Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 39: Как мистики охотились на йети, а нечто охотилось на мистиков

На следующий день напряжение стало невыносимым. Я хотел стать мучеником, чтобы искупить мои грехи, но мученичество ко мне не шло. Злой Творец играл со мной в злые игры!

Не случилось никакого бунта, не было новых попыток убить меня. И из братии больше никто не умер. У меня был соблазн выпустить из темницы потенциальных бунтовщиков, был даже соблазн спуститься к ним туда в темницу и предложить бой…

И мне потребовалось неимоверное усилие, чтобы этого не сделать. Я усердно молился и медитировал, хотя именно в тот день мне не давалось ни первое, ни второе.

Небеса молчали.

Так прошёл день, а на закате второго вернулась Шамириам и её телохранители.

— Госпожа, я…

— Я всё знаю, Ила. Ты все сделал правильно.

Её слова не утешали, меня не утешало ничего.

Позвали Нуса, и Шамириам сообщила:

— Мне удалось не дать йети уйти в мир духов. Горец не солгал — их там трое. Мать и двое детенышей. Они переместились ближе к нашей обители, чудища прячутся в Пещерах Первых Людей. Мои обряды задержат их на день, может на два. Верные шейху горцы сторожат все подходы к пещерам и непрестанно читают молитвы, чтобы не дать тварям покинуть пещеры. Пора действовать!

— Пусть послушники выедут завтра до рассвета, чтобы успеть, — кивнул Нус, — Я отправлю Шади Полную Луну — старейшину Башни Света. И еще восьмерых с ним. Шади знает обряды — он сможет забрать сердце йети и замариновать его, чтобы сила чудища не пропала, и чтобы наш шейх мог впитать её, когда вернется. Еще нам потребуется один черный послушник из твоей Башни, Шамириам…

— Возьмите кого-то из тех, кого Ила бросил в темницы, — посоветовала девушка.

— Госпожа, я сам хочу ехать. Возьмите меня, — попросил я.

Хотя я понятия не имел, зачем охотиться на йети берут черного послушника, и почему только одного. Но я подозревал, что берут его для чего-то смертельно опасного, а ведь мне того и хотелось!

Шамириам нахмурилась:

— Нет, Ила. Это не работа для старейшины.

— Пусть едет, — неожиданно сказал Нус.

— Но шейх… — растерялась Шамириам.

— Шейх открыл мне больше, чем тебе, сестра. По воле Отца Света.

Шамириам ничего не оставалось, как склонить голову. Хотя выглядела она очень испуганной и недовольной.

И это было странно. Разве Нус и Шамириам служат не одной и той же воле шейха? Почему шейх говорит им в их снах разное?

Выехали мы на самом деле еще до рассвета. Мне даже разрешили по этому случаю присутствовать на дорассветной молитве и молиться вместе с белыми послушниками, ибо эта молитва предназначалась только для них.

А вот потом возникли затруднения. Нас вел Шади — старейшина Башни Света, и его белые мюриды седлали коней. Я тоже попытался, но конь от меня убежал — как обычно.

— Мне известно о твоих затруднениях, брат, — сказал мне Шади, — Так что оставь лошадь, и иди пешком. Мы поедем по крутым горным тропам, так что ехать будем очень медленно — со скоростью пешего. Ты не отстанешь. Ты пойдешь последним. Не сочти это неуважением, юный Ила.

Я и не счел.

Я был почти что счастлив, мое настроение очень сильно улучшилось. Ведь во время охоты на йети я наконец-то смогу умереть, стать мучеником и искупить все мои грехи! Это была удивительная радость, я никогда прежде не ощущал ничего подобного. Конечно, мне было страшновато, но боялся я не смерти, а того, что как только я покину обитель — нечто в Долине Крови снова начнет звать меня, манить к себе, сводить с ума. Как это было тогда, когда я смотрел с обрыва на каменную пустыню.

Однако в тот день каменную пустыню и Долину Крови я не видел. И не было никакого зова. Потому что поехали мы на север, все дальше и выше в горы.

И я почувствовал себя живым — впервые за много дней. Дело было, конечно, не только в приключении, не только в том, что я могу наконец-то умереть и оставить мир зла, а еще в том, что со мной сейчас не было черных братьев, а были белые. И белые послушники относились ко мне совсем иначе — они говорили ласково, вежливо и мудро. Они не питали ко мне никакого отвращения, они не избегали меня.

