Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 41: О шести искушениях Старца и одном искушении Илы

И время остановилось. И Вселенная замерла. В святой Башне Света не было ни времени, ни пространства, ни кусочка злого мира. Ибо эта Башня — не от мира и не в мире.

Сейчас, много лет спустя, поглаживая мою длинную седую бороду и оглядываясь назад, я спрашиваю себя — был ли я когда-нибудь по-настоящему счастлив? И я отвечаю сам себе — да, был. В тот год, во вторую половину священного и жаркого месяца Харара, когда я жил в белой Башне Света.

Здесь все было иначе, не так, как в черной Башне Творца.

Здесь все было белоснежным, и здесь пребывал Свет. Стены, полы, потолки — все из белого кирпича. Но кирпич здесь покрывала искусная резьба, изображавшая сцены Рая — его сады, родники, долины, солнца и звезды.

Здесь росли акации, пальмы и цветы в кадках, которые стояли прямо в коридорах Башни, и которые мы поливали из нашей цистерны. Здесь были даже певчие птицы, сидевшие в клетках, и Башня была полна щебета и пения.

А еще был свет. Сначала я его не замечал, потом он меня пугал, но со временем я привык и полюбил его. Свет гулял по коридорам и кельям — золотой и заполнявший собой все пространство Башни и все души мюридов. Внутри Башня Света всегда выглядела так, будто снаружи яркий полдень — даже в пасмурную погоду, когда небеса были закрыты тучами, даже ночью.

Свет струился по помещениям Башни, перетекал, будто играл с нами. Но где источник этого света? Я сначала этого не понимал, я все искал спрятанные лампы. Пока один из послушников не объяснил мне, рассмеявшись:

— Шейх — наш свет, Ила. Это его дух наполняет нашу Башню солнцем.

Так что никаких ламп в Башне Света не было, они были ни к чему. Тут было всегда светло и без ламп. Здесь сиял шейх, незримо присутствовавший возле своих мюридов.

Белое, золотое, да еще зеленые растения в кадках, и яркие птицы в клетках — вот цвета Башни Света. А черного здесь не было совсем.

Но ничего из этого не проникало наружу Башни. Все оставалось внутри. Так что если смотреть снаружи — то не увидишь никакого света, льющегося из окон. Я его и не видел раньше, когда жил в проклятой черной Башне Творца…

Но те времена я очень скоро забыл.

Новым старейшиной черной Башни Творца вместо меня стал Бурхан. Но мне уже было все равно, я вообще больше не говорил и не имел дел с обитателями черной Башни. Не имел я дел теперь и с Шамириам. И только Заки иногда на меня жалобно поглядывал — с мольбой во взоре… Его можно было понять. После того, как меня переселили в белую Башню Света — Заки очень долго били, каждый день, за то, что он дружил со мной, пока я был старейшиной, за то, что он рассказывал мне обо всех грехах братии, за то, что он посмел быть товарищем джинну и шайтану.

Но мне теперь было все равно. Что мне за дело до Заки? Заки остался в черной Башне, а я теперь — в белой.

«Проблемы верблюда эмира не волнуют», как говаривали в моем родном оазисе.

Мне теперь не нужен был Заки, у меня теперь было девяносто шесть друзей — именно столько юношей жило в белой Башне Света, если не считать устада Нуса. И каждый из юношей был мне таким другом, о каком раньше я мог только мечтать. Ибо все обитатели белой Башни Света были образцами чести, благородства, веры и товарищества. Я наконец обрел семью — очень большую и очень дружную.

Здесь я не слышал ни от кого плохого слова ни разу. О том, чтобы здесь меня кто-нибудь назвал джинном или шайтаном — не могло быть и речи. Белые мюриды вообще никогда не поминали ни джиннов, ни шайтанов, ни иную мерзость. Ибо все их мысли были лишь о Боге и шейхе, и ни о чем другом.

Они были святыми — мои белые братья. И я вошел в их сонм святых.

