Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 50: Как жажда стала путеводной звездой

Но все оказалось совсем не так просто.

Вечный голод джинна и её свирепый жар теперь были во мне, но они были оружием обоюдоострым. Да, я женился на Алькки-ШЕККИ, но то была непокорная жена. Моя битва с ней на самом деле еще только начиналась, эту жену мне предстояло обуздать, объездить, как объезжают дикого коня или верблюда.

У меня поднялась температура, меня била лихорадка. Не сильная, но ощутимая. И я не знал, как это теперь убрать. Мне постоянно хотелось пить, я теперь очень плохо переносил жару, стал быстрее уставать.

А еще пришел голод — постоянный и неутолимый. Я вернулся к моим припасам еще до рассвета, я зажарил на камнях целую курицу, я жадно пожрал её, обглодал до самой последней косточки. Мне это было очень непривычно, для такого тощего аскета, как я, который постился всю последнюю луну, это был настоящий невиданный пир.

Желудок мой после трапезы был переполнен и болел, но голод требовал ЕЩЕ, ЕЩЕ…

Она была ненасытна — моя Алькки-ШЕККИ. И мне потребовалось долго сидеть и медитировать, чтобы угомонить её.

Я вернулся в обитель на рассвете — мне нужна была вода, нужно было к роднику. Вчера я взял с собой воды лишь на несколько дней, но выпил её всю за сутки — из-за жара, который на меня наслала моя джинн. А еще из-за обжорства, ведь когда объешься — всегда хочется пить.

Не выдержав искушения, я перед тем, как отправится к роднику, зашел и в монастырь.

Здесь теперь воняло — невыносимо до тошноты. Трупы разлагались на глазах, в жаркой пустыне они всегда разлагаются стремительно. А мух здесь было чуть ли не больше, чем тех черных частиц в обиталище джинна…

Но тут кто-то побывал, пока меня не было. Не охотники на шаэлей, не люди принцессы, а кто-то другой — это было ясно. Осла и куриц больше не было, их кто-то забрал. А еще возле мегалита пахло гарью, и лежало три обугленных скелета. Тут были остатки прогоревшего хвороста — кто-то притащил сюда, в центр двора, три трупа, кто-то сжег их. И так я понял, что это не охотники, охотники бы не стали жечь мертвецов.

Тем более, что сожженные трупы принадлежали не павшим в битве за обитель охотникам. Два скелета были большими, третий поменьше. На третьем я разглядел недогоревшие остатки того верблюжьего одеяла, которым я сам лично накрыл тело Шамириам…

Это явно была она. Кто-то сжег её. Я осмотрел провонявший смертью и полный мух двор и приметил, что тела Шади Полной Луны тоже нет на месте. Значит, второй сожженный — он.

Кто-то приходил сюда, кто-то, кто знал, что Шамириам — устад, а Шади Полная Луна — старейшина Башни Света. И предал их тела огню. А третье тело наверняка принадлежало Нусу. Я настолько был уверен в этом, что даже не пошел в Башню Света проверять, лежит ли там еще мертвый Нус. Заходить в Башни, полные мертвецов, мне больше не хотелось. Трупная вонь оглушала меня даже тут, на продуваемом всеми ветрами дворе, а как же воняет в Башнях?

А сама обитель тем временем разрушалась на глазах… Черная Башная частично осыпалась — из стены выпало несколько кирпичей. И та стена, которой была огорожена обитель, тоже облупилась — на южной стороне, где ворота. Как там говорил мне шейх? «Пойми, что в этой секте — я бог. Я был богом. И каждый камень этого монастыря — часть моей души…»

Душа шейха теперь покинула мир, и вслед за ней мир покидала и зачарованная обитель.

Кошка все еще бродила по крыше хозяйственной постройки, но эта кошка была последним здешним послушником. Теперь, когда некто украл кур и осла, она осталась последним живым существом в монастыре.

Ключей от северной калитки монастыря у меня не было, я не обыскивал тела старейшин, когда в первый раз обнаружил монастырь разгромленным. А теперь тело Шади, старейшины белой Башни, кто-то сжег, его связка ключей пропала, а заходить в черную Башню, чтобы взять ключи у Бурхана, я не хотел. Северная калитка была все еще закрыта, я видел это. Так что я вышел через ворота, обогнул монастырь и так вышел на горную тропу, по которой и стал подниматься к роднику.

Родник в пустыне — величайшая ценность. Он привязывает к себе всех — и людей, и зверя. Вот и я вынужден был постоянно возвращаться к роднику, даже после того, как моя родная обитель была уничтожена.

Еще даже не дойдя до родника, я услышал звуки — куриное кудахтанье, потом даже петух закричал…

А вот и вор. Но я больше не боялся никого и ничего.