И я очень сильно призадумался… Может быть дело тут вовсе не во мне, не в том, что я проклят? Может быть дело в плохой компании, в том, что это черные мюриды — подлецы и трусы? И попади я в белую Башню — все сложилось бы совсем иначе.

Что вообще определяет человека? Его сердце или его окружение? Я не знал ответа на этот вопрос, но в тот день мне захотелось жить. Однако это желание, как выяснилось, оказалось совершенно несвоевременным…

Мы встретили разъезд горцев, уже очень высоко, там, где воздух был холодным и тяжелым.

То были горцы из Бакараха — селения правоверных. Они верили в того же Отца Света, что и мы. Они никому не кланялись и дани шейху не платили, но очень уважали и любили нашего шейха, так что всегда были готовы помочь.

— Чудища в Пещерах Первых людей — на западном склоне, рядом с Шайтановой Кладкой, — доложил нам горец в папахе, — Мы точно это знаем. Но ближе мы к ним не подойдем. Дальше — ваши дела, шаэли, ибо лишь вы способны сразить тварь из иного мира.

— Спасибо тебе, добрый человек, да благословит тебя Отец Света, — вежливо поблагодарил Шади.

И мы пошли еще выше в горы. Здесь было уже совсем прохладно, так что я надел теплую верблюжью накидку, которую захватил с собой. Еще я захватил и ятаган, и кинжал, хотя белые мюриды говорили, что для охоты на йети они мне не понадобятся. Но взять оружие на всякий случай мне разрешили.

Наконец мы двинулись по тропе, опоясывавшей циклопическую гору. Здесь было так узко и опасно, что даже белые мюриды спешились и вели своих коней под уздцы.

Вид здесь был потрясающий — далеко под горой располагалась долина — каменистая, зажатая со всех сторон скалами. И ветер был такой, что мог сдуть человека вниз в любой момент, мне даже вспомнились мои страшные сны о падении в бездну. Впрочем, бездна моих снов была все равно страшнее и глубже этой…

Через лощину внизу пролегала дорога, она же петляла по горным склонам на другой стороне от нас.

— Тропа Изъяза, — объяснил мне один из послушников, указав на горную дорогу, — Горцы ходят здесь уже много тысяч лет. А в лощине, которую ты видишь внизу под нами, они всегда останавливаются справить нужду. Ибо это — проклятое место. Говорят, что если там переночевать — наутро не проснешься. Раньше там стояли мерзкие идолы, но их уничтожили еще несколько сотен лет назад, по приказу нашего шейха. Эта лощина зовется Шайтановой Кладкой. Видишь вон те круглые камни? Это окаменевшие яйца шайтана.

Я видел круглые камни. А с лощиной внизу и правда было что-то не то. Там стояла какая-то странная и слишком черная тень. На скалах здесь повсюду росли трава, мох и деревца, но сама лощина была совершенно безжизненной, там не росло ни травинки.

Это было на самом деле плохое место. Я это чувствовал.

— Разве шайтан откладывает яйца? — спросил я.

— Так верят горцы, — ответил белый мюрид, — Я не знаю.

— Братья, перестаньте поминать шайтана, — потребовал наш командир Шади, — Особенно в таком месте. Да сохранит нас Отец Света. В проклятую лощину мы в любом случае не поедем, по милости Всевышнего. Нам нужно вон туда — на ту сторону гор, к пещерам.

Теперь я на самом разглядел, что гора напротив нас, на другой стороне от шайтановой долины, была вся щербатой — там располагалось множество пещер, и к ним можно было подъехать по горным тропам.

Но эти пещеры казались такими далекими, что я даже удивился — сколько же нам еще ехать?

Оказалось, что и правда долго. Лишь во второй половине дня мы достигли противоположных склонов. Мы не стали спускаться в Шайтанову Кладку, а просто обогнули проклятое место по горам.

Я весь замерз и продрог, и даже верблюжья накидка не спасала. Если задрать голову, то можно было увидеть, что на склонах выше нас уже лежит снег. Про снег я знал и читал, но так близко видел его впервые в жизни. Снег показался мне жутким, слишком белым. Говорят, что это замерзшая вода, но разве вода бывает такого ослепительного белого цвета?

Теперь мы ехали вдоль пещер, каждая из которых зияла как жуткий черный рот.

— Смотрите, кошка! — не сдержался я и указал на камень, на котором и правда была нарисована большая зубастая кошка.