В белой Башне Света было все для всех, а не было здесь лишь одного — зла. И еще смерти. Разумеется, здесь никто не умирал во сне, казалось, что я живу среди бессмертных. И вот тогда я окончательно убедился, что я не джинн, не шайтан, не плохой человек. Мне просто не хватало благочестивой компании. И вот — теперь она у меня была.

И я возблагодарил за это Отца Света всем моим сердцем, и я полюбил шейха больше, чем любил когда-то родных мать и отца. Ибо шейх — он дал мне больше, чем мать и отец.

Келья здесь у каждого послушника была своя собственная, личная. Мы просыпались в наших кельях еще до рассвета. Будильщика в белой Башне не было, потому что он был просто напросто ни к чему. Никто по утрам не оглашал Башню криками и призывом к молитве, потому что белые мюриды просыпались все разом, в один момент. Мы все были единым организмом, наш нафс, наше ЭГО было разрушено теперь — у нас не было секретов друг от друга даже в наших мыслях.

И наши мысли, обращенные к Отцу Света и шейху, тоже были одним. Вот почему мы вместе засыпали и вместе же просыпались, в один и тот же миг.

А проснувшись — умывались, повязывали наши чалмы и шли на дорассветную молитву. Потом мы медитировали, медитация в этой Башне была лишь одна — медитация сердца. Я овладел ей довольно быстро. Всего то и нужно было, чтобы забыть про все, кроме шейха. Здесь это оказалось легко. Я очень скоро выучился забывать — забывать о зле, о похотях, о мире, о себе…

Зачем нам все это, если есть шейх?

Шейх теперь жил в моем сердце, он тек по моим кровеносным сосудам, он был дыханием в моих легких, он растворился во всем моем теле и душе…

Шейх. Эдварра. Ключ и врата Света.

После утренней медитации была еще одна молитва — общая, вместе с черными братьями. Но сидел я теперь уже не с ними, а в самом центре толпы белых мюридов — именно туда меня посадил Нус, как любимого ученика шейха.

Завтрака не было, все еще стоял священный месяц Харара, и мы не ели до наступления темноты, как и велит святая Преждесотворенная.

После общей молитвы мы выполняли кое-какие работы в белой Башне. Но их было мало, много меньше, чем в Башне черной. А меня вообще освободили от работ в Башне и отправили делать целебные напитки и мази из трав, которые черные братья для нас собирали в горах. У меня хорошо получалось, все же не зря я был когда-то учеником лекаря.

Потом была тренировка, и я теперь сражался не деревянной палкой, а моим ятаганом, который мне подарил шейх. И в этом искусстве я делал успехи! Оказалось, что когда твое сердце свободно от мирских забот — тренироваться легко. И тело мое крепло, вслед за моим духом, и рука моя работала мечом все умелее. Я, конечно, пока еще не умел летать и двигаться со скоростью ветра, как другие белые послушники, но я определенно учился и совершенствовался. Нус хвалил меня. А черные братья, наблюдавшие за нашими тренировками, завидовали мне, точно также, как когда-то я сам завидовал белым мюридам…

После тренировки мы читали святую Преждесотворенную и другие тайные тексты, скрытые от неверных, профанов и черных братьев. Тексты были древние, и все об одном — о вечной битве Отца Света со злым Творцом, об исправлении зла, которое принес Творец в мир, об освобождении из этого мира-тюрьмы и достижении Рая… И о шейхе, и о других шейхах, бывших до него.

Ибо шейх — хранитель ключей от Рая. Шейх был с нами в этой Башне, хоть и покинул обитель! Он присутствовал с нами духовно, незримо, я чувствовал это каждое мгновение, пока жил в Башне Света.

После тренировок некоторые из белых братьев уезжали в ближайшие селения, чтобы проповедовать там о величии нашего шейха. Но меня за пределы монастыря больше не отправляли, так решил Нус, а я не задавал вопросов. Зачем? В белой Башне не было никаких вопросов, там был Свет — ответ на все вопросы.

Во второй половине дня снова были медитации, молитвы, благочестивые беседы… И я ни разу не встречал еще людей, с которыми мне было бы настолько интересно беседовать, как с белыми мюридами. Каждая их речь, каждое слово было напоено верой, любовью и искренним благочестием.

