Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 55: Про жадное всепожирание

Гроза грянула лишь к полудню — обрушилась на горы ливнем, громом и свирепыми ветрами. Продолжать путь дальше не было никакой возможности, ливень и ветер просто сбросили бы меня вниз, покатили по горной тропе, вместе с конем, если бы я дерзнул идти дальше.

Да и сил у меня уже не было. Я не спал больше суток.

Я нашел пещерку, раньше явно облюбованную медведем или другим чудовищем — тут повсюду валялись козлиные кости, тут воняло звериным духом, но самого монстра на месте не было — я спрятался в пещерку вместе с лошадью, постелил бурку, упал на неё и тут же уснул.

Мне приснилась Алькки-ШЕККИ, моя погибшая джинн — будто она во мне…

Но когда я проснулся, её не было, только пустота внутри, и все еще бушевавшая буря вокруг.

Я поспал еще, и, проснувшись во второй раз, выспавшись, наконец понял, что именно произошло.

Шайтан наслала на меня ярость, заставившую меня отправиться в Бакарах с намерением перебить все селение, уничтожить там всех. Точнее говоря, шайтан своим колдовством и своим очарованием усилила ту ярость, которая уже была во мне — усилила её в тысячу раз! И я совершил ошибку, глупость, поддался чарам. А за одной ошибкой всегда следует вторая…

Вот так я наделал ошибок, и так я убил моего джинна.

Я был одержим шайтаном в тот момент. Но одержимость шайтаном, как я понимал теперь — вовсе не то, что одержимость джинном. Когда ты одержим джинном — у тебя нет выбора. Джинн захватывает тебя полностью, целиком, и джинн привносит в тебя собственное, нечто новое.

Шайтан же действует совсем иначе — шайтан лишь усиливает самое злое, самое мерзкое и черное, что уже есть в твоем сердце. Но выбор ты все еще делаешь сам, шайтан не способен сломить твою свободу воли до конца. Шайтан просто нашептывает, соблазняет, склоняет… Шайтан — много тоньше джинна, много умнее.

Джинн пожирает человека, шайтан же направляет человека неверным курсом. Джинн слишком глуп, он не различает добра и зла, шайтан же — различает прекрасно, но всегда выбирает зло.

И джинн оставляет тебя опустошенным, а шайтан — наделавшим ошибок и несчастным, согрешившим.

Я теперь знал и понимал эту разницу. И вот — я наконец великий мистик, как я когда-то и мечтал. Мне открыта разница между джинном и шайтаном. Но какой ценой? Да и разве об этом я мечтал?

Это был трудный опыт. И я понимал, что надули меня на славу. Я помнил речи шайтана, когда она скакала по камням, я тогда слушал, как очарованный, внимал тайному знанию, а шайтан на самом деле не рассказала мне ничего нового, ничего интересного!

И все её слова и речи — были лишь прикрытием, чтобы вложить в мое сердце ЯРОСТЬ. Не словами и не речами, а на уровне чувств. Шайтан сказала много слов, но на самом деле слова не имели значения, значение имело лишь то, что шайтан в тот момент ковыряла мое сердце, точила его, как червь, вкладывая в меня ЯРОСТЬ…

И вот — я все потерял.

Зло повсюду, зло подстерегает, зло ждет своего часа. И каждый мистик под его ВЕЧНЫМ надзором, и соблазн поддаться злу слишком велик…

Я теперь понимал слова Нуса, сказавшего мне несколько дней назад, что сама мистика — зло, ибо человек устроен так, что просто не сможет избежать соблазна, что обязательно использует свои способности во зло!

Страшное открытие, кошмарное. И подтвержденное мной только что.

Да, конечно, я сумел в последний момент остановиться и не стирать Бакарах с лица земли, но какой ценой?

Я теперь больше не верил ни в людей, ни в себя… А что касается Всевышнего — то я просто не знал.

