Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 51: Как охотники были дичью, а дичь — охотником

Был уже вечер, а я стоял высоко в горах, в тех скалах, что окружали проклятую долину, называемую у горцев Шайтановой Кладкой.

Было пасмурно, небо все в тяжелых серых тучах. Будет дождь или гроза, здесь в горах они часто бывают весной. Ветер свирепствовал, пытался сбросить меня вниз, в темную безжизненную лощину внизу.

Я хорошо помнил это место, хорошо помнил дорогу сюда. Я сюда уже ходил, вместе с моими белыми братьями — когда мы охотились на йети. На той стороне лощины, очень далеко от меня — пещеры Первых Людей, где когда-то укрылась йети. А потом тело йети упало вниз — в Шайтанову Кладку. Я глядел вниз, но тела там больше не было. Белые мюриды тогда, во время охоты, вырезали сердце твари, а сам труп оставили… Но теперь он исчез. Йети же не отсюда. Это существо из духовного мира, и его плоть — не вполне плоть. И она наверняка уже давно развоплотилась, исчезла без следа.

Так что внизу, в темной лощине, куда никогда не заглядывало солнце, виднелись лишь странные круглые камни. Я помнил, что мне рассказывали белые братья во время той нашей славной охоты. Они говорили, что по поверьями горцев эти камни — яйца шайтана. И сама эта лощина, проклятая навечно, считалась обиталищем нечистой силы, и горцы никогда не ночевали в ней, а останавливались лишь, чтобы справить нужду, выразить таким образом свое презрение к шайтану…

На той стороне лощины скалы были все щербатые — там были отверстия, пещеры, где когда-то на заре мира обитали Первые Люди. А к югу от пещер среди серых скал петляла древняя дорога — тропа Изъяза. Если пойти по этой дороге — придешь в Бакарах, ближайшее горское селение к нашему монастырю.

Я стоял, завернувшись в бурку, и жар, идущий от джинна внутри меня, согревал не хуже мохнатой бурки. Я видел, как ветер гоняет снежную пургу на самых высоких горах за лощиной, я следил, я наблюдал. Как изготовившийся к прыжку лев.

И вот — они явились, мои враги, слуги принцессы.

Охотники на шаэлей двигались по тропе Изъяза на той стороне лощины — разноцветной многоголосой толпой. Я слышал отсюда даже их далекие разговоры, разносимые горным эхом, но не мог разобрать ни слова, а вот видел я их хорошо.

Верный горец по имени Вурза не соврал мне — их было несколько сотен, около полутысячи, и все конные. Кони у них хорошие, горские — сильные, быстрые и непривередливые, привычные к битве.

Господи, но что за сброд, что за отребье сидит на этих конях!

Я видел джахари, джахари среди них было больше всего. Самых разных джахари — светлые северяне, темнокожие южане, как я. Все в разноцветных кандурах, кафтанах, халатах, кто в чалме, кто в куфии, кто-то нацепил на себя верблюжью накидку для тепла, кто-то вообще нарядился на горский манер.

И у всех мечи, сабли, копья, луки… Никакого единообразия в вооружении у охотников не было. Некоторые даже тащили тяжелые щиты.

Знамен не было.

Это не армия, это самые настоящие разбойники. Банда, просто очень большая.

Треть охотников была горцами — эти все были в папахах и с саблями, и легко узнавались по белой коже и бородатости. Среди горцев вроде бы даже гордо ехала вооруженная девушка с длинной черной косой, с открытым лицом…

«Клятвенная девственница» — вот как это называется у горцев. Если девушка осталась последней в своем клане, если у неё нет мужчины-защитника, то девушка проходит через особый ритуал, и после этого её все начинают считать мужчиной. Она получает все права мужчины, может носить мужскую одежду и оружие, ходить в бой вместе с мужчинами, может сама управлять своей землей, может даже присутствовать на мужских советах и высказываться на них. Не может она только выйти замуж, в этом случае она сразу же теряет свой статус и снова становится женщиной.

Таковы горские традиции.

А впрочем, девушка была еще не самым странным в этой толпе. Я видел западных рыцарей — вполне себе настоящих, в тяжелой броне, в шлемах, на упитанных западных конях, которые могут тащить всю эту тяжесть. Рыцари были без гербов, их было тут штук пять. То ли дезертиры, то ли пленники, согласившиеся служить принцессе в обмен на свободу. А откуда здесь, на краю мира, еще возьмутся западные рыцари?

Еще тут были люди востока — желтолицые, узкоглазые, в ярких расписных халатах, в тюбетейках… Таких я видел только на базаре в Дафаре, куда они приезжали торговать из своих далеких стран.

