Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 31: Про Вечную Брань и оставивших нас братьев

И ничего не изменилось. Со мной все также не разговаривали, только боялись теперь как будто меньше. Наверное дело было в том, что я так и не покарал моих несостоявшихся убийц, не уничтожил их моей силой джинна — с ними разобралась Шамириам. И слухи об этом быстро разлетелись по всей черной Башне и по всему монастырю.

Так что страх моих «братьев» теперь постепенно обратился в презрение.

Меня не обижали, нет. Храбрецов вроде сидевшего теперь в темнице Ибрагима, готовых схватится за меч, в черной Башне было мало. Муаммар, самый старший из «черных» послушников, иногда глядел на меня свирепо и яростно, но и всё. Руки у него явно чесались продолжить и закончить дело Ибрагима, но духу пока что не хватало.

А я теперь совсем перестал беспокоиться о мнении моих «братьев». Я поселил в моем сердце шейха — того, кто приведет меня к Отцу Света, вопреки всему. Я помнил тот чудесный сон про Рай в Заповедной Башне, куда ввел меня шейх, хоть новых снов шейх мне и не посылал.

Я много работал — на кухне, во дворе, в Башне. Я стирал одежды, я мел полы, я мыл посуду, я готовил, я чинил стену, я даже научился делать тарелки из глины и шить — все это сам, путем наблюдений за другими, потому что никто из братьев моим наставником быть не желал. Меня ставили на все работы подряд, ставили даже часовым ночью — сторожить Башню, и в такие ночи я радовался, потому что мне не приходилось смотреть мои ночные кошмары про валом валящих через подземные залы тварей… На следующий день я был изможден и клевал носом, но это было лучше, чем спать.

Тем более что спал я теперь всегда очень плохо. Иногда меня мучили страшные сны, а иногда я просто никак не мог уснуть, опасаясь новой попытки убийства. Но её не было, кажется, братия так и не передумала меня убивать, но все колебалась, все ждала подходящего момента, все откладывала…

Я жил под занесенным мечом, и каждая моя ночь могла стать последней.

Я усердно работал везде, куда меня ставили — а не ставили меня только к животным, потому что те меня боялись, да еще чистить нужники — это наказание на меня Шамириам почему-то так ни разу и не наложила. Еще меня не выпускали из обители, хотя другие братья ходили наружу — собирать для шейха дань в ближайших оазисах, ловить в пустыне ящериц, а еще за водой, хворостом и травами в горы. «Белых» послушников еще иногда отправляли охотиться в горы или в какие-то непонятные экспедиции против разбойников, но про это я ничего не знал. Братьям из черной и белой Башен было запрещено говорить друг с другом, и это запрет нарушался очень редко. Так что о том, чем занимаются «белые» послушники, мы имели очень смутное представление.

Шейх так и не появился, он не покидал своей Заповедной Башни уже почти целую луну.

А я все повторял имя шейха — «Эдварра», я все вселял его образ и его святые качества в мое сердце, как меня научила Шамириам. Я делал это не только во время положенных медитаций, но и во время работы, и за едой, и ночами, когда не спал, и даже во время молитвы… Отец Света был далеко, а шейх — здесь, рядом, в зеленой Башне, хоть он и скрыт от наших взоров.

И я теперь молился скорее шейху, чем Отцу. Тем более что поговорить кроме шейха, к которому я обращался в медитации, мне больше было и не с кем.

Еще, конечно, Шамириам со мной говорила, но ведь она была почти всегда очень занята, а еще я стыдился того, что от смерти меня спасла женщина, и поэтому избегал общения с Шамириам, насколько это было возможно.

А на душе у меня происходило что-то непонятное. Я стал меньше есть, я стал меньше спать, но бодрости у меня как будто прибавилось… Все вокруг казалось нереальным, как во сне. Но сон был легок и не так уж и страшен. Намного лучше тех снов, что я видел большую часть моей жизни. Лишь ночами приходил страх, но и он теперь стал слабее, будто чужим страхом, не моим…

Я старался быть добрым с моими братьями, но не навязывался. Однажды Усаму сильно лягнул конь, которого он распрягал прямо во дворе. Усама вскрикнул, упал, я был рядом и подбежал к нему, и конь, как и всегда от моего присутствия, метнулся прочь.