Был ужин — состоявший из кислого молока, лепешек, зелени, фруктов, очень редко — рыбы. Рыбу мы покупали у горцев и жителей оазисов, обычно это была форель из горных речек. А вот мяса в белой Башне не ели вообще.

Но самое интересное начиналось после ужина и после последней молитвы, которую мы творили уже после заката. После молитвы каждый из нас выпивал стакан теплого козьего молока с анисом, а потом мы шли спать. Еще трижды в луну мы ели козий сыр со святой плесенью, которая передается от одного шейха к другому в этой секте уже много тысяч лет.

Анис и сыр с плесенью были волшебными. Они открывали нам Врата — за пределы этого злого мира, испоганенного Творцом, в мир истинный, в мир чистого Света. Туда мы уходили во сне.

Нус научил меня, как покинуть мир зла — хотя бы на время, хотя бы на ночь. Нужно думать о шейхе, нужно произнести три священных буквы, нужно правильно дышать, нужно постукивать по матрацу пальцем особым образом — все это, пока не уснешь. А когда уснешь — вот тут и начнутся чудеса…

Для меня чудеса начались лишь на третью ночь в белой Башне. В первые две ночи я еще недостаточно овладел искусством «ночного путешествия», как это называлось, так что братья путешествовали без меня. Но на третью ночь — я отправился в путешествие вместе с ними.

И я никогда не забуду моего первого ночного путешествия, ибо это — прекраснее всего, что есть во Вселенной. Ночное путешествие — великое лекарство. Оно исцелило меня от моих ночных кошмаров, и те ушли, как мне тогда казалось, навсегда. Теперь я был больше не одинок в моих снах, ведь путешествовали мы все вместе — я был с моими братьями, я был с моим устадом и шейхом.

Мы все видели один и тот же сон. Тот сон, что превосходит величием любую явь.

Я помню это как сейчас — в ту первую ночь, когда вся белая Башня уснула, и я впервые отправился с мюридами в ночное путешествие — и мы во сне растили нашего шейха.

Это было жутко сначала, потом весело, а потом я испытал чистый восторг.

Я спал, но и не спал одновременно. Разница с обычным сном была в том, что я отлично понимал, что сплю. Однако это не делало мой сон менее ярким или красивым. Пожалуй, тот сон был даже ярче любой реальности. В нем я ощущал себя живым, как никогда.

Все братья были тут же, вместе со мной. И нас вел Нус. Но в этом сне мы не были людьми, а были чистым светом. Огненными шарами, которые летели над миром и Вселенной, маленькими солнышками…

И вот — мы все прилетели в городок. Какой-то пыльный Богом забытый оазис. И здесь была печальная женщина, она качала на руках младенца.

— Асад такой маленький, все время болеет! — произнесла грустная женщина, — Я боюсь, Господи, что он умрет! Помоги Асаду, моему дитятке…

И я понял, без всяких слов и объяснений, что этот ребенок, этот маленький Асад — и есть шейх, только это шейх много сотен лет назад, в детстве. И сердце мое наполнилось великой любовью и жалостью к младенцу.

— Поможем нашему шейху, пусть будет сильным! — грянул во сне голос Нуса, — Благославление шейху, величайшему!

И мы все стали лить наш свет, ведь каждый из нас был сейчас Солнцем. И каждый из мюридов хотел отдать больше света шейху, лишь бы он поправился, лишь бы не болел, лишь бы рос и стал сильнее… Ибо кто мы без шейха? Если этот ребенок умрет на руках у матери — не будет ни шейха, ни тайной обители, ни нашей Башни, ни нас — её мюридов.

Мы отдавали шейху свет наших душ и наших молитв, и ребенок выжил, поправился. А потом вырос…

Яркая вспышка. И ребенок исчез.

Вот Асад уже постарше. Ему сейчас лет семь. Он стоит посреди пыльной улицы, он весь в лохмотьях, в рванине, грязный. И побитый. Над ним издеваются. Богатые мальчики обступили его, один из мальчиков отобрал у маленького Асада лепешку — единственную его еду в тот день.

— Асад, выродок, я разве разрешал тебе ходить по моей улице? — орет на шейха белокожий и богато одетый мальчик.