Рядом были нарисованы человечки с копьями, которые убивали зверя.

— Это тигр, Ила, — рассмеялся один из мюридов, — Очень большая кошка. Они раньше тут жили, в этих горах, но первые люди их всех извели. А от самих первых людей остались лишь рисунки на камнях…

— Тихо, — распорядился Шади, — Не разговаривать. Я чувствую присутствие иного. Тварь где-то близко.

И дальше мы поехали в молчании, и только ветер свистел в скалах. Горный ветер — совсем не тот, что в пустыне, он не говорит по-джахарийски, а поет странные песни на языке горцев.

Шади вдруг остановил коня. Остальные встали следом. И я, шагавший самым последним, тоже остановился.

Шади указал пальцем, но не на пещеры, а вниз — на тропу.

Я уставился на камни, ничего не понимая, но белые мюриды оказались более догадливыми, чем я. Они определенно чувствовали присутствие йети, видели его своим духовным взором. Они спрыгнули с коней, потом трое послушников подошли к самому обрыву и глянули вниз. Но смотрели они не на лежавшую под нами проклятую лощину.

Один из смотревших вниз мюридов повернулся к Шади. Потом прошептал одними губами:

— Под нами. Там пещера. В одной канне ниже нас.

«Канна» — это примерно пять шагов.

— Оно там. Я чую, — прошептал Шади.

Я ничего не чуял, но тоже опасливо подошел к краю тропы, нагнулся и заглянул в бездну. Проклятая лощина лежала далеко-далеко под нами. А чуть ниже нас в теле горы и правда располагалась пещера — очень узкая, скорее даже просто щель. Но там не было никаких троп, которые бы вели к ней. И я совершенно не понимал, как йети мог туда забраться. Или он умеет летать или лазать по отвесным скалам?

А еще было неясно, как нам достать тварь из её логова.

Но этот вопрос разрешился быстро, у белых мюридов, как оказалось, на такой случай имелся план.

— Ила, — Шади поманил меня пальцем.

Я подошёл. Сердце в моей груди стучало, как бешеное, дыхание перехватывало — и не только от горного ветра.

Я, конечно, уже давно догадался. Зачем белые послушники могли взять с собой черного на эту охоту? Только для одного — чтобы черный послужил бы приманкой для чудища.

— Тварь уже знает, что мы здесь, — шепотом объяснил мне Шади, — Она затаилась. Нужно её напугать, выманить. Йети не любит человека, и только живой человек может напугать его по-настоящему. Мы спустим тебя вниз, и ты будешь тревожить йети.

— Как?

— Мы дадим тебе факел. Размахивай им и громко кричи. Дальше мы все сделаем сами.

Мне дали зажженный факел, потом меня обвязали крепкой веревкой вокруг пояса и плечей.

Я все это время твердил шепотом молитвы.

Шейху было нужно сердце йети. Я должен умереть, если потребуется, но добыть больше силы для моего шейха! Верность — величайшая из добродетелей, она сродни вере. И вот — я в ситуации выигрыша. Я или сделаю моего шейха сильнее или умру и стану мучеником.

И все мои грехи будут смыты моей же кровью…

Но шагнуть вниз, в бездну оказалось невозможным. Ноги у меня подкашивались. Так что один из мюридов просто подтолкнул меня, и вот — я уже болтаюсь над проклятой лощиной, а трое мюридов держат веревку. Ветер тут же начал меня раскачивать, меня стали медленно спускать все ниже и ниже.

И наконец я достиг горной щели, где укрылась тварь. Я дышал глубоко, будто сейчас сидел в черной Башне и медитировал…

Я ожидал увидеть в щели морду демона, но меня встретила лишь темнота. Зато мой нос уловил вонь, исходившую из пещеры — от йети несло как от дохлого козла.

Главное теперь — не смотреть вниз. Если гляну вниз — сойду с ума от страха.

Я вдруг вспомнил, что мне нужно кричать. Это далось мне нелегко, голосовые связки отказывались работать.

Я махнул факелом, потом пробормотал:

— Чудище, явись мне…

И потом уже громче:

— Йети! Ты тут? Выходи, подлец! Выйди, вот я здесь, смотри какой я вкусный…

А дальше мои крики перешли в бессвязный визг ужаса.

Ибо из горной щели на меня глянули три глаза — громадных, белых, каждый с тарелку размером. Непонятно было, как такая чудовищно огромная тварь вообще поместилась в этой щели…

И в следующий миг из пещеры высунулась гигантская волосатая рука и попыталась схватить, отобрать мой факел.

