Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 4: Как мертвый мальчик задавал вопросы Творцу и искал золотых девушек

Почти всё, что я рассказал выше — про мою внешнюю жизнь. Но все эти годы учения и работы у Нагуда Лекаря у меня была, как и у каждого человека, и жизнь внутренняя.

Пока мое тело работало, моя душа страдала, а мой разум размышлял. Размышлял и не находил ответов, и выл, как брошенный хозяином в пустыне пёс. Ночами были кошмары, а днем — размышления.

Постоянные и неотвратимые. Они были пыткой, и ночные пытки для меня сменялись дневными.

Когда мне минуло тринадцать лет, я взял лист папируса, взял перо птицы дрофы (в этом добре у Нагуда Лекаря недостатка не было), обмакнул перо в чернила, и написал на папирусе список всех моих вопросов к Творцу, в которого я больше не верил.

1. Кто такая золотая девушка из моих снов?

2. Моя мама — правда джинн?

3. Разве может человек жениться на джинне и зачать с ним потомство?

4. И если может — то кто такой тогда я? Я джинн или человек?

5. Откуда мой папа привез мою маму на самом деле?

6. Куда папа и мама ходили холодными ночами раз в месяц?

7. Зачем папа женился на джинне? Папа был богат, он мог взять себе дюжину самых прекрасных жен-людей, он мог себе позволить даже брать новую молодую жену каждый год.

8. Почему мама так странно говорила?

9. Почему родители от меня все скрывали? Я бы не проболтался ни за что.

10. Если моя мама джинн — почему все мои братья тогда не джинны, почему они умерли, как слабые и смертные люди?

11. Если джинны злые, почему мама тогда пожертвовала жизнью, чтобы спасти меня? Разве так поступают злодеи?

12. Возможно Творец злой, а джинны — добрые? Но зачем тогда джинны убивают путешественников и верблюдов в глухих уголках пустыни?

13. Кем был тот молодой парень-шаэль, который так страшно унизил меня? Как его звали? А его маму, его отца, его братьев? Назови мне их имена, несуществующий Творец, чтобы я мог найти и убить их всех, медленно и мучительно! А как звали того чернобородого командира шаэлей, который и приказал убить мою семью? Есть ли у него дети? Как их зовут? Убей и их, несуществующий Творец! А как звали всех остальных из секты «Алиф», все тысячи воинов, носящих черно-золотые чалмы, я желаю смерти им всем — каждому!

14. Принцессе, пославшей сектантов убить мою семью — и ей я желаю гибели!

15. Наконец я желаю смерти и тебе, Творец, ведь ты несправедлив, и ты порождение и источник всего зла этого мира!

16. Кто тот доносчик, про которого говорил чернобородый командир? Кто донес на моего отца? Его, единственного из всех, я убивать не буду, но убью у него на глазах всех его близких, а потом отрежу ему руки, ноги, мужской орган, язык, глаза, и так оставлю его жить.

17. Но как мне наказать всех вас, если я такой трус? Если я джинн наполовину — почему я трус и слабак? Как это возможно?

Я поклялся носить с собой этот папирус вечно, чтобы все помнить.

Но не смог проносить его и дня — это было слишком страшно. Если бы этот папирус нашли и прочитали, меня бы немедленно побили камнями, как отступника. В Дафаре все еще правили западные рыцари, захватившие город, но они защищали своей властью лишь тех вероотступников, кто принимал их веру в Святую Литах. А других еретиков наша община все еще имела право забить камнями — эту нашу традицию рыцари нам милостиво оставили, вместе с правом на самоуправление.

Вечером того же дня, когда я написал папирус — я сжег его у себя в комнате, но сожженные вопросы остались навечно записанными в моем сердце. И уже на следующий день я стал искать ответы.

Конечно, не у Нагуда Лекаря. Я понимал, что даже человек таких широких взглядов, как Нагуд, немедленно прогонит меня прочь, если узнает, что я — порождение джинна. Поэтому Нагуда я ни о чем и не спрашивал, я слишком боялся.

Я отправился в храм (его у нас называют «зилман», именно там каждый день молятся все свободные мужчины) и обратился с вопросом к жрецу (его у нас называют «башар»).

— Мудрец, расскажите мне про золотых крылатых девушек и джиннов! Расскажите мне, как воины-шаэли убивают джиннов.

Башар, к которому я пришел с вопросами, был очень высоким и старым человеком, его лицо покрывали морщины, его белоснежная борода свисала до самого пояса.

Он нахмурился. Потом взял меня за ухо, выкрутил мне его и отвел меня в сторону.