Буря продолжалась два дня, и все эти два дня я прятался в пещере. Воды и пищи у меня было полно, горцы дали мне с собой много, они мне дали даже корм для коня.

От Бакараха до тайной обители шейха — почти сутки пути по горам, если ехать, не делая привалов. Однако я вернулся к монастырю лишь через четыре ночи после того, как покинул Бакарах…

И я не встретил по пути ни единого человека, только видел паривших в небесах орлов, они явились, когда гроза стихла.

Но все еще было пасмурно, дождик теперь шел мелкий, а небо все еще было в тяжелых серых облаках. Небеса оплакивали гибель секты «Аль-Хальмун», гибель её согрешившего и сошедшего с пути истины шейха, гибель моих братьев, смерть охотников на шаэлей…

Сотни сгинули здесь за последние дни. И остался один я.

Была первая половина дня, когда я достиг монастыря. Я притаился на горной тропе, которая вела от родника к обители, и некоторое время прислушивался, вглядывался в кусок северной стены монастыря, который я отсюда видел.

Ни звука.

И северная стена совсем развалилась, под ней уже лежала целая груда выпавших кирпичей. После смерти шейха эта обитель гнила на глазах, как человеческий труп.

Но где же стервятники, которые должны слететься на этот труп, где люди принцессы, где сама принцесса?

Тут никого не было.

Я спустился ниже, ведя за собой коня под уздцы, ехать по все еще мокрым камням было просто опасно. И в нос мне ударила трупная вонь…

Я не хотел видеть того, что внутри обители, я не хотел этого обонять. Мертвецы там, особенно по такой погоде, уже должны были обратиться в трупное месиво, в зловонную жижу.

Теперь, стоя уже возле самой закрытой северной калитки, я услышал жужжание мух за стенами монастыря, и меня затошнило.

О, Творец, сколько еще раз я должен сюда вернуться, в это проклятое теперь место? Я знал, что сейчас мне придется посетить обитель снова — как минимум еще один раз. У меня там было неоконченное дело, у меня была одна догадка, которую я обязан был проверить.

Я покопался в моих мешках, навьюченных на коня, и достал один запечатанный горшок — тот, в котором хранилось сердце шейха. Если моя догадка верна — то вот он, ключ к самым запретным тайнам этого монастыря, я держу этот ключ в моих руках.

Я не стал обходить монастырь и идти к воротам, располагавшимся с юга. В этом просто не было нужды, да и идти потом через заваленный гниющей плотью двор мне совсем не хотелось. У северной стены, разрушавшейся на глазах, теперь была большая куча кирпича. Я залез на эту кучу, оттуда на стену, а там я привязал веревку к торчавшему и вроде бы крепко сидевшему кирпичу, и уже по ней спустился вниз, на двор обители…

Тут все было даже страшнее, чем я ожидал увидеть. Гроза и ливень залили двор водой полностью, её тут было по колено. И сгнившие куски мертвецов плавали в воде, их разнесло по всему двору, а мухи резвились, жужжали, метались на двором. Дождик все еще шел, но был мелким — такой дождик мухам не помеха.

Вода отсюда, конечно, уйдет, но нескоро. Монастырь стоит на голом камне, здесь нет ни почвы, ни земли, ни рукотворных стоков, вот воде и некуда уходить. А чтобы она стекла вниз с холма в пустыню или испарилась — потребуется еще несколько суток.

Снимать сапоги мне совсем не хотелось, не хватало еще наступить голой ступней на кусок трупа. Так что я прямо в обуви опустился по колено в бурую воду и побрел к зеленой Башне шейха, стараясь поменьше дышать или смотреть по сторонам.

В руках я нес горшок с сердцем шейха, за пояс у меня были заткнуты несколько крепких мешков — благо, мешков мне с собой горцы дали много.

Я вошел в Башню шейха, здесь воды не было, пол Башни располагался много выше уровня двора. В Башне царила тьма, все свечи давно погасли. Странно, но мертвечиной тут совсем не пахло.