Я свернул с горной тропы и вскоре вышел в небольшую долину, где и бил родник, укрытый под искусно обработанным камнем, изображавшим домик и закрывавшим живительный ручей от дождя, чтобы дождевая вода не смешивалась с той, что идет из недр горы.

Родник журчал, бурлил и шипел, а куры кудахтали…

Тут был горец, молодой парень, одинокий. Кур он напихал в клетки из белой Башни Света, где раньше сидели наши певчие птички. В отдельную клетку сунул петуха, в другую клетку — зачем-то кошку. Все эти клетки он навьючил на украденного из обители осла, а еще на собственного коня — очень сильного громадного зверюгу черной масти.

Горец был занят тем, что пополнял запасы воды, набирая воду из родника в мехи.

Но горцы — народ чуткий. Он, конечно, заметил мое приближение, не успел я подойти, а горец уже побросал свои мехи и обнажил кривую саблю…

Горца еще сопровождала собака, эта была не нашей, мы собак в обители не держали. Собака тут же ощерилась, залаяла на меня, да и остальные многочисленные животные заволновались…

МЯСО.

ПИТАНИЕ.

— Алькки-ШЕККИ, успокойся, — утихомирил я мысленно голодного джинна, обитавшего в моем сердце.

Я спокойно поставил фляги, которые нес с собой. И не стал подходить ближе. Животные горца чуяли джинна, если сделаю еще хоть шаг — собака бросится на меня, а остальные все просто в ужасе разбегутся.

Взгляд горца скользнул по моему лицу, потом — по моему черному одеянию мюрида…

— Я тебя не знаю, — распевно и с акцентом произнес горец на языке джахари.

— Ила Победитель ужасных джиннов, — равнодушно представился я.

— Мюрид черной Башни?

— Мюрид белой Башни Света. На одежду не смотри.

Горец еще мгновение смотрел на меня, потом решительно сунул саблю обратно в ножны, а потом бросился ко мне…

Но не чтобы напасть, он рухнул передо мной на колени. А потом взялся за мою руку.

— Какая горячая!

— У меня жар, друг.

— Ты болен?

— Нет, это мистический жар.

Горец поцеловал мне руку.

— Они всех убили, Ила. Всех! Я видел. Хвала Отцу Света, ты выжил. Я приветствую тебя, шейх.

— Шейх?

— Ну конечно! Я побывал в зеленой Башне шейха Эдварры, да направит Отец его душу в Рай, я видел его растерзанную и оторванную голову… Зрелище было столь ужасным, что я бежал оттуда, даже не решился предать огню останки нашего шейха. Шейх Эдварра ныне в Раю. И все его ученики. А значит, ты — последний выживший секты. Ты шейх, Ила!

Вот это был неожиданный поворот.

Впрочем, я не радовался. Я был шейхом обсиженных мухами мертвецов, шейхом мертвых камней, шейхом погибшей традиции.

Мое звание шейха, перешедшее ко мне, как к последнему выжившему секты, давало мне лишь одно — теперь принцесса, если узнает обо мне, явно захочет меня уничтожить. Радоваться тут было нечему.

— А ты кто такой?

— Прости, шейх, я не представился, — горец наконец поднялся с колен и отряхнулся, — Меня зовут Вурза из клана Бакарах.

— Бакарах? Это же верная шейху деревня к северу отсюда…

— Увы! — лицо Вурзы вдруг омрачилось, — Горе мне, Ила, но Бакарах больше не верен! Позор на моем клане!

— В вашем селении — охотники на шаэлей? — догадался я.

— Да. Так они себя называют. А еще называют себя «мечами принцессы». Они пришли несколько дней назад, они встали у нас в селении на постой… Они платили нам золотом за каждый съеденный кусок мяса, за каждый ночлег, за каждый кубок вина. И наши старейшины, позор на их седые головы, приняли охотников, как гостей, как друзей. Они забыли о наших древних клятвах верности шейху и секте «Аль-Хальмун»! Они даже разрешили охотникам пополнить свои ряды в нашем селении… И многие юноши из Бакараха вступили в отряд неверных слуг принцессы!

— Да, я понимаю. Я видел в монастыре трупы горцев, новобранцев охотников, у них даже не было на теле татуировок.

— Да, Ила! Да! О, Отец Света, что за боль, что за напасть… Мое селение Бакарах теперь опозорено навечно, проклято. Это парни из нашего села сделали. И они тоже! Они польстились на золото, которое платили охотники, польстились на обещания принцессы, да будет проклята эта сука! И они поехали с охотниками, и они убили всех мистиков секты «Аль-Хальмун», они убили нашего шейха… Они согрешили! Видит Отец Света — мои братья по клану согрешили! Я пытался спорить, клянусь, тебе, Ила, я пытался спорить… Но старейшины посадили меня под замок. И только сегодня я вырвался, моя жена освободила меня из заточения, и я украл ночью коня, я поскакал в обитель — предупредить шейха. Но я опоздал. Горе мне! Убей меня Отец на этом месте за мою медлительность, я опоздал…

— Ты опоздал на два дня, друг. Шейха и всех сектантов убили еще позавчера. Это ты сжег трупы Шамириам, Нуса и Шади?