— Ну вот что, мальчик. Ты ведь подмастерье Нагуда Лекаря, так? Учитель твой — обманщик и греховник, он даже не мужчина, потому что отрезал себе мужское достоинство, сделав сам себя бабой. А грешник распространяет грех, как больной распространяет чуму. Ты наслушался глупостей от своего хозяина, а теперь принес эти глупости сюда — в святое место, посвященное Творцу! Интерес к джиннам — запретный интерес. Так сказано в «Преждесотворенной»: не смотри на джинна — иначе джинн посмотрит в тебя.

Так что за вопросы о джиннах тебя по хорошему нужно бы побить плетьми и гнать из города. Вместе с твоим господином ублюдком Нагудом! Но. Поскольку в «Преждесотворенной» сказано «прощай первый грех» — я тебя прощаю. Только один раз. Я даже отвечу тебе, тоже один единственный раз. Слушай внимательно, мальчик.

Все знания о джиннах даны нам в святых книгах, и говорить что-либо сверх этого — грех и прибавление своих слов к словам Творца, а это запрещено. Так что о джиннах я тебе не скажу ничего нового. Джинны обитают в пустынях и убивают путников, а городов они избегают. Шаэли умеют побеждать джиннов, но их мистические методы — тайна, закрытая для непосвященных. Я ничего не знаю об этом, и ни один башар не знает. А что до золотых девушек, да еще и крылатых… Сколько тебе лет, мальчик?

— Тринадцать, — признался я.

— Меньше думай о золоте, — посоветовал мне башар, — Жажда золота — мать всех грехов, как писано в «Преждесотворенной». И тем более меньше думай о девушках. Ты сейчас входишь в возраст, но жениться сможешь только как достигнешь шестнадцати лет, когда тебя обрежут и посвятят Творцу. А до того — даже не вздумай мечтать и рукоблудствовать. За это согласно Кодексам принцессы Зиш-Алис рубят голову. И в нашем городе этот закон свято блюдется, его не смогли запретить даже иноземные варвары-рыцари, захватившие нас. Больше молись, больше работай — вот лучшее лекарство от похотливых мыслей. И еще совет. Оставь своего сумасшедшего аптекаря и устройся работать грузчиком в порт. Работа грузчиком укрепляет тело, а в крепком теле дурные мысли не заведутся.

Башар отпустил мое ухо, и я убежал из зилмана в ужасе и ярости, рыдая прямо на улице.

Старый жрец не сказал мне ничего нового — все это я уже и так знал из книг. Знал, что джинны в древние времена отказались почитать Творца и за это прокляты навеки, знал, что джинны обитают в глухих уголках пустыни, знал что единственные, кто умеют истреблять джиннов — воины-шаэли, что они убивают джиннов своими мистическими силами, которые культивируют в себе посредством служения Творцу.

А больше про джиннов никто не знал ничего. Джиннов встречали и видели или шаэли, или обычные люди, которые никому уже ничего не расскажут, потому что встреча с джинном в пустыне, если ты не шаэль — это верная смерть.

Никаких книг про джиннов, судя по всему, не существовало, башар не соврал мне — эта тема была под полным запретом. Столь нечестивых книг, если они когда-то и были написаны, не было даже у Нагуда Лекаря, а ведь он считался самым свободомыслящим и безумным человеком во всем Дафаре…

В тот день я брел по улицам, охваченный злобой, ненавистью и самым черным отчаянием. О, как я хотел превратиться в черный вихрь, как это делала моя мама, и перемолотить всех прохожих в кровавую кашу! Я сосредотачивался, напрягал всю мою волю, но никаким вихрем не обращался, а так и оставался маленьким сломанным запуганным мальчиком.

Мне было тринадцать лет, я был почти что взрослым мужчиной, но в душе я так и остался восьмилетним, мое сердце будто навечно застыло в том возрасте, когда убили моих родителей и лишили меня всего.

Мне тогда казалось, что мне теперь будет восемь лет всегда, что умом я никогда не повзрослею, а так и останусь жалким, маленьким и напуганным, каким стал в тот страшный день. Я останусь таким, даже когда стану глубоким стариком…

Это меня пугало и очень злило. Я правда очень хотел превратиться в джинна, но все мои попытки стать злым джинном были бесплодными. Я мечтал об этом уже много лет, вот только не знал как же мне это сделать…

Еще раньше я размышлял над этим и догадался, что хоть я и джинново отродье, но я не похож на мою маму. Говорю я нормально, в отличие от мамы. Разве что стесняюсь и немного путаюсь, когда говорю с незнакомцами, ну или теряю дар речи от страха, когда говорю с женщинами. Женщин я тоже стал бояться, с того самого проклятого дня, когда одна женщина, моя мама, на моих глазах стала черным вихрем и убивала людей, а другая золотая женщина разорвала на куски мою мать…

Но это — лишь моя трусость. В этом нет ничего от джинна, это только лишь человеческое. Когда я говорю со знакомыми людьми, например, с Нагудом — я совсем не боюсь, и говорю очень грамотно и красиво. Не зря же я вырос и провел все мое детство до восьми лет с книжками в руках.