— Усама, позволь я помогу тебе.

— Нет уж. Уйди, Ила.

— Усама, у тебя коленка сломана…

— Уйди, Ила! Просто уйди.

— Как хочешь.

Я просто позвал на помощь Заки.

Мое смирение и мои непрестанные медитации наконец дали эффект. После очередных занятий, где мы практиковали халву — созерцание святой природы шейха, Шамириам подошла ко мне и улыбнулась:

— Ты готов, Ила. Твое преданность шейху достигла уровня души.

И девушка обучила меня новой медитации — медитации души, которая идет после медитации ума, но все же стоит ниже медитации сердца. Теперь я должен быть дышать чуть иначе, а имя шейха повторять не губами, а просто в уме. И делать это не только во время медитации, но и во время работы. Мне было это легко, я уже и так это делал. Еще Шамириам открыла мне второй тайный слог могущества, который я должен был периодически повторять, добавляя его к первому.

Я вскоре обратил внимание, что в медитации я успешнее большинства моих братьев. Братья со мной не говорили, но уши у меня были, и до меня доходили их разговоры, а еще у меня были глаза — и я смотрел и подмечал. И видел, что большинство юношей в черной Башне, даже те, кто жил тут уже несколько лет, так и не достигли уровня медитации души и все еще практиковали медитацию ума. И лишь очень немногие добрались до уровня медитации сердца — они занимались отдельно от нас, под руководством самой Шамириам. А еще было несколько послушников, которые тоже не появлялись на занятиях, а практиковали неизвестно что на самой вершине Башни — на открытой площадке под небом. Муаммар был как раз одним из них, но про их практики я ничего не знал, они этого никогда открыто не обсуждали. И уж тем более не обсуждали со мной.

Кроме того, мы регулярно читали святую Преждесотворенную под руководством Шамириам, она объясняла нам, где в священной книге говорится про истинного Отца Света, а какие части текста являются лишь уловкой злого Творца, исказившего смысл писания. Она указывала нам на те места, понять которые сможет лишь шаэль, в то время как обычный неодаренный человек увидит там лишь бессмыслицу.

Это была странная толковательная традиция, совсем не похожая на то, как учат башары в храмах.

Наступил двадцать пятый день моего пребывания в монастыре. Был святой месяц Харара, когда правоверные воздерживаются от пищи, пока светит солнце. Здесь, в тайной обители, эту традицию тоже соблюдали. Еще в этот месяц приходит летняя жара, и ветра, дувшие из пустыни с юга, стали совсем обжигающими, они несли горячую пыль и песок.

Сегодня вся обитель почему-то была взбудоражена. Я не знал, в чем дело, а спрашивать было бессмысленно — мне бы никто ничего не ответил.

Только уже на закате старейшина Заки сказал мне, как всегда опасливо:

— Ила, иди во двор.

И всё.

Во дворе собралась вся братия — и «черные» мюриды, и «белые». Это было странно, потому что вместе мы обычно собирались лишь на рассветную молитву. А еще страннее было то, что явились наши устады — Нус и Шамириам, и Нус раздал всем палки, каждому мюриду по одной.

«Белые» братья были как всегда образцом благочестия и вежливости, они просто благодарили Нуса, когда он давал им палки. А вот «черные» мюриды определенно были напуганы и встревожены, кто-то даже от страха не мог взять у Нуса палку и ронял её.

Мне тоже досталась палка — такая же, с которой мы обычно каждый день тренировались.

Если сейчас будет какой-то тренировочный бой — то время выбрано очень неудачно. Ибо мы постились весь день, а еще мы все уже устали. И вряд ли кто-то из нас сейчас сможет хорошо сражаться.

— Я объясню новым братьям, что происходит, — громко провозгласил Нус, так что его слышал весь двор, — Вы должны уяснить, что Вселенная — есть вечная битва. Глупцы, надутые эмиры, воины принцессы, западные рыцари — все они сражаются друг с другом за земли и золото. Но не это суть битвы. Их войны — лишь мелочность человеческая. Я же говорю вам, братья, о вечной битве, которая началась с Сотворения Мира и окончится гибелью Мира. Это битва Добра со Злом, это битва Отца Света с Творцом. И каждый из вас — воин на этой битве, как и каждый знающий до вас, как и каждый гностик, что будет жить после вас.