Но самым страшным был негр — черный, как сама ночь. Таких я тоже видел только на рынках или в порту Дафара. Но именно этот негр был жутким. Он был высок, выше всех в этой толпе, слишком, ненормально высок для человека. Он возвышался над всеми своими спутниками, настоящий великан! Негр был в ярких одеждах, и я видел, что ушей у него нет, они были отрезаны, а голова совершенно лысая, а лицо в страшных старых шрамах, будто его искромсали ножом.

Когда мой взгляд упал на негра — мне показалось, что над его головой что-то мечется, какое-то темное сияние.

И Алькки-ШЕККИ в моем сердце будто узнала этого негра, будто пыталась мне что-то важное рассказать про него. Но я не понимал, что мне пытается сообщить джинн.

У меня возникло щемящее и тревожное чувство. Люди принцессы были злы, но почитали Творца, хоть и неправильно, хоть и неискренне. Шейх Эдварра, западные рыцари — они все были еретиками, но не безбожниками. Теперь же, глядя на этого негра, я впервые почувствовал, что вижу человека, вера которого не имеет ничего общего с какой бы то ни было религией, с почитанием Бога, как Его не называй…

Колдун! Черный колдун! И отнюдь не в смысле цвета его кожи.

Этот человек пугал меня. Я впервые в жизни видел настоящего темного мистика, почитателя джиннов, шайтанопоклонника.

А армия охотников уже стала спускаться в проклятую лощину, они поедут напрямик через неё, так короче, чем огибать долину по горным тропам…

Я наконец разглядел и командира. Узнать его было легко — это был пожилой джахари, с коротко стриженой квадратной седой бородой. Он ехал в центре своей армии. А узнал я его по туфлям — они у него были красные. Вот только это не его туфли, это любимые туфли шейха Эдварры. Они сняли со старца даже его туфли, настолько велика была их жадность. А к седлу у командира был приторочен белый посох — посох шейха. Ясно, что эти трофеи взять себе мог только командир.

Рядом с командиром ехали двое джахари с копьями, на копьях у них было что-то насажено, какие-то круглые предметы.

Я узнал их. Это были головы. Головы тех мюридов, которых шейх когда-то отправил сторожить Махию, защищать оазис от горских разбойников. И мюриды на самом деле встретились с разбойниками — с охотниками на шаэлей. И были все убиты. Видимо, эти послушники тоже потеряли свою силу, когда принцесса атаковала своей мистикой мистику шейха.

Охотники на шаэлей оказались на такими уж глупцами и простаками. Да, это сброд, но они просчитали всё. Они зачистили всех, они уничтожили всех мюридов секты «Аль-Хальмун», всех, кроме меня.

Шейх вроде посылал в Махию пятерых шаэлей, а голов на копьях я сейчас видел только две. Но наверняка и остальные братья из Махии мертвы. У них не было ни шанса, когда шейх потерял свою силу.

Я стал не спеша спускаться вниз, в проклятую лощину, в Шайтанову Кладку.

Времени у меня было полно. Тут была прямая тропка, которая вела вниз в долину. А вот тропа Изъяза на той стороне скал петляет, так что я буду в долине раньше, чем охотники.

Там я их и встречу. Пусть проклятые люди найдут свой конец в проклятом месте, им это подходит…

Когда я спустился, уже в самой Шайтановой Кладке мне стало не по себе. Плохое место, очень плохое. Лощина была узкой, зажатой скалами с обеих сторон. И ничего живого вокруг — ни травинки, ни деревца. И вечная тень, слишком темная. Даже серый свет пасмурного ненастного вечера здесь мерк, будто эта лощина впитывала свет.

Здесь почему-то было даже холоднее, чем наверху в скалах, где дули свирепые ветра.

Охотников вел горец-проводник — огромный бородатый мужчина. Он и заметил меня первым. И остановился, а следом за ним остановилась и громадная разноцветная армия охотников.

Вот я — один мальчик. И полтысячи всадников передо мной, они всё еще спускались с горной дороги в лощину. Их армия была такой большой, что ехавшие позади еще даже не видели меня, так что громко ругались и требовали назвать им причину остановки.

Горец-проводник смерил меня взглядом, потом рассмеялся.

— Глядите! Недобиток из секты чертопоклонников сам к нам пришёл!

Я так и не достал из ножен моего ятагана. Я просто стоял посреди лощины.

А вот парочка охотников-джахари уже обнажили мечи.

— Не останавливайтесь здесь! Это проклятое место! — услышал я взволнованный голос другого горца откуда-то из-за спин ехавших впереди.

Кто-то уже угрожал мне, кто-то уже потешался надо мной, кто-то уже натягивал лук…

Но армия расступилась, и вперед выехал командир. Я не ошибся, командиром был тот пожилой джахари с квадратной бородой, который носил на ногах туфли шейха и вез на седле его посох.

— Кто ты, милый мальчик? — ласково спросил командир, криво усмехаясь.