— Да. Я. А что, шейх Ила, я сделал что-то неправильно? У нас, горцев, покойников принято сжигать… Я не мог видеть, как устады и старейшина лежат непогребенными. Я ведь знал их всех — и Нуса, и Шади, и Шамириам… Что они сделали с ней? Что эти звери с ней сотворили, ты видел, Ила? Её же насиловали! Но это уже не люди из нашей деревни. Я клянусь тебе, шейх Ила Победитель ужасных джиннов, это не наши парни. Горец никогда не стал бы насиловать. Никогда! Это приезжие, это южане… А я взял этих куриц, шейх. Они ведь просто погибнут, если останутся в монастыре? Поэтому я взял их. Но если хочешь — я тебе все сейчас же отдам…

И горец со всех ног бросился к клеткам, навьюченным на коня. Однако курицы, как и все животные, чуяли джинна во мне. Они переходить ко мне во владение совсем не желали, так что от страха раскричались, одна курица даже бросилась на прутья клетки с такой яростью, что растерзала себе в кровь грудку.

— Оставь, — распорядился я, — Оставь себе и куриц, и осла, и даже кошку. Мне они ни к чему, Вурза. Ты правильно сделал, что взял себе этих животных. Скажи мне лучше, сколько их? Сколько этих охотников на шаэлей, велик ли их отряд?

— Полтысячи человек, — тут же ответил горец, — Это считая ту полсотню парней, которых они завербовали у нас в селении.

Я присвистнул.

Шейх был прав. Принцесса теперь собирала из охотников целые армии.

— Где они сейчас? У вас в Бакарахе?

— Да. Точнее, они были там вчера вечером. Но я слышал, что сегодня с рассветом они собирались отправиться в путь. Я думал — чтобы напасть на обитель.

— Они уже напали, ты сам видел. И уже всех убили, пока ты сидел под замком, друг. А теперь едут дограбить недограбленное. Шейх Эдварра сказал мне, что охотники всегда убегают из святой обители, когда уничтожат её. Потому что опасаются немедленной кары от Отца Света. И лишь спустя несколько дней возвращаются, чтобы докончить разбой. Уходи отсюда, Вурза. Набирай воду, бери своих куриц, и уходи.

Вурза застыл на месте, не сводя с меня глаз.

— А ты, шейх?

— А я… — я усмехнулся, — Я встречу охотников.

— Я отправлюсь с тобой!

— Нет. Это самоубийство для тебя, для обычного человека. Уходи. Я тебе приказываю, как шейх. Есть тебе куда уехать?

— Я собирался поехать в дальнее селение клана Херру, оттуда родом моя жена. Вот только жену и детей мне надо взять с собой, а для этого мне придется вернуться обратно в Бакарах.

— Пережди где-нибудь пару дней, — посоветовал я, — И уже потом едь за женой. Я наведу порядок в Бакарахе.

— Наведешь порядок?

— Да. Зло должно быть наказано, Вурза. И когда оно будет наказано — возможно тебе уже не придется и уезжать…

— Что это значит? — Вурза явно не понимал, — Неужели ты думаешь в одиночку сразиться с полутысячей охотников?

— Хочу и сражусь. Но я буду не один. Со мной будет джинн.

— Джинн, — Вурза отшатнулся в ужасе, — Помилуй меня, Отец Света!

— Да, Вурза. Каким путем охотники едут в обитель?

— По древней тропе Изъяза…

Я знал эту тропу. Видел её, когда ходил охотиться на йети.

Вурза теперь глядел на меня со страхом.

— Я не хочу иметь ничего общего с джинном, Ила.

— Тогда почему ты еще здесь?

— Я уйду, как только наберу воды…

— Дай мне набрать первому.

Горец не стал спорить. Я набрал воды, но только одну флягу. Остальные я набирать передумал, я теперь решил не возвращаться в каменную пустыню, где у меня в тайнике были сложены все припасы.

Мне нужно было немедленно отправиться в горы — наперерез охотникам.

Ятаган, кинжал, вода были при мне. Что еще нужно?

— Ты дашь мне теплую бурку, Вурза, — сказал я, — Вижу, у тебя есть запасная. И еще дай мне курицу. Одну.

Курицу мы тут же зарезали, я возьму её с собой в горы, чтобы моя Алькки-ШЕККИ не так бесилась от голода. Огниво у меня было с собой, а хвороста, чтобы разжечь костер, в горах полно.

Вурза теперь на знал, что и думать, он глядел на меня со страхом — то ли как на безумного, а то ли и вовсе, как на одержимого.

А я теперь не был ни тем, ни другим.