Он чем-то похож на Заки, этот мальчик…

Но уже вновь звучит громовой и ясный голос Нуса:

— Наш шейх в беде! Отдадим ему нашу силу, братья. Ибо наша сила — от шейха и принадлежит ему же. От него пришла, и к нему же уйдет.

И каждый из нас снова испустил свет, чтобы наполнить шейха силой. И вот — маленький шейх вырвал лепешку у богача, вот ударил кого-то из его дружков, вот убежал по улице, и по щекам его текли слезы.

Обидчики погнались за шейхом, но шейх теперь был силен, он перелез через забор, оттуда — на крышу какой-то мазанки, а потом оторвался от преследователей…

И братия восторжествовала. Мы спасли маленького шейха от беды!

Яркая вспышка.

Теперь шейх уже большой, он взрослый молодой мужчина — высокий и статный. И его черная борода аккуратно подстрижена, и на голове его чалма. Шейх — уважаемый человек, он работает писцом у эмира.

Но сейчас его хозяин недоволен, толстый эмир кричит на шейха:

— Как ты посмел? Как ты посмел вписать стадо в податный папирус, подлец? Чума на твой дом, Асад!

Шейх выглядел смущенным, но отвечал твердо:

— Мой господин, мы должны уплатить налог с этого стада. Так велит закон. И это — честно.

— Честно? — ругается эмир, — Честно? А оставить меня без штанов — это по-твоему честно, Асад, вот так ты понимаешь честность?

— Налог принадлежит не мне, и не вам, великий эмир, — склоняет голову шейх, — Он принадлежит принцессе Зиш-Алис, удочеренной самим Творцом. И укрытие налога от принцессы — все равно что воровство у Всевышнего. Простите, господин, но я не могу взять грех на мою душу. Налог должен быть уплачен.

Шейх еще молод тут. Он еще верит в Творца, в принцессу, он еще не знает…

А эмир гневается.

— Ублюдок! Ослиный сын! Ты возомнил себя святым? Мне не нужен святой писарь! А может быть мне тебя бросить крокодилам…

Но писклявый голосок эмира уже перекрывает громогласный глас Нуса:

— Шейх в опасности! Однако наша любовь спасет его. Вы знаете, что делать, братья.

Мы знаем. И мы даем шейху наш свет. И сам воздух во дворце эмира колеблется от света, и сердце эмира смягчается.

— Пошел вон, Асад! Проваливай из моего вилайета, чтобы духу тут твоего не было! Попадешься еще раз мне на глаза — накормлю тобой моих крокодилов, я тебе клянусь.

И шейх уходит. Но он не боится. Он уже бесстрашен, хоть пока что еще и не шейх…

И снова яркая вспышка, снова все тонет в свете.

Шейх уже старше, в бороде появились первые седые волоски. Рядом с шейхом — женщина, самая красивая женщина, которую я видел в своей жизни. Это жена шейха, потому что она без никаба, без чадры. Женщина в коротком белом платье, её плечи и ноги голые, она босая, волосы волной спадают по плечам.

Её черные глаза подкрашены сурьмой и сверкают от гнева.

Вот тут мне уже стало страшно, меня чуть не вынесло из сна обратно в явь, я чуть не проснулся… Но братья и Нус были со мной, они поддерживали меня своим светом, также как все мы поддерживали шейха, так что я удержался во сне и продолжил смотреть его и помогать шейху. И даже полуголая женщина не устрашила меня!

Я должен был помочь шейху. Должен!

А у ног женщины суетились двое маленьких ребятишек, и женщина кричала на шейха:

— Ты не можешь уйти, Асад! Пойми, что это невозможно. Что будет со мной, если ты уйдешь? А что будет с нашими детьми? Ты желаешь нам смерти, желаешь смерти своим детям? Что мы будем кушать, если ты уйдешь? Да и куда ты собрался? В секту еретиков? Воистину, эта секта приведет тебя в ад. Ты безумен, Асад, ты сошел с ума. Как ты можешь бросить всё? Меня, детей, службу? Ради чего? Ради этих демонопоклонников? Люди принцессы схватят тебя и побьют камнями, как еретика. Асад не делай этого. Сообщи о секте властям, не ходи туда. Умоляю!

И шейх усомнился.

Я почувствовал это, все мои браться почувствовали. И не было для нас ничего страшнее и печальнее, чем сомнение нашего шейха в себе самом и в своих решениях.

— Помилуй нас Отец Света! — сказал Нус, и голос его впервые дрогнул, — Дадим решимости нашему шейху, чтобы он выбрал Дух, а не плоть. Отдадим нашему возлюбленному шейху нашу решимость, братья.

И мы пролили наш свет на шейха.

И вот — он уже покачал головой, и сердце его стало камнем, и он пошёл прочь от жены и детей. Ибо Отец Света — выше этого. Но женщина не понимала, она применила против шейха свое оружие — бросилась к нему, обняла, покрыла его лицо и бороду поцелуями, потом пала на колени перед шейхом, потом стала развязывать ему ремень, стягивать с него штаны…

— Больше света, братья, — твердо приказал Нус.

И мы дали шейху больше света.

И шейх оттолкнул жену, он теперь был холоден к её ласкам и к её рыданиям — второму оружию женщины…

И шейх покинул свой дом навсегда. Он оставил женщину и плотское.

Яркая вспышка. Новая сцена.

Шейх уже седобородый, но борода его пока что коротка. Он стоит на коленях перед мужчиной в роскошных одеждах. А лицо мужчины — чистый свет, и все его черты тонут, сливаются в едином ослепительном сиянии.

И мужчина говорит таким мощным голосом, каким мог бы говорить сам Отец Света:

— Ныне я даю тебе новое имя, мой верный устад. Ныне ты — Эдварра, величайший воин Света в истории. И я даю тебе мою иджазу — мое посвящение, полученное моими предшественниками много лет назад от Литах Дочери Первых Людей. И когда я уйду в Свет — ты возглавишь великую секту «Аль-Хальмун», ты будешь шейхом вместо меня…

Так шейх стал наконец шейхом. А мы дали нашему великому учителю свой свет — чтобы у него были силы принять эту ответственность и не бежать от своей судьбы…

Яркая вспышка.

Вот наш шейх уже старый и длиннобородый, он сражается с шаэлями — с людьми принцессы! И слуги злого Творца в черных чалмах обступили шейха, в пустыня вокруг кипит от заклятий, от мощнейшей магии…

Шейх в одиночку противостоит сотням врагов, и силы его на исходе!

Мы отдаем свет шейху, чтобы сделать его сильнее. Мне теперь это легко. Я уже научился, я понял, что нет ничего радостнее, чем дарить шейху мой свет.

Вот так прошло мое первое «ночное путешествие», вот так мы «растили нашего шейха» — мы были за пределами времени и пространства, и мы помогали нашему наставнику в прошлом. Чтобы он стал тем, кем он стал, и потом, в будущем, спас бы уже нас самих от зла этого мира.

И тут не было никакого подвоха, никакого обмана. Только любовь, только дружба, товарищество и святое братство. Мы не слабели, отдавая наш свет шейху, совсем наоборот — становились сильнее. Ибо шейх все возвращал нам сторицей.

И наутро я проснулся совершенно счастливым. Я теперь стал частью шейха, крупинкой святости…

Но это было еще не все, только начало. Мы отправлялись в ночные путешествия каждую ночь, и каждый раз там было разное. Иногда мы снова растили нашего шейха, но теперь по-другому — шейх мог представляться нам маленьким звездным ребеночком, и мы делали его больше, вливая в него свет, пока звездное дитя не становилось взрослым и мудрым Солнцем. А иногда мы не растили шейха, а просто путешествовали в мире за пределами времени и пространства — и мы видели Рай, видели другие Вселенные, видели мистические энергии Отца Света, бушующие в запредельном.

Это было всегда по-разному. Но всегда поучительно и радостно.

Шейх исполнил свое обещание. Он вывел меня за пределы зла, я будто впервые в жизни открыл глаза, вздохнул полной грудью.