Я нашарил в темноте свечку, это было легко, ведь здесь на полу много свечей. Достал из мешочка на поясе огниво, зажег свечку…

Ничего не изменилось. Здесь никто за последние дни не побывал, кроме меня и того отважного горца по имени Вурза. Останки шейха все еще были разбросаны по всей Башне, но они почему-то не гнили, а просто сохли. Тут не летало даже ни одной мухи — будто мухи избегали этого места…

Говорят, что останки святых никогда не гниют, что они свободны от тлена. На Западе даже есть дикие традиции поклонения останкам святых, рыцари обожали кланяться каким-то сушеным рукам, головам, трупам своих праведников.

Может и с шейхом также? Но этого человека было очень трудно назвать святым или праведником.

Мой взгляд, будто против моей воли, сам собой устремился к тонувшему во тьме потолку Башни…

Тут ли еще та тварь, что жрала тело шейха? Я этого не знал. И знать не хотел. Нужно было быстрее делать положенное и скорее убираться отсюда.

Я прошел к люку в полу, сунул ключ в замок, открыл люк, спустился вниз по серым ступеням…

Потом зажег большие свечи в подземной лаборатории шейха. Здесь тоже ничего не изменилось, лаборатория была в том же виде, в котором я её оставил.

Я прежде всего прошел к ящикам, заполненным золотом, и принялся набивать мешки. Куда бы я ни отправился дальше — золото мне пригодится. Правда, очень неудобно, что оно в слитках. Не смогу же я расплатиться в оазисе за еду, воду и ночлег целым слитком? Я вроде бы где-то слышал, что золото — мягкий металл и его можно резать прямо ножом… Я вынул из ножен кинжал, поковырял слиток — слиток на самом деле крошился, но с трудом, приходилось прикладывать усилие.

Значит, разрежу, но это уже потом.

Я взял себе шестнадцать слитков из ящиков, я набил ими мешки. Больше мой конь все равно не утащит, мне ведь придется еще везти еду, воду и другие припасы, а не только золото.

То, чем я занимаюсь — это же не воровство? Я теперь стал последним выжившим из секты «Аль-Хальмун», согласно традиции — я стал шейхом секты. А значит это золото, как и все имущество секты — теперь мое. Да и шейх задолжал мне, еще когда был жив, он пытался отнять мои способности и убить меня! А значит, справедливо, если я возьму это золото шейха себе, в качестве штрафа за то, что творил шейх Эдварра.

Набив золотом мешки, я с сомнением поглядел на алхимическую лабораторию шейха, стоявшую на столе. Все эти колбы, пробирки, трубки… Нет, это брать нет смысла. Я все равно это все никуда не довезу, все разобьется по дороге, превратится просто в осколки стекла. А пользоваться лабораторией я не умею.

Ну и наконец главное.

Я взял в руки горшок с сердцем шейха, подошел к загадочному черному ящику, стоявшему у стены — к тому огромному ящику, в котором мог бы поместиться человек, в котором не было ни дверцы, ни замка.

Моя догадка состояла в том, что этот ящик открывается не ключом, а мистической силой — «нафашем» шейха. Шейх наверняка как-то заколдовал этот ящик, чтобы ящик открывался лишь ему одному. Теперь сам шейх мертв, но его сердце, напоенное его силой — вот оно, у меня в руках, в горшке.

И я поднес горшок к ящику, руки у меня дрожали.

Ничего не произошло, никакая тайная дверца не распахнулась. Черный прямоугольник из непонятного металла так и остался закрытым черным прямоугольником. Может быть это вообще не ящик, а что-то другое? Или я ошибся, и он открывается вовсе не мистической силой шейха, а иначе? Или возможно он открывается лишь силой и волей живого шейха, а не мистической энергией его мертвого сердца?

Я некоторое время раздумывал, держа горшок возле ящика. Потом я поставил горшок на ковер, вплотную к ящику, и погрузился в медитацию сердца на образ шейха.