Каждый из вас — один из мечей этой битвы. Каждый из вас мал и одинок, но вместе вы — великая сила. Слуги Добра или слуги Зла. Вот, я сказал вам слова. Но слова — ничто, вы должны уяснить это на опыте и в ваших душах, чтобы понять смысл Вечной Битвы. И этот смысл — пусть он течет в вашей крови, пусть бьется в вашем сердце.

Помните, что наша битва — не против людей, но против злого Творца и его злых творений, против сил и духов зла, против космической тирании. А сейчас мы начнем, по моему сигналу. И каждый из вас будет биться на своей стороне, кому какая была уготована по сердцу его.

Те, кто носит черное, мюриды Башни Творца — будут сражаться за Творца. А одетые в белое, мои праведные мюриды Башни Света — сразятся за Отца Света. И вы увидите, кто одержит победу. Те из вас, кто выживут — увидят. Это не учебный бой. Все по настоящему. Здесь можно умереть. Мои новые братья — Ила Победитель джиннов, Садат Высокий — вы услышали меня? Бейте своих противников без всякой жалости, если хотите жить.

Я бросил взгляд на Садата, стоявшего в стороне от меня — тот кивнул со смертной решимостью во взгляде, он сжимал свою палку на манер меча. Я тоже кивнул, хотя и был шокирован.

Настоящий бой? Между вот этими великим воителями из Башни Света и отребьем из моей черной Башни Творца? Нас же просто всех убьют… «Белые» мюриды разделаются с нами за пару мгновений, перебьют нас, как стадо ослов.

Теперь мне стало ясно, отчего мои братья так напуганы.

Это казалось безумием, это и было безумием. И мое блаженное медитативное состояние, в котором я пребывал последние дни, рассеялось без следа. Я будто проснулся. И это пробуждение было неприятным, вместе с ним пришел страх. Я понял, что сейчас умру.

Хотя я сознавал — это побоище явно проводится не в первый раз, и если бы оно каждый раз кончалось массовым смертоубийством, то в черной Башне бы уже давно вообще не осталось мюридов. Но эта мысль меня не слишком утешила.

Я поглядел на стоявшую в сторонке Шамириам — девушка выглядела встревоженной, возможно даже больше, чем те, кому предстояло сражаться…

Да нет. Быть не может. Шамириам бы не позволила нам умереть, она же нас любит и заботится о нас…

Нус посмотрел на садившееся на западе солнце — солнце у нас в стране заходит всегда стремительно. Только что было светло, и вот — уже ночь. Сейчас обитель освещали уже последние теплые рыжие лучи.

И Нус махнул рукой, а сам отошёл подальше — к зеленой Заповедной Башне шейха. Несколько мгновений после его сигнала мы просто стояли друг напротив дружки и смотрели — «белые» мюриды на одной стороне двора против «черных» на другой.

А потом Муаммар издал яростный боевой клич и первым бросился на белых. Я успел увидеть, что избранный Муаммаром противник легко ушел от удара его палки, а потом свалил Муаммара на землю, атаковав его палкой по ногам…

А через мгновение крики вокруг уже стали оглушительными, и я утонул в этом бою, весь мой мир сжался до пространства пары шагов вокруг — наполненного смертельной опасностью.

У меня над головой просвистела чья-то палка, причем палка брошенная. Кто-то, видимо, решил избавиться от оружия, возможно хотел просто лечь и притвориться уже убитым, наверняка кто-то из перепуганных «черных».

А потом возле меня возник шаэль в белых одеждах…

Первый его удар я отбил, и сам удивился этому, но следующим же ударом он ткнул меня в живот, так что я сложился пополам. Дальше он ударил меня ногой в висок, и я упал, вскрикнув от боли.

Соперник не стал меня добивать, а просто перепрыгнул и бросился дальше, карая черных братьев, разбрасывая их по всему двору.

В глазах у меня стояли слезы от удара, но я кое-как приподнял раненую голову, палка все еще была у меня в руках, она была даже целая…

И тогда я увидел, что ко мне бежит Ибрагим.

Что он тут делает? Ибрагим же должен быть в темнице! Но, видимо, его выпустили для побоища, хоть перед битвой во дворе я его и не видел, наверное просто не заметил…

Сражение уже кипело позади меня — белые мюриды теснили черных к стене обители, так что рядом со мной сражался лишь один Бурхан, один из самых умелых воинов черной Башни — он сдерживал натиск незнакомого мне белого мюрида.

Оба кричали, но их крики тонули в шуме боя…

Ибрагим обежал их, потом выбросил свою палку, вынул из ножен кинжал.

А вот это уже явно было нечестно, кинжалами мы здесь не сражались. А еще через миг до меня наконец дошло зачем он вынул кинжал…

Ибрагиму было плевать на сражение с шаэлями Башни Света, его целью был я.

Я успел вскочить на ноги, но моя палка просвистела над головой Ибрагима, косоглазый успел пригнуться.

— Умри! — взревел Ибрагим.

Я ударил палкой прямо в его косой глаз, и Ибрагим бешено заорал — глаза у него больше не было. Однако я был еще неумел, я раскрылся…

И Ибрагим воткнул кинжал мне в живот, легко, как нож в масло.

Странно, я увидел это, но почти не почувствовал. Боль была какой-то смазанной, как и все сейчас.

Мой очередной удар палки пришелся Ибрагиму прямо в кадык, мой противник захрипел, начал заваливаться.

Вот значит как! Меня вдруг охватила ярость. Я делил с этими черными подонками хлеб и кров уже почти целую луну, а они все еще хотят меня уничтожить, лишить жизни! Для того ли моя мать рожала меня, чтобы я был убит ублюдками, суеверными злопамятными выродками вроде Ибрагима…

И страха больше не было. Я ударил уже упавшего Ибрагима по голове палкой — один раз, другой — и Ибрагим лишился чувств.

А потом я огляделся, как голодный шакал. Бурхан все еще бился возле меня с белым шаэлем — их сражение напоминало скорее танец. Но Бурхан был в черном, один из черных выродков, с которыми меня поселили! Бурхан со мной все эти дни не говорил, как и все черные братья, притворялся, что меня не существует…

А я — здесь. Вот я. Существую!

Я подбежал к Бурхану со спины, а потом ударил его со всей силы палкой по шее. Бурхан успел покоситься на меня, не отвлекаясь от боя, но удара от своего соратника он явно не ожидал — так что моя атака вышла неожиданной.

Бурхан рухнул на землю, его противник один ударом палки сломал ему обе ноги. А потом поднял взгляд на меня.

— Не туда воюешь, — весело и удивленно прокричал мне белый мюрид.

— Туда! — заорал я в ответ.

— Ты уже мертв, — сказал парень, глянув на кинжал, торчавший из моего живота.

Я хотел не согласится, но силы вдруг оставили меня — резко, за один миг. В глазах у меня помутилось, посмотрев вниз, я увидел, что у меня все ноги залиты кровью — натекшей из моих собственных пробитых кишок.

Ноги подкосились, я упал на землю. А белый послушник просто переступил через меня и бросился к восточной стене — где все еще кипел бой.

Краем глаза я видел, что битва уже подходит к концу, именно к такому, которого я и ожидал. Из черных мюридов на ногах стояли лишь десяток человек, но и их уже добивали…

Во дворе обители теперь воняло кровью, повсюду слышались крики раненых и умирающих, молитвы и проклятия. Я схватился за кинжал, торчавший из моего живота, но боль тут же оглушила меня, а еще я вспомнил, что вытаскивать этот кинжал никак нельзя — я тогда истеку кровью.

Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Я был когда-то учеником лекаря, я знал, что после таких ран обычно не выживают…

И вот тогда я заплакал. Я уже не чувствовал ног, я умирал.

Я стал твердить имя шейха, я надеялся, что он теперь возьмет меня наконец в свой Рай, в свою Заповедную Башню, где нет никакого зла.

И тогда я на самом деле увидел красные туфли шейха, с загнутыми вверх носами — шейх стоял прямо рядом со мной!

Я уже умер?

— Творец, помилуй меня… — пробормотал я, даже забыв, что тут Всевышнего никто не называет Творцом.

А потом все вокруг залил ослепительно яркий свет — будто взошла разом тысяча солнц. И свет унес мою боль.

Умер?

Только на миг мне показалось, что да, что я уже в Раю. Но сверк померк, и я увидел, что вокруг темно, что наступила ночь, что в небе горят звезды, и на двор монастыря выносят лампы…

Мое лицо ощутило прохладный ветер, мой нос — запах еще горячего после дня камня, я был жив, но боли больше не было.

Я ощупал и осмотрел себя — кинжал из моего живота исчез, моя рана затянулась без следа, не было даже крови на одежде, лишь черная кандура порвана в том месте, куда вошел кинжал.

Я был ошарашен, совершенно растерян. И единственной моей мыслью сейчас было — благодарение Отцу Света, я жив.

Но благодарить мне нужно было не одного лишь Отца Света, а его верного служителя — это был не сон, не видение, шейх на самом деле наконец посетил нас. Он сидел на коврике возле мегалита, стоявшего в центре двора, гладил бороду и улыбался. Это он всех здесь вылечил, больше некому.

Я осмотрелся — остальные мюриды были в таком же положении, что и я. Исцеленные и совершенно здоровые они осматривали себя, кто-то читал благодарственную молитву, кто-то просто улыбался братьям, радуясь, что смерть отступила и прошла мимо…

А белые братья, которых в бою пострадало гораздо меньше, уже тащили из своей Башни лампы на верблюжьем жире и расставляли их вдоль длинной постройки, опоясывавшей двор.

Все было красиво, как в сказке. В небе горели звезды, а по бокам двора — лампы. Одна лампа еще стояла прямо возле шейха. И всюду слышался радостный смех и слова благодарности — Отцу Света и шейху…

Мне теперь стало ясно, почему во время этой битвы черных братьев не истребляют полностью — шейх в конце просто всех лечит.

Я поискал глазами Ибрагима, он тоже был исцелен, но просто сидел на коленях и мотал свою чалму, развязавшуюся, когда я бил его по голове. На меня он даже не глядел.

Я все смотрел и смотрел по сторонам, и сама Вселенная сейчас казалась мне прекрасной, как никогда…

Но вскоре я заметил, что Вселенная сегодня прекрасна не для всех.

Мумин, тот паренек, который заикался, так и не встал. И я увидел, что голова у него размозжена в кровавое месиво.

И в тот же момент Нус громко провозгласил:

— Наш брат Мумин пал в вечной битве! И ныне — он в Раю, с Отцом Света. Великая радость, братия, и великий праздник. Ибо Мумин Каменщик сегодня ночью соединился с Великим Источником, чтобы пить из него вечно.

Грянули благодарственные крики — все праздновали смерть Мумина, который теперь свободен от оков этого злого мира, и я тоже праздновал. Я даже позавидовал Мумину, ведь я тоже мог умереть, я мог быть сейчас в Раю…

Я вдруг осознал, что смерть — это совсем не страшно, если умирает праведник. И от этого на моих глазах появились слезы радости. Я был свободен от всякого страха! Та ночь после побоища была самой счастливой ночью моей жизни. Я тогда не знал, не понимал, что именно тогда я впервые по-настоящему коснулся тех черных бездн, что лежат за пределами мира, тех бездн, в которые человеку заглядывать не следует. Но глаза мои были закрыты пеленой, мой возлюбленный шейх вел меня, и он сделал тьму светом для меня, он очаровал меня…

Что я мог тогда знать?

А чудеса тем временем продолжались. Тело Мумина унесли, раздался призыв к молитве, и вся братия села во дворе, залитом светом звезд и ламп, на положенные места. И мы свершили молитву, сегодня ночью на ней предстоял сам шейх.

А потом устады сели рядом с шейхом, возле мегалита — Нус по правую руку от шейха, а Шамириам — по левую.

Повисла тишина, только слышно было, как воет уже по-ночному холодный ветер, огибая стены и Башни обители и разбиваясь о горы за монастырем.