— Это не мальчик, это наваждение шайтана! — раздался крик откуда-то из-за спин всадников, суеверный горец там все не унимался, — Едемте! Не останавливайтесь здесь, не останавливайтесь, Шайтанова Кладка проклята…

— Заткнись, — бросил горцу через плечо командир, а потом подвел коня ближе ко мне, — Так кто ты, сладкий мальчик?

— Я Ила, — сообщил я, — И всю мою семью убили шаэли. А вы ведь охотники на шаэлей, так? Я хочу вступить в ваши ряды.

Командир расхохотался. И те всадники, что стояли достаточно близко, чтобы слышать меня, тоже зашлись хохотом — оглушительным, разлетевшимся горным эхом по проклятой лощине…

— Не смейтесь в этом месте, глупцы! — воскликнул, судя по голосу, все тот же суеверный горец, которого я не видел.

Но мудрого горца никто не слушал.

А командир охотников подъезжал ко мне все ближе, он как бы невзначай положил руку на рукоять своего меча…

А еще через миг он подъехал ко мне достаточно близко, и его конь почуял наконец джинна. И животное тревожно заржало, попятилось назад.

— Дзих, спокойно! Стоять! Дзих, да что с тобой?

Но конь по имени Дзих не слушался всадника, он замотал головой, забил копытом.

— Ну так что, возьмете меня? — спросил я.

Командир теперь посмотрел на меня настороженно, уже без всякой улыбки.

— Я бы с удовольствием, мой сладчайший Ила. Но вот незадача — ты одет, как чертопоклонник из местной секты. А чертопоклонников мы не берем. Мы люди праведные, благочестивые, богобоязненные… Убейте этого безумного мальчонку!

Лучники тут же похватались за стрелы, мечники — за мечи.

Не вышло у нас разговора.

Я же воздел к уже темневшим грозовым небесам руки.

— Алькки-ШЕККИ, пища!

И в следующий миг по проклятой лощине пронесся поток жаркого ветра — будто сюда, в горы, пришла пустынная буря, всесжигающий самум.

И долина сотряслась оглушительным свистом потоков воздуха, которое вскоре утонуло в яростном конском ржании… Будто волк ворвался в конюшню. Кони обезумели — разом, за один вздох, все одновременно. Всадники полетели на камни, и собственные кони топтали их, а на них уже бросались другие кони.

Я теперь хорошо знал моего джинна, мою Алькки-ШЕККИ. Она была простой. Ненависть и ярость к животным, которые не дают ей вкусить мяса, которые носят в себе это вкуснейшее мясо, а джинна не угощают — это раз. Жар — это два. Вот и вся моя Алькки-ШЕККИ. Она любит, когда жарко. Она не любит, когда животные ходят по земле вместо того, чтобы пожираться в качестве пищи. И животные чуют этот голод моего джинна, и все бегут в ужасе…

Они и бежали сейчас. Кони толпой бросились прочь из лощины, подальше от меня, подальше от Алькки-ШЕККИ, они сбрасывали седоков, они топтали их, они кусали и лягали друг дружку, лишь бы поскорее покинуть это место.

О том, чтобы прицелиться в меня из лука, больше не могло быть и речи. Лучники, которые собирались в меня стрелять, уже давно лежали растоптанные на земле. К конскому ржанию теперь добавились человеческие крики — предсмертные крики, крики обреченных.

Командир охотников уже лежал на земле, по нему протоптался собственный конь, сломав ему шею. Голова у командира была неестественно вывернута, изо рта торчал язык, глаза были выпучены, череп был проломлен копытом.

Пара мгновений — и армия охотников обратилась в хаос — в одно месиво перепуганных насмерть лошадей и сброшенных всадников. И смешались в кучу кони, люди…

Половина охотников сгинула сразу — разбившимися о камни, затоптанными насмерть собственными лошадьми. Другая половина еще пыталась что-то сделать.

И вот тогда я добавил жар.

И завоняло гарью, и раздались дикие крики боли, и конское ржание смешалось с визгами человеческими.

Командир говорил мне только что, что охотники — люди богобоязненные и благочестивые. Но молитв здесь я не слышал, только вопли ужаса, смешанные с руганью и бранью.

Кто-то из охотников вспыхивал огнем, становясь живым факелом, кто-то просто терял сознание от жара и падал, у кого-то взрывались головы, тела и конечности — потому что кровь закипала прямо в их сосудах…

Умницей оказалась только девушка. Горянка. Она каким-то образом удержалась на коне, она даже вела насмерть перепуганное животное на меня, хотя пот покрывал её лицо, и её лошадь тоже вся взмокла от жара. Горянка даже умудрилась выхватить из ножен саблю, и её лицо исказилось болью — ибо сабля тоже была горячая.

Жар здесь был такой, что даже камни трескались.

Ну уж нет. Вооруженных женщин я больше не потерплю. Мне хватает и золотой девы с мечом из моих снов.

— Алькки-ШЕККИ, видишь её?

Алькки-ШЕККИ видела.

Я направил все силы джинна на эту храбрую девушку, и горянка за миг обратилась в обугленный черный скелет, она сгорела так быстро, что не успела даже вскрикнуть, и её обгорелые кости повалились на камни и застучали, мешаясь с почерневшими костями её коня…

Вот это МОЩЬ.

Я снова направил мою силу на всех сразу — на выживших. Их теперь оставалась только треть от всей армии охотников. От жара даже воздух в проклятой лощине теперь колебался, и повсюду горел огонь — горели одежды, пылала плоть, хрустели и лопались кости.

Но что-то мне мешало, что-то противодействовало…

Я чувствовал его.

И через миг я увидел высокого страшного безухого негра, он шел прямо на меня. Неспешно и спокойно. Он шел пешим, без коня. И губы его двигались, твердили что-то — не молитву, а заклятие. И в черной руке он нес жуткий костяной изогнутый кинжал. Негра не коснулись ни голод, ни жар моего джинна. Он даже не вспотел.

— На него, Алькки-ШЕККИ, на него, любимая!

Негр пошатнулся, но выпрямился и продолжил свой путь.

Мой джинн был бессилен!

А когда мистика не помогает — поможет меч. Я выхватил ятаган и ринулся на негра. Первый мой удар он отбил своим костяным кинжалом. Он был быстр и умел, да и трудно сражаться с противником, который выше тебя чуть ли не в два раза.

Но второй удар моего ятагана пришелся негру прямо в сердце, я ударил снизу вверх и пронзил грудь колдуна. Следующим ударом я на всякий случай снес колдуну голову, и она укатилась за жуткие круглые камни — «яйца шайтана», как их звали горцы.

Уже обезглавленное тело негра еще пыталось сражаться со мной, ибо сила мага была велика, но я порубил его в куски, и безголовое тело угомонилось.

Тем временем, пока я бился с негром, я утратил контроль над ситуацией, ко мне подобрались пара горцев с саблями. У одного тлела одежда, у второго была обуглена половина лица…

Но оказалось, что подошли они ко мне, не чтобы сражаться.

Горцы оба побросали сабли к моим ногам.

— Хватит! Прекрати это! Прекрати! Мы сдаемся!

— Алькки-ШЕККИ, ты умница, я люблю тебя. Успокойся.

И джинн успокоилась.

Но кони всё ржали, а пережившие побоище люди кричали от боли и ужаса…

В лощине остались всего несколько лошадей, остальные или погибли, или просто ускакали по тропе Изъяза в горы, сбросив всадников. Да еще дюжина человек выжила. Не больше. Вот и все, что осталось от могучей армии принцессы Зиш-Алис.

Стоило мне угомонить джинна — и в проклятой долине сразу стало холоднее. Здесь все еще воняло гарью — тела мертвых людей и животных тлели. Кто-то орал на неизвестном мне языке, придавленный собственным конем.

— Кто главный? — крикнул я, перекрывая вопли умирающего, — Главного ко мне!

— Эмир Басиль ибн Бадр Отважный погиб… — сообщил мне один из сдавшихся горцев, указывая на мертвого командира.

Второй горец, у которого было обожжено лицо, уже лишился чувств от боли.

— Эмир? — воскликнул я в ярости, — Эмир? Ибн? Если это эмир — то я принцесса! Кто командует после него? Кто из выживших? Ну?

Я свирепо оглядывал выживших. Парочка джахари, все остальные горцы. Оно и понятно. Выжили в основном те, кто ехали последними, а в хвосте колонны ехали именно горцы.

Горцы и притащили мне сильно помятого джахари — мужчину среднего возраста, у этого была сломана рука.

— Вот он — командир, — доложил мне один из горцев, — Этот человек платил нам золотом за то, что мы вступили в его отряд! Но он не говорил, что нам придется сражаться с колдуном, вроде тебя, помилуй нас Отец Света…

— Я просто казначей отряда, — промямлил джахари, — Просто казначей.

А умирающий, придавленный собственным конем, все кричал и кричал…

Я бросил взгляд на его умирающего.

— У этого хребет сломан, — констатировал я, — Дайте ему последнюю милость, во имя Отца Света. Ему уже не поможешь.

Один из горцев тут же подошел к кричавшему и перерезал ему саблей горло. Вопли наконец стихли. Тут были еще раненые, но легко — те горцы, что успели поспрыгивать с обезумевших коней и были достаточно далеко от моего жара. Лишь они и выжили.

Алькки-ШЕККИ работала чисто, она не ранила, она сразу убивала. Её жар лишил жизни большинство охотников за считанные мгновения.