Моя речь не похожа на мамину. И я не езжу ночами в пустыню, как это делала моя мама.

Еще моя мама не старела… Тут я не знал, похож я на маму или нет. Взрослел я, как любой обычный мальчик, Нагуд Лекарь подтверждал это, потому что наблюдал за моим взрослением, например, измерял мой рост — ему это было интересно в целях изучения медицины. А до старости мне еще было очень далеко.

А еще я болел, как и все люди. А вот моя мама не болела никогда и ничем — этот факт я осознал уже только здесь, бежав в Дафар. Когда мама была жива — ни я, ни кто-то другой почему-то не обращали на это никакого внимания, считали это само собой разумеющимся.

Я же болел довольно часто, сказывалась моя работа — лекари вообще часто болеют, потому что имеют дело с болезнями, многие из которых заразны.

Выходит, что я никакой не джинн, а обычный мальчик?

Это мысль сводила меня с ума, заставляла желать мести моим врагам и смерти мне самому со стократной силой. Я не понимал, как так может быть… Где-то в глубине души я иногда все-таки надеялся, что все произошедшее было не зря, что в конце концов я открою в себе что-то важное, и оно даст мне силы, поможет отомстить. Я надеялся, что это такая игра, что Творец так жестоко играет со мной, испытывает меня, ведет куда-то…

Я не верил больше в Творца, но часть моей души все еще верила… Однако она ошибалась. Ничего просто напросто не было. Никаких игр, никаких ведущих куда-либо путей и никаких Творцов. Я не джинн, я просто мертвый сердцем мальчик, трусливый и сломанный.

В тот вечер на улицах Дафара я достиг самых черных глубин отчаяния. Если бы у меня был с собой кинжал, который у нас дают всем мальчикам моего возраста — я бы начал убивать им прохожих, резать всех подряд без разбора.

Но кинжала у меня с собой не было. Конкретно в Дафаре рыцари запретили местному населению носить оружие, так что кинжал был спрятан у меня дома, под матрасом, он всегда лежал там. Впрочем, чего стоит кинжал в руках труса? Когда-то тот юнец из секты «Алиф» уже протягивал мне такой же кинжал, тот, что выпал из рук моего погибшего брата, а я не взял его…

Я и сам не заметил, как ноги в тот вечер привели меня к храму Литах — одному их тех храмов, что понастроили повсюду рыцари-паладины. Тут они отправляли свои еретические обряды.

Этот храм раньше вроде был поместьем эмира, того, которого рыцари казнили, когда взяли город. Теперь к поместью был приделан высокий шпиль, на шпиле было закреплено выкованное из стали солнце — знак святой Литах. Рыцари специально делают большие шпили — чтобы их нечестивые храмы были выше наших минаретов.

В любое другое время я бы испугался сюда заходить. Если ты зашел в храм неверных, то у тебя дальше два пути — ты или будешь побит камнями, как вероотступник, или ты должен принять веру рыцарей, поклясться в верности Святой Литах, и тогда ты будешь под защитой рыцарей.

Заходить в храм неверных было смертельно опасно, если ты не собираешься поверить в Литах. Я не собирался менять веру, я верил теперь в отсутствие Творца, и не мог иначе. Но в храм рыцарей все же зашел. Я был слишком зол, мне сейчас было на все наплевать. Кроме того, уже был поздний вечер, и вокруг не было ни души, никто не видел, что я вхожу в обиталище еретиков.

Храм оказался открыт. Внутри горели сотни свечей, деревянные статуи изображали каких-то людей в странных одеждах, а еще тут сильно пахло благовониями… Все это было язычеством, бесовской мерзостью. Разве так Творец учил почитать его? Пусть я больше и не верю в Творца, но чужой храм был мне отвратителен.

Сначала храм показался мне пустым, но потом откуда-то появился мужичок в черных одеждах.

Наши башары все носят белоснежное и бородаты, а этот был в черном, да еще и брит, что для мужчины позор. Вот уж воистину религия шайтана, они даже носят черное, сами подчеркивая свою нечестивость!