Не было больше ни страхов, ни ночных кошмаров. Днем я был с моими братьями и шейхом, и ночью я был с ними же. Иногда во время ночных путешествий мы просто беседовали. Шейх приходил в наши сны, в них он выглядел как крылатое существо из чистого света, и с ним мы летали среди звезд. И он рассказывал нам многое об Отце Света.

Счастье. Я впервые осознал смысл слова «счастье». Точнее вспомнил, ведь я когда-то уже был также счастлив, в раннем детстве. Хоть тогда и не понимал своего счастья.

А священный месяц Харара тем временем заканчивался. И ветер, дувший с юга, становился все жарче, и ночи все теплее…

И кончился святой месяц, и пришла первая ночь месяца Шамаш. Плохая ночь, как считается у правоверных джахари. Ибо в эту ночь была побита камнями девочка-вероотступница Литах, объявившая себя Творцом. Западные рыцари в Дафаре в этот день ходили в свои храмы, потом сильно напивались и буйствовали, а правоверные покрепче запирали засовы своих домов.

Однако здесь, в святой обители, в башне Света, мне бояться было нечего. Чужие богини, злые силы и рыцари далеко отсюда и власти тут не имеют. Так я думал.

Я выпил мое молоко с анисом, я привычно лег спать, я свершил ритуалы, чтобы начать мое ночное путешествие — очередное, увлекательное, полное света, откровений и приключений.

И я уснул. И тут же, сразу же, в тот же миг понял, что произошло нечто ужасное. Что все пропало.

Братьев не было. Как не было и Нуса, и шейха.

Я был совсем один в этом сне. Я стоял среди подземных залов — бесконечных черных катакомб, уходивших в самую преисподнюю…

О, нет. Да быть не может!

Это был мой старый сон, тот сон, который я видел давно — когда только приехал в монастырь, когда еще жил в черной Башне Творца. Это был мой сон. Только мой и больше ничей, вот почему здесь никого со мной не было.

Но я теперь был искусным сновидцем, я знал, что мне надо помнить, что это сон, что это знание — дает власть управлять сном…

Однако уже слышались шаги — поступь моего обычного кошмара. Твари, монстры маршировали по подземным залам, они пели, и их пение становилось все громче, все настойчивее. Они приближались! Те вырожденческие создания, которые не посещали мои сны уже много ночей, теперь вернулись. И они маршировали, они шли на войну. Я снова знал, что они идут на войну, как и всегда в этом моем сне.

— Нус! Шейх! Братья! — закричал я.

Никто не ответил. В этом сне нет никого, кроме меня.

Надо проснуться. Мы, сновидцы Башни Света, умеем просыпаться, когда захотим. Вот только сейчас это не сработало. Я не успел проснуться, я забыл, что я во сне.

А они приближались…

И вскоре подземные залы наполнила их музыка — я слышал лютню, барабан, флейту и еще какие-то инструменты, названий которых я не знал. Проклятая музыка, изобретение шайтана!

Музыка заполняла катакомбы, и вместе с ней черные циклопические залы заполнял ужас.

Мои навыки сновидца сыграли со мной злую шутку. Я теперь умел смотреть яркие сны, неотличимые от яви. И хорошо было смотреть такие сны, когда в них ты летаешь вместе с шейхом, наставником и братьями. Но у этого моего умения оказалась и оборотная сторона — мои ночные кошмары теперь, как выяснилось, стали такими же яркими, как и светлые сны.

И страх схватил мое сердце, обжег мою душу до самых темных глубин.

— Отец! Отец, помоги!

Я уже сам не знал, кого я зову и кого имею в виду — моего настоящего погибшего отца, шейха или Отца Света…

Я забыл, что надо сделать, чтобы проснуться, я забыл все слова молитв.

А демонический марш приближался ко мне, и я наконец увидел этих проклятых поющих тварей — ясно и воочию. Я видел когти, щупальца, чешую, змеиные головы и языки, огромные животы, покрытые струпьями, разверзшиеся острыми зубами рты…

— Нет, нет! Отец, помоги. Мама, мама!

Я задрал голову вверх, к далекому черному потолку подземелья. Я помнил, что Бог, как бы его ни звали — наверху.

