Отца Света, пусть наполняет цистерны. Но из монастыря пусть не выходит, шейх запретил. А ты, Билял, пойдешь чинить одежды. А ты, Ила…

Шамириам с сомнением посмотрела на меня, явно раздумывая.

— Ты шить умеешь?

— Нет, госпожа. Шить — это же женская работа.

— Понятно, — вздохнула Шамириам, — Ну тогда…

— Я могу смотреть за верблюдами.

— У нас тут нет верблюдов, Ила. Только кони, козы, куры, ослы и кошки. Кроме того, шейх мне сейчас сказал к животным тебя не подпускать. Пойдешь помогать каменщикам. Надо отремонтировать восточную стену, вот эти трое мюридов сегодня должны были ей заняться. Но не сложилось. Так что я поставлю тебя с Мумином, он тебя научит, что делать.

— Да, госпожа, — кивнул я, — Послушайте, мне очень нужно поговорить с шейхом. По поводу того, что только что произошло…

— Шейх не считает это нужным, Ила. Отправляйся к восточной стене и жди там Мумина. Ты меня слышал.