Я дернулся, еще раз закричал и выронил факел — он улетел куда-то вниз, в проклятую лощину, просто исчез.

А рука потянулась уже ко мне.

Нет, не надо. Исчезни! УБИТЬ, УБИТЬ, УБИТЬ…

Что-то черное и невыносимо мерзкое изошло из меня и ринулось в сторону йети. Но все было совсем не так, как с Хамом и Муаммаром. Я теперь ясно ощутил, как из меня лезет самая черная тьма, мое пожелание смерти живому существу. Однако эта тьма, кажется, отскочила от чудища, как отскакивает от стены брошенное яблоко.

И тьма ударила по мне самому. И мне, болтавшемуся над бездной на холодном ветру, вдруг стало жарко, очень жарко…

Я забыл где я и кто я такой, и зачем я здесь.

А в протянутую ко мне ручищу йети уже полетели сверху стрелы. Не обычные, а сиявшие белым ослепительным светом. Я такое уже видел раньше — когда белые мюриды тренировались во дворе обители и стреляли из луков по мишеням. Они заряжали свои стрелы волшебной мистической энергией — светом самого Отца…

И каждая стрела была подобна молнии.

В руку йети воткнулись сразу три стрелы, четвертая пролета мимо. Братья стреляли почти вертикально вниз, стоя на самом краю обрыва.

Чудище взревело, так громко, что я полностью оглох от этого рёва.

А потом вниз мимо меня рухнуло нечто огромное, волосатое, невыносимо вонявшее — какая-то туша непредставимых размеров. Йети вывалился из своей пещеры и улетел вниз, в проклятую долину.

Мне сверху что-то кричали, но я некоторое время ничего не мог расслышать. Лишь через несколько вздохов слух ко мне вернулся…

— Детеныши, Ила! Выманивай детенышей!

Я завыл, замахал руками. Я не знал, что еще можно сделать.

Детеныши так и не появились, видимо, забились от страха глубже в пещерку.

— Поднимайте его!

Меня подняли наверх, отвязали от меня веревку.

— Молодец, Ила! Воистину, ты — великий воин и истинный свидетель величия Отца Света!

Я не отвечал. Мне было все равно. Кто такой Ила, кто такой Отец Света?

На горной тропе царила суматоха. Двое мюридов обвязались веревками, также, как обвязывали раньше меня, а потом их стали спускать в пещеру. В руках у послушников были мечи, видимо, они решили войти в пещеру и порубить детенышей клинками.

Детеныш же наверняка много меньше матери?

Но и это в тот момент меня не волновало. Я теперь был не нужен, а мюриды были увлечены охотой.

Я пошел к коням, вот же они стоят, без всадников…

ПИЩА. МЯСО.

ВОПЛОЩЕНИЕ.

МУХА. НОРКА.

ГЛАЗ.

МЯСО. ГОРЯЧО!

Кони взоржали и попытались сбежать, но одного я успел ухватить под уздцы. Я перерезал ему горло легко, одним ударом кинжала, который висел у меня на поясе.

Я навалился на истекавшего кровью коня, я повалил его, я припал губами к ране и начал жадно лакать кровь. И мой рот наполнился солью, вкусом еще живой крови, потом я откусил от раны кусок мяса, подавился, закашлялся…

— Шади, с Илой беда! Он обезумел, помилуй нас Отец Света…

— Останови его. Свяжи, если надо.

Кто-то отодрал меня от умиравшего и кричавшего криком коня, я попытался ударить кого-то кинжалом, но меня уже повалили, потом связали.

Люди.

Люди — это тоже мясо. Я попытался кого-то укусить, но белый послушник был намного ловчее, так что он увернулся и дал мне пощечину.

— Ила, приди в себя! Отец Света, спаси нашего брата…

Кто-то начал читать молитву, и мне немного полегчало. Мой голод ослаб. А следом за ним ослаб и я. Мне было жарко, жарко, как в аду…

Уже потом я видел детенышей йети — обоих достали из пещерки и подняли на веревках наверх на тропу — уже мертвых. После подняли и мюридов, которые этих детенышей убили, оба парня оказались целыми и не пострадавшими.

Детеныши йети были со взрослого мужчину размером. Волосатые, очень вонючие, как их мать. Были видны половые органы — один оказался мальчиком, другой девочкой. Глаз у каждого из детенышей было по три, третий глаз помещался у них во лбу. Зубы — острые, как у волка, на руках и ногах по шесть пальцев, и на каждом пальце черный коготь.

Самцу перерезали глотку, а вот на самке был десяток ран, её всю истыкали клинком и даже отрубили одну лапу.

— Самка была убита нечисто, — печально сказал Шади, — Я не смогу взять её сердце.

— Прости меня, Отец Света!

— Не переживай, брат Акрам. Два сердца йети — уже огромный и невиданный дар для нас.

— Большое чудище лежит в лощине, оно не двигается, оно разбилось…

— Мы спустимся и заберем его сердце. Но сперва — нужно отправить Илу обратно в обитель. Посмотрите на него! С ним что-то произошло. Акрам, Вахид — ведите его обратно. Лошадей оставьте здесь.

Акрам и Вахид немедленно и беспрекословно подчинились. Вахид взял конец веревки, которой я был связан, и потащил меня по горной тропе. Акрам поддерживал меня за плечи.

А я не хотел уходить, я все глядел на мертвых детенышей…

МЯСО.

Это — тоже мясо. Хоть и какое-то странное. Я чувствовал в тот момент, что мясо йети — не такое, как у коня или человека. Мясо йети будто состоит не только из плоти, а из чего-то еще — очень ВКУСНОГО.

А какое оно пахучее…

Мой рот наполнялся слюной, зубы мои клацали. Но меня мучил при этом сильный жар, меня шатало. Идти я пока еще мог, а вот сопротивляться связавшим и тащившим меня людям — нет.

И я пошёл.

— Ужин. Козлятина! — сказал я послушникам, которые вели меня по тропе.

Те в ответ стали твердить молитвы.

Глупцы! Как же они не понимают?

— Муха, норка, глаз, — сказал я мюридам, — Эльсид, Фатима, Хам, Муаммар, мамаша йети, Ила. Эльсид, Фатима, Хам, Муаммар, мамаша йети, Ила…

Я повторил это еще несколько раз — с истинным наслаждением.

Жар спадал, силы возвращались, я шагал все быстрее.

Я не помню, как мы вернулись в обитель, но вернулись мы туда затемно.

Я ОЧЕНЬ устал.

— Ила, мы тебя развяжем, — сказал брат Акрам, — Негоже старейшине возвращаться в святой монастырь связанным.

— Да, конечно. Развязывайте. Спасибо, братья.

Акрам и Вахид переглянулись.

— По воле Отца Света здесь, в святом месте, Ила пришел в себя, — радостно сказал Вахид.

И меня развязали. Даже вернули мне мой ятаган. И жар у меня полностью прошёл.

Я еще раз поблагодарил братьев и направился в подвал черной Башни, в темницы.

Заки уже был тут как тут:

— Ила, ты вернулся! Величие Отцу Света. Вы поймали чудище?

— Да. Но сердца добыли только у двух. Третье сердце пропало. Белые мюриды скоро приедут.

Ключ от темниц у меня был собой, я был старейшиной, так что у меня имелась связка ключей от почти всех дверей в монастыре — кроме дверей белой Башни Света, покоев Шамириам и Заповедной Башни шейха, конечно.

Я вставил ключ в замок и повернул.

— Ила, что ты делаешь? — удивился Заки, — Хочешь выпустить Усаму и Кадира?

— Да-да. Их и всех остальных.

— А остальных нету. Их Шамириам отпустила еще утром. Так что тут только Усама и Кадир…

— Жаль.

Я распахнул дверь темницы. Усама и Кадир сидели на соломенных подстилках. Усама вроде бы молился, Кадир — читал святую Преждесотворенную.

МЯСО.

Я, не говоря ни слова, выхватил из ножен ятаган.

— Ила… — начал было, вскочив на ноги, Кадир.

Но Усама закричал:

— В глаза ему посмотри, брат. Он перестал быть человеком!

Усама бросился на меня, он вцепился в мою руку, сжимавшую ятаган, раздался громкий хруст, а потом пришла боль…

Я очень плохо контролировал мое тело в тот момент. Мое тело было измождено тяжелым горным переходом, я весь день провел на ногах, тело было истерзано лихорадкой — но я этого не ощущал. Будто это тело было вовсе и не моим телом.

Так что Усаме не составило труда сломать мне руку, потом повалить меня на пол…

А Кадир ударил меня ногой в лицо со всей силы, и я потерял сознание.