А из потолка торчал камень. Не черный, а бурый. Мегалит. Точнее — нижняя часть мегалита. Она дрожала от пения нездешних тварей, от их демонической песни ходили ходуном все подземные залы, весь мой сон…

Да нет. Быть не может.

Я, конечно, узнал этот мегалит. Его верхнюю часть я видел каждый день наяву — в центре двора обители. Это же наш священный камень, одна из трех святынь монастыря.

Но если его нижняя часть здесь…

И невиданный доселе ужас сжал мне сердце. До того самого момента я на самом не деле не знал, не ведал, что такое настоящий страх — всесокрушающий, отравляющий душу навечно.

Я вдруг понял, где находятся эти катакомбы. Они — не в моих снах. Точнее, не только в них. Эти залы, эта песня, эти монстры — это все прямо под нами, под нашим монастырем!

— Нет, нет, нет. Пожалуйста. Пожалуйста!

Но монстры приближались. Они кишмя кишели в этих катакомбах. Глаз у них не было, они меня не видели. Они просто растопчут меня, парализованного ужасом, пройдутся по моему телу, оставив от меня лишь кровавые ошметки, и даже не заметят этого.

Я для них никто. Они живут в другом мире, в том, где человек — это ничто, пыль, плесень…

— Творец, помоги мне! — завизжал я, забыв обо все на свете.

Даже о том, что мы не почитаем злого Творца.

— Ила, проснись.

Голос принадлежал не Творцу, а Нусу.

Проснуться было тяжело, очень тяжело. Я будто сбрасывал с себя сейчас тяжелую каменную плиту, будто выкапывал себя из могилы.

Пробуждение, казалось, заняло целую вечность. Но в конце концов я проснулся — усталый, изможденный, постаревший лет на десять.

Я был в белой Башне, где сияет вечный свет. Но за окнами стояла ночь, да и в Башне тишина. Братия еще спала. Спала, путешествовала — без меня.

А у моего матраца склонился Нус, он положил мне руку на плечо.

— Ила, как ты?

Я приподнялся с матраца, тяжело привалился к стене. Перед моими глазами все плыло. Ум и речь вернулись ко мне не сразу.

— Нус, я видел…

— Ночной кошмар?

— Да. Послушайте, наставник…

— У нас нет времени, Ила. Ты идешь со мной. Сейчас же.

Я понятия не имел, куда и зачем мне надо идти ночью, но моя покорность устаду была велика. Я поднялся, оделся, наскоро умылся — в белой Башне кувшин воды был у каждого в келье. Я даже повязал чалму, теперь я уже умел делать это быстро.

А потом я пошел следом за Нусом. Мы двинулись не во двор, а на самую вершину белой Башни — там была открытая площадка, где мы изредка упражнялись во владении мечом.

Поднявшись наверх Башни, я увидел, что сейчас самый глухой час ночи. Небеса были черными, звездными и безлунными.

— Учитель, а как же братья видят сны без вас?

— Сегодня мюриды путешествуют без меня, — ответил Нус, — Не переживай за них, все они искусные сновидцы.

— Учитель, я потерялся в моих снах…

— Знаю, Ила. Знаю. Но боюсь, у нас нет времени.

— Нет времени?

— Почти нет. Я должен тебе сказать кое-что очень важное, Ила. Слушай и не перебивай, пожалуйста. Внизу, у подножия Башни, я собрал для тебя припасы. Два больших мешка — там все необходимое. Ты должен уйти, мой мальчик. Сейчас же.

— Уйти? — тупо повторил я.

Я сначала не понял. Смысл слов Нуса доходил до меня долго и мучительно, как солнечный свет доходит до глубокого горного ущелья…

— Куда уйти?

— Как можно дальше отсюда, и как можно быстрее, — ответил Нус.

Я не верил своим ушам, не верил своим глазам. Я смотрел сейчас на Нуса, но в лице этого человека больше не было никакого света. Впервые.

Может быть это продолжение ночного кошмара, может быть я еще сплю?

Но то была явь — она иногда бывает страшнее любого кошмара.