— Несколько братьев оставили нас, — громко и распевно произнес шейх, и голос его разорвал тишину подобно грому, — Но пути их различны. Наш брат Мумин ушел к Отцу, он умер, как мученик.

Шейх замолчал, и мюриды вновь стали выкрикивать славословия.

Когда они прекратили, шейх продолжил:

— Нас оставил также и брат Джафар Скала, из белой Башни Света. Сегодня утром он окончил свое обучение и ушёл в мир — нести свет Отца и сражаться за истину против зла и лжи.

Многие завертели головами, кто-то вроде на самом деле заметил отсутствие брата Джафара Скалы. Но только не я, я этого паренька не знал, я вообще не знал почти никого из Башни Света по именам.

— Однако не он один окончил свое обучение, — сказал шейх, — Еще двое братьев готовы оставить свой дом. Их обучение окончено. И я вижу — они готовы. Искандер Гроза горцев, Якуб Большой брат — встаньте.

Названные шейхом юноши поднялись на ноги — оба оказались мюридами из белой Башни.

— Вот, я дал вам все, что мог, — произнес шейх, — Я дал вам свет Отца, а большего вам не даст никто. Идите, и унесите свет в своих сердцах. Да благословит Отец Света ваши шаги!

Мы прочли молитву в честь покидающих нам братьев, потом им принесли мечи, и оба юноши опоясались ими. Потом оба подошли и поцеловали шейху руку, поблагодарив его за учение, и оба же — обнялись с Нусом, своим устадом. Искандер Гроза Горцев при этом радостно улыбался, а вот Якуб плакал.

Интересно, куда они пойдут? Вроде бы — куда захотят. Так говорил мне шейх, когда вез меня в обитель, он говорил, что закончив обучение — шаэль свободен служить кому он пожелает и идти куда он хочет.

— Но и еще один покинет нас сегодня, — сказал шейх, — Ибрагим Косой глаз, встань.

Ибрагим напряженно поднялся.

— Я не смог очистить тебя от зла, Ибрагим, — грустно проговорил шейх, — Я пытался, но грехи твои слишком велики. Ты пытался убить своего брата Илу. Дважды. И все твои покаяния — были притворными. Я знаю, зачем ты делал то, что делал. Ты делал это из страха. Это могло бы оправдывать тебя, но не оправдывает, ибо в основе любого греха лежит страх — оружие Творца и шайтана против верующих. Здесь в этом святом месте — нам не нужен страх. Ты слишком долго был старейшиной, Ибрагим, и это сделало твое сердце черствым. Ты стал полагаться не на Отца Света, а на свой ум, ты возгордился. И следом за гордыней в тебя пришел страх. Я не смогу тебе помочь. Тебе придется уйти, Ибрагим. Ты не можешь быть в святом месте. Ступай в мир и растворись в нем, как делают все грешники. Искандер и Якуб проводят тебя до ближайшего оазиса, чтобы ты не пострадал в пути. Ибо смерти мы тебе не желаем. Прощай.

На этот раз повисла тишина, в честь Ибрагима не было ни славословий, ни молитв.

Ибрагим, видимо, знал порядок, он просто кивнул, стараясь не смотреть на шейха, а потом побрел в черную Башню — наверняка чтобы снять свои одежды мюрида, переодеться и забрать свои вещи, с которыми он пришел в обитель.

На меня Ибрагим тоже вроде бы не смотрел, хотя наверняка я этого сказать не мог — Ибрагим же был косой, так что пойди разберись, куда он глядит…

Я испытывал противоречивые чувства. Значит, Ибрагима просто изгнали? Но в тот момент и в ту волшебную ночь я не держал на него зла. Шейху виднее, шейх знает, как его наказать. Это — дело шейха, а не моё.

— Ила Победитель джиннов, встань, — неожиданно прозвучал приказ шейха.

И я испугался. Я вдруг вспомнил, впервые за все время нашего собрания, что на мне тоже грех. Я ведь во время битвы «воевал не в ту сторону», я напал на Бурхана — на черного брата. А вдруг и меня сейчас тоже изгонят за мой проступок?