— Доброе утро, добрый мальчик, — сладкоречиво сказал мне чужой священник, — Ты хочешь пить принять нашу веру?

Я сейчас был так рассержен, что наверное впервые в жизни совсем не боялся. Я был готов умереть, и я хотел этого. Так что я заявил чужому жрецу прямо в лицо, заявил ему на его родной «лингве», потому что я на тот момент уже выучил язык западных рыцарей:

— Ты плохо говоришь по-нашему, чужой жрец. У тебя акцент. Звук «д» нужно произносить и зубами тоже, а не одним только языком. Кроме того, не «доброе утро», а «добрый вечер». Сейчас вечер, ты использовал не то приветствие. И не «хочешь пить», а «жаждешь». Ты перепутал выражения и сказал чушь. Тебе нужно учить наш джахарийский, если ты хочешь обращать джахари в твою поганую веру.

Чужой жрец не разозлился, а скорее смутился. Он ответил мне, уже на своей западной лингве:

— Прости меня, добрый мальчик. Давай так: ты будешь учить меня языку джахари, а я тебя — вере в Святую Литах.

— Ага, знаю я ваши уроки! — выпалил я, — Мой знакомый по имени Амтан Конюшонок хотел принять вашу веру, а ваш жрец его опоил вином и изнасиловал! Нагуду Лекарю потом пришлось ему зашивать раны…

Чужой жрец вздохнул:

— Не стоит судить о вере по одному грешнику. О вере судят по праведникам…

— Я пришел не за этим. Ответь на мои вопросы, жрец, и вот тогда я приму твою веру, хоть прямо сейчас.

— Хорошо. Спрашивай.

— Кто такая золотая девушка, крылатая, обнаженная и с мечом в руке?

Чужой священник удивился, задумался…

— Хм… В наших святых книгах такого нет, добрый мальчик. Разве что могу вспомнить из жития Святого Себастиана, он, как пишут, видел золотых обнаженных дев с крыльями и мечами, восходящих и нисходящих с Небес. Но никто не знает, что это такое. Видения Святого Себастиана — путаные, их можно трактовать по разному.

— То есть ответа у тебя нет, — заключил я, — Понятно. Кто такие джинны? Может ли человек вступить в брак с джинном, могут ли у человека и джинна родится дети?

— Джинны… Джинны — это черти. Падшие ангелы, служащие сатане. У вас тут они живут в пустынях, у нас на Западе черти иногда встречаются в глухих лесах. У нас еще есть колдуны, которые им поклоняются. Но вступить в брак с человеком? Нет, совершенно невозможно. Видишь ли, добрый мальчик, брак и деторождение требуют наличия у существа пола — мужского или женского. А черти пола не имеют. И стало быть не размножаются.

— А как ваши рыцари убивают чертей? Наши шаэли, например, умеют убить джинна. А ваши?

— Убить черта? Нет-нет, ну что ты… Черта нельзя убить, а можно только прогнать. И делают это не рыцари, а праведные люди — они изгоняют чертей молитвой и постом.

Я рассмеялся чужому жрецу в лицо.

Молитвой и постом! Подумать только. Слышал бы этот тот чернобородый шаэль, который призвал золотую девушку, чтобы убить мою маму.

— Хорошо. Последний вопрос. Ты знаешь, как пройти к черту?

— Пройти к черту…

— Да, чужой жрец. Иди к черту, вот что!

Я перевернул стоявшую рядом стойку со свечами, а потом выбежал из чужого храма и бросился прочь. Впоследствии я очень устыдился этого своего поступка, но вроде бы ни храм, ни чужой жрец от моих действий не пострадали — пожара там не началось, опрокинутые мною свечи наверняка потушили.

А еще, уже дома, ночью, я страшно испугался того, что натворил.

За оскорбление религии рыцарей меня ведь могли и казнить… Меня даже могли бы счесть повстанцем, борцом за свободу Джахарии, а за такое от рыцарей одно наказание — смерть.

Но меня никто не наказал. Причин этого я так до конца и не понял, но у меня было две версии. Первая — чужой жрец просто напросто оказался добрым человеком, он не стал на меня доносить. И вторая — эти события произошли, когда в нашем квартале правил рыцарь-король Генрих XXV. Генрих XXV совсем не интересовался религией, так что не притеснял нас и не навязывал нам веру в Литах, он только увеличивал каждый год налоги и подати, а сам сидел и пьянствовал в своем дворце.

Через год Генриха XXV на поединке убил рыцарь Ричард, ставший королем Ