Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 3: Как неверные завоевали Дафар, Нагуд Лекарь отдал свою мужественность ради науки, а мальчик умер

Дафар оказался очень зеленым городом, здесь дули постоянные сильные ветра с океана.

Город стоял на холмах, так что любое путешествие по Дафару было или подъемом вверх, или же спуском вниз, ровных улиц тут не существовало. Климат был гораздо мягче, чем в моем родном жарком оазисе, а сколько здесь было домов, людей, коней, верблюдов, разных чудес…

Дафар считался святым городом, здесь много тысяч лет назад некоторое время жила Литах — девочка, впавшая в ересь и побитая за это камнями. Так учили наши жрецы. Но белокурые светлокожие люди Запада полагали иначе — они почитали Литах, как первого истинного священника и воплощение Творца. Поэтому когда западные рыцари начали строить свою империю, захватывая одну страну за другой — они направили свой удар против нас именно на прибрежный Дафар, и год назад они наконец захватили город, после долгой осады.

Шаэли из десятка правоверных сект, служивших нашей принцессе Зис-Алиш, стояли насмерть и города врагу не сдавали. Но в Дафаре начался голод, и кто-то из местных жителей просто тайно провел в город вражеский десант, чтобы положить конец осаде. Вот так пал Дафар — в результате предательства. Когда рыцари ворвались в город — они убили всех шаэлей, ни один из которых так и не сдался, не опозорил себя. Западные рыцари не владели мистикой и тайнами Творца, но их было больше, чем шаэлей, их мечи были лучше, их броня — крепче, а кораблей у них было больше, чем у нас в сотни раз. Недостаток дисциплины и благородства рыцари компенсировали фанатизмом.

Рыцарей на улицах Дафара было полно, я видел, как они пьют вино, как дерутся пьяными друг с дружкой, как хватают прямо на улицах наших женщин, а иногда даже и мальчиков, чтобы потешиться с ними, как носят на своих щитах и броне картинки с разными бесовскими зверушками (сами рыцари называли это «гербами»), как славят свою Литах на сотне чужих языков, в общем делают всё то, что Творец всем людям делать запретил.

Королей у западных рыцарей было, как верблюжьего дерьма в загоне утром. Только в одном Дафаре у них было трое королей — они поделили город между собой, так что при переходе из одного квартала в другой приходилось каждый раз платить пошлину какому-нибудь королю. Рыцари происходили все из разных народов, а между собой говорили на языке своих священников, который они называли «лингва».

Рыцари утверждали, что несут нам истинную веру — веру в Литах, а еще свое развитое право. «Развитое право» состояло в основном в обложении джахарийцев, верных Творцу и не принявших веру в Литах, разнообразными пошлинами и сборами. Еще рыцари освободили в городе всех рабов, согласившихся принять их религию, и запретили нам побить этих рабов камнями за вероотступничество, как того требуют наши святые книги.

Рыцари понастроили всюду своих храмов, но вообще Дафар был для них лишь перевалочным пунктом. Все знали, что главный удар рыцарей будет направлен на нашу столицу — славный и великий город мистиков, шаэлей и магов Ефру, город, где пребывает наша принцесса Зиш-Алис. Рыцари не умели даже правильно выговорить слово «Ефра», но все мечтали о ней, как один, ибо Ефра была местом рождения и смерти Литах, которой они молились. Мечтали они и о богатствах Ефры, которые могли бы разграбить.

Но прошел год, а в поход на Ефру рыцари так и не выступили, они были слишком заняты дрязгами между собой и разбирательствами, кто у них главный король, так что война ограничивалась пограничными стычками с нашими.

Слава Творцу, что рыцари не стали заставлять нас менять нашу веру насильно. Именно поэтому в Дафаре, несмотря на войну и оккупацию, все еще кипела жизнь — джахари (так зовется наш народ) в городе все равно было больше, чем рыцарей, но это все были люди мирные — жрецы, писари, купцы, лавочники, ремесленники, а по большей части — простые крестьяне, рыбаки и пастухи, жившие в тени городских стен, уже за пределами города.

Вот каким я застал Дафар. А меня самого Дафар застал сломанным мальчиком…

Конечно, Нагуд Лекарь принял меня, как и обещал его родственник — спасший мне жизнь купец. Нагуд Лекарь даже дал мне крышу над головой, еду и работу. Но ведь я потерял всё, что имел до этого, всё, к чему я привык. Лишь в Дафаре я осознал, каким избалованным мальчиком я был раньше. Я привык спать на пуховой перине, а теперь спал на набитом колючей соломой матрасе. Привык есть каждый день мясо и сладости, пить молоко и фруктовые соки, а теперь ел кашу, лаваш и бобы, а пил воду или же кофе — его только по праздникам. Привык читать утонченных поэтов пустыни и книги ученых мужей, а теперь читал только святую «Преждесотворенную» и медицинские трактаты, других книг у Нагуда Лекаря не было.

Да и читал я теперь редко, было слишком много работы. Но и работа была мне тоже в новинку, я привык играть и бездельничать, а оказалось, что мир простых людей совсем не таков — здесь нет времени на игру и безделье, здесь эти занятия просто опасны, потому что могут привести к голодной смерти.

Но самое главное — я привык быть в центре внимания и привык, что меня любят. Просто так, за то, что я есть на этом свете, как любили меня мои мама, папа и братья. А теперь меня больше не любил никто. А больше всех не любил себя я сам — за мою трусость, да еще за мое поганое происхождение, ведь я теперь знал, что моя мать была никем иным, как джинном — главным врагом всех правоверных.

В тот первый год, когда я приехал в Дафар, все было как во сне — в ночном кошмаре.

Нет, конечно, Нагуд Лекарь надо мной не издевался. Но человеком он был тяжелым — самовлюбленным и взбаламошным. Он был рад моему прибытию, потому что ему как раз нужен был помощник, причем, помощник грамотный, умевший бы читать и писать. Семьи у Нагуда Лекаря не было, он лишился своих мужских органов еще в юности, причем, что самое удивительное — по собственной доброй воле.

В нашей стране принято кастрировать всех рабов-мужчин, чтобы были смирнее, не размножались, а самое главное — чтобы они могли прислуживать свободным женщинам, не разжигаясь при этом похотью к ним и не оскорбляя при этом своих госпожей недостойными взглядами.

Нагуд Лекарь не был рабом, но он желал лечить знатных женщин от болезней, он хотел таким образом зарабатывать хорошие деньги. А для этого нужно было больных женщин осматривать. А мужчину-лекаря, понятное дело, никто не допустит осматривать женщину, тем более знатную, это было бы бесчестием и вечным позором для женщины. А бесчестие, как всем известно — хуже смерти. Поэтому женщины в нашей стране очень часто и умирают от болезней, лекарей-мужчин к ним не допускают, а сами женщины лекарями быть не могут. Нагуд Лекарь здраво рассудил, что если он станет лекарем для женщин, единственным в городе, то будет купаться в золоте. Но как ему было это провернуть? Нагуд Лекарь выбрал изящное решение — он заплатил старику, который кастрировал рабов, чтобы тот кастрировал самого Нагуда. А после этого открыто объявил себя самого евнухом.

Городские жрецы, узнав об этом, приехали к Нагуду, тщательно осмотрели его раны и убедились, что Нагуд теперь и правда евнух. Вообще самооскопление — большой грех, но грех слишком редкий, так что жрецы не знали, что делать с Нагудом — сразу побить его камнями или для начала бросить в темницу? На этот счет не было никаких ясных традиций или указаний святых книг. Так что, посовещавшись, жрецы решили ограничиться штрафом, который Нагуд заплатил.

После этого, когда по городу прошёл слух, что Нагуд теперь и правда кастрат, многие перестали приветствовать Нагуда Лекаря на улицах. Но своей цели Нагуд добился — его теперь и правда подпускали к больным и знатным горожанкам, женам, наложницам и дочерям богатеев. Нагуд их лечил, и так озолотился.

Однако позже кровавая жертва Нагуда оказалась напрасной. Он лечил не только женщин, но и мужчин, и однажды решил вылечить сына местного эмира от чумы. Нагуд утверждал, что у него есть новое волшебное средство… Но сын эмира умер в муках. А эмир, убитый горем, в отместку распустил слухи, что его сына убил лекарь, и так уничтожил репутацию Нагуда, теперь никто больше не хотел у него лечиться.

Это было несколько лет назад, и за это время Нагуд обнищал. Он даже собирался уже уехать из города, но тут Дафар захватили рыцари, и Нагуд стал лечить их.

Западных рыцарей лечить оказалось легко — они были наивны, как дети, об искусстве врачевания не имели ни малейшего понятия, и даже мылись пару раз в год. Нагуд Лекарь научил рыцарей умываться и хоть иногда снимать свою броню, и так победил пару мелких эпидемий. После этого он начал продавать рыцарям разные чудодейственные средства — кровь девственницы, рога шайтана, слезы святой Литах… Разумеется, все это Нагуд изготавливал у себя же дома из подручных материалов. Рыцари покупали, платили золотом, иногда даже исцелялись и требовали еще.

Нагуд снова разбогател, хоть и не так, как прежде. Нагуд Лекарь теперь стал скорее аптекарем, чем лекарем, а еще скорее — просто-напросто шарлатаном. Пережив нищету, он озлобился, а еще стал скрягой. О том, что он отрезал себе в юности мужские органы, он теперь жалел.

Вот почему Нагуд с радостью взял меня к себе на работу — любому другому грамотному работнику ему пришлось бы платить, причем много, чтобы работник не проболтался о том, как Нагуд потчует рыцарей дрянью вместо лекарств. Я же подходил Нагуду идеально — я был беглецом без рода и племени, я умел читать и писать в совершенстве, я был слишком запуган, чтобы пойти и донести на Нагуда и его махинации.

Мне не нужно было платить золотом, меня достаточно было просто кормить. Мы оба понимали, и я, и Нагуд — что один я в этом городе не выживу. Если Нагуд выставит меня на улицу — я просто умру, потому что к тяжелой работе не приспособлен, а на другую работу мальчика-сироту, даже грамотного, никто не возьмет.

И Нагуд Лекарь всем этим с удовольствием пользовался. Он меня не обижал, но сильно нагружал работой, причем часто бессмысленной — например, изготовить из грошовой пеньки «рога шайтана», которые потом продавались рыцарям за золото. Я помогал Нагуду создавать его поддельные лекарства, но я же часто смешивал и лекарства настоящие, еще я разносил лекарства больным, носил Нагуду грузы от аптекарей и купцов, прибирался у Нагуда в жилище (он владел вторым этажом большого городского дома), готовил для Нагуда еду, читал ему вслух медицинские справочники, потому что сам Нагуд стал слаб глазами, по той же причине я иногда осматривал вместо Нагуда больных.

Мой первый год в Дафаре был как в тумане. Я мало говорил, почти не ел, с трудом понимал, кто я такой, и где я. Я в точности исполнял все указания Нагуда, я делал всю порученную мне работу, я даже как-то учился у Нагуда его аптекарскому делу — но сейчас я ничего этого уже не помню. Я тогда как будто раскололся на двух мальчиков — первого, помощника Нагуда Лекаря, и второго, перепуганного и мертвого внутри, потерявшего всё, что только может потерять человек в этой жизни.

А ночами ко мне приходили сны. Они начались тогда же — в мой первый год в Дафаре. Это я помню точно, пока я плыл в Дафар на корабле, снов не было. Они пришли позже.

Сначала в моих снах были лишь тьма и страх, темная ночь, какая наверное стоит в аду. Потом ночь моих снов стала приобретать очертания… Очертания моей мамы-джинна, обратившейся живым вихрем и отдавшей свою жизнь за меня, очертания моего веселого когда-то папы, очертания братьев, даже папиной наложницы Юдифь. Во моих снах они были то живыми, то мертвыми, одно мешалось с другим, так что, просыпаясь, я больше не понимал, где жизнь, а где смерть.

Я каждую ночь видел смерть моей семьи и каждую же ночь видел унизившего и растоптавшего меня молодого паренька с саблей — того самого юного шаэля, что убил моего брата, а меня отпустил. Лучше он убил бы и меня! Тогда я бы уже пребывал в свете Творца вместе с моей семьей, и не был бы опозорен…

Это всё было сначала. А потом в мои сны стало приходить ОНО. Золотая девушка — обнаженная, сияющая, крылатая, с мечом в руке. Та, что убила мою мать.

И вот тогда я стал просыпаться посреди ночи с криками. ОНО пришло в мои сны и поселилось там навечно, ОНО являлось ко мне каждую ночь, и не было в мире ничего страшнее, чем ОНО…

Золотая девушка постепенно выгнала из моих снов и молодого шаэля, и страшного чернобородого командира сектантов, и даже мою мертвую семью — мой страх перед неизвестной крылатой тварью был столь велик, что гнал прочь все остальные страхи.

Я стал сходить с ума, я иногда засыпал прямо посреди улицы, прямо стоя, и видел в моих видениях золотую девушку…

Я стал хуже работать, а мои крики мешали ночью спать Нагуду Лекарю. И тогда Нагуд начал меня лечить — он окунал меня в ледяные ванны, пускал мне кровь, натирал меня жгучей травой, называемой «кракр», окуривал ей же мою спаленку, потом заставил меня начать курить листья «вершайи» — другой травы, считавшейся хоть иногда и целебным, но в целом сомнительным средством.

Ничего не помогло. Разве что ледяные ванны, да и то на короткое время. От травы «кракр» я весь покрылся волдырями (к счастью, потом они полностью прошли), а к «вершайе» я просто пристрастился, я начал курить её в 12 лет, она давала бодрость, но и кашель тоже. А кашляющий ученик лекаря — это позор. Никто не будет лечиться у лекаря, у которого кашляет его ученик. Так что через год Нагуд Лекарь отобрал у меня вершайю, и запретил мне впредь к ней прикасаться, чем причинил мне еще больше страданий. Впрочем, от зависимости я избавился, как и от кашля.

А мои страшные сны о золотом существе как были, так и остались. Честно говоря, я с самого начала не верил, что Нагуд Лекарь меня вылечит — я знал, что мой хозяин никто иной, как шарлатан. Нагуд был талантливым человеком, его познания были велики, но он же был авантюристом, экспериментатором, он не мог удержаться от обмана, когда выпадал шанс надуть пациента, не мог удержаться от соблазна продавать свои «рога шайтана» — и это бесчестие губило все дело Нагуда. С годами он приобрел репутацию обманщика, и обращались к нему все реже. Даже глупые западные рыцари начали подозревать, что Нагуд их водит за нос…

Чему я научился за мои годы работы на Нагуда? На самом деле многому. Я теперь знал все лекарства и травы, я знал, что телом человека управляют четыре стихии, знал, как поддерживать эти стихии в балансе и гармонии, чтобы человек не болел, я умел вырвать зуб и смешать порошок от зубной же боли, умел даже отрезать человеку палец — иногда Нагуд занимался и таким, мы с ним лечили рыцарей, заработавших в битвах гангрену.

Еще я выучил языки — западную «лингву» и восточную «праси», на этих языках у Нагуда Лекаря было несколько медицинских книг.

Но самое главное, я уяснил для себя нечто очень важное — наша медицина сомнительна. Иногда она помогает, а иногда нет. Тут все зависело на самом деле больше от воли Творца, чем от лечения. И правильное лечение может убить человека, а при неправильном человек может поправиться вопреки всему. «Мы пока что мало знаем» — любил повторять Нагуд Лекарь. И я был с ним согласен, мы знали про человека и его тело не просто мало, а очень мало.

Взять хотя бы вот эти четыре стихии, про которые пишут все мудрецы — и у нас, и на западе, и на востоке. Существуют ли эти стихии в теле человека? Мудрецы говорят: да. Но ведь их никто никогда не видел, этих стихий…

А что, если на самом деле все не так? А что если и никакого Творца на самом деле нет? Моя жизнь доказывала это. Так что в конце концов я пришел к единственно верному выводу: или Творца нет, или же Творец злой.

И вот тогда я стал мертвым мальчиком окончательно.