«Эдварра», — повторило мое сердце имя шейха.

Все еще ничего не происходило. Ящик не реагировал ни на сердце шейха, ни на его имя. А может быть мне нужно использовать тайное имя шейха, имя его сердца? Но я не знал этого имени. Свое имя сердца я шейху раскрыл, еще когда шейх водил меня к черным камням в Долину Крови и творил там непонятный обряд, а вот собственное имя сердца шейх мне так и не сказал — ни тогда, ни потом. Шейх Эдварра унес это имя с собой в могилу, на тот свет. А у мертвецов уже не спросишь.

Я повторил известное мне главное имя шейха вслух:

— Эдварра.

Ничего. Я произнес полный титул:

— Шейх Эдварра ибн Юсуф аль-Маарифа аль-Хальмун Сновидец Ветхий днями.

Я вспомнил даже то имя, которое носил шейх в детстве, до того, как примкнул к еретической секте — это имя я слышал в моих ночных путешествиях, когда мы с белыми братьями исследовали жизнь нашего шейха в наших снах, когда растили шейха и отдавали ему силу…

— Асад?

Но ничего не работало. Ни полный титул, ни главное имя, ни детское имя.

Я снова погрузился в медитацию сердца, я стал повторять все известные мне имена шейха подряд — чтобы воздействовать на этот ящик одновременно и словами, и образами шейха в моем уме, и энергией, сокрытой в горшке с сердцем Эдварры…

А потом я разозлился, выхватил кинжал и одним ударом сбил с горшка запечатанную крышку.

И тут же перепугался того, что сделал — ибо нафаш хлынул из горшка широкой струей, ослепительно ярким фонтаном света…

Сама комната вдруг вся наполнилась светом, будто в ней наступил яркий полдень. Частицы, из которых состоял рвущийся из горшка нафаш, чем-то напоминали частицы джинна, вот только, в отличие от джинновых, они были золотыми, ослепительно сиявшими, а еще были мельче и летели гуще.

И они не жужжали, как частицы джинна, а издавали красивый певучий звон, будто играли райскую мелодию…

Горшок сейчас напоминал извергающийся вулкан, внутри горшка вся сияло и пело, казалось, там зажглось солнце. А поток частиц рвался прочь из горшка, он ударился о потолок, и золотые поющие частицы разлетелись по всей комнате, оседая повсюду — на золотых слитках, теперь казавшихся тусклыми, на огнях зажженных мною свечей, на книгах и свитках шейха. Частицы нафаша залезали в колбы алхимической лаборатории и плясали там, как светляки. Вот только они были ярче светляков, каждая из частиц светила ослепительно, как упавшая с небес звезда…

Частицы облепили черный ящик шейха, и там что-то щелкнуло, и одна из стенок ящика открылась, как дверца. Да! Моя догадка оказалась верной, я угадал.

И еще что-то щелкнуло за моей спиной, я обернулся и увидел, что и черный люк в полу, ведший в неведомые глубины, тоже приоткрылся…

Зачарованные предметы узнали силу шейха и сейчас открывали мне все тайны.

Это было прекрасно, это было неописуемо.

Я стоял среди игравшего, певшего, танцевавшего света, и соблазн овладеть этим светом был слишком велик. И я инстинктивно, даже не отдавая себе отчета, что я делаю, сунул голову в исходящий из горшка золотой поток — так младенец жадно сует голову к маминой груди.

И нафаш шейха стал питать меня. Это совсем не было похоже на поглощение джинна. Когда я женился на джинне — её частицы вливались мне в рот, нос, уши… Но золотые частицы нафаша впитывались мне прямо в кожу, повсюду. Следом за лицом я сунул в поток и обе моих руки.

МОЩЬ. Чистая МОЩЬ. Я ощущал теперь силу — она струилась по моим сосудам, наполняла мои органы, плясала в моем мозгу и сердце…

Теперь я шейх! Теперь все труды шейха Эдварры, все его практики, которыми он занимался несколько сотен лет, все плоды этих практик — это все во мне, все мое.

Змеиный амулет, который я напялил на себя в Бакарахе, убил моего джинна, но не мою силу шаэля. Дар остался со мной! А иначе как бы я впитал силу шейха? И теперь мой дар усиливался в десятки, сотни, тысячи раз.

Я был опьянен силой, я хохотал, как безумец, как восторженный маленький ребенок.

Летать! Теперь я могу даже летать!

И мои ноги оторвались от ковра, и я начал медленно подниматься к потолку помещения, паря в потоках нафаша, и за спиной у меня раскинулись крылья — огромные, золотые, сотканные из света, из чистой мистической энергии…

Я сам становился теперь существом из чистого света, да я в тот момент даже воздухом не дышал!

Но еще миг — и все кончилось.

Меня резко приземлило обратно вниз, и мои золотые крылья рассыпались. И чудесный поток из горшка вдруг иссяк, и внутри горшка воцарилась темнота.

И свет стал гаснуть, гаснуть, гаснуть… Частицы нафаша умирали, каждая из них перед этим издавала пронзительный резкий звон, а потом развоплощалась — просто исчезала.

Все произошло очень быстро. Еще один миг — и вот в комнате горят только свечи, после яркого сияния мистических частиц мне даже показалось, что наступила тьма, что я ослеп…

А когда пришел в себя и пригляделся — понял, что не осталось больше ни одной частицы. Мистика ушла, неизвестно куда. Рассеялась без следа. А у меня закружилась голова, я пошатнулся, потерял равновесие, упал на ковер и меня стошнило.

Некоторое время я лежал, ругаясь, молясь и дрожа всем телом — меня бил озноб. Я не сразу нашел в себе силы подняться на ноги. Ощущения были противоречивыми. С одной стороны, мне полегчало. Я был жив и здоров, это было хорошо. С другой стороны — я не ощущал больше в себе никакой силы шейха. Судя по всему, эта сила во мне не задержалась, она коснулась меня лишь на миг, а потом исчезла.

Ну а чего я ожидал, на самом деле? Глупо было думать, что я сумею впитать силу шейха Эдварры, его мистическую энергию. То ли я слишком слаб и неумел для этого, а то ли просто не знаю тайных обрядов, позволяющих забирать силу из сердец шаэлей. А скорее всего — и то, и другое одновременно.

Я ощущал тоску, пустоту — нечто вроде того, что ощущает с похмелья грешный пьяница, выпивший слишком много вина. Воспоминание о МОЩИ осталось во мне, но сама мощь ушла без следа.

Значит, и остальные горшки с маринованными сердцами для меня бесполезны. Я наверняка не смогу впитать силу ни моих белых братьев, ни Бурхана, ни Шамириам, ни тем более сердец йети.

С йети или даже их сердцами я вообще иметь дело опасался — я помнил, как йети отбил атаку моего джинна и сделал меня самого одержимым, рабом джинна. Сердца йети, их сила — слишком тонкая и опасная материя. Даже теперь, когда джинна со мной больше нет…

Я поглядел на открытый горшок и увидел, что он треснул. А внутри горшка лежало что-то черное, скукоженное — останки прогоревшего и отдавшего весь свой нафаш сердца шейха. Просто горелая плоть, бесполезное мясо.

Я прочитал краткую отходную молитву, обращаясь к Отцу Света, а потом поставил горшок с огарком сердца шейха на полку шкафа — того, где хранились книги и свитки. Пусть оно остается здесь, шейх ведь всю жизнь искал запретной мудрости, так что его сердцу самое место рядом с этими древними загадочными писаниями.

В главном мой план сработал — черный ящик и люк в полу теперь были открыты.

Я с замиранием сердца подошел к ящику, раскрыл пошире его стенку, распахнувшуюся на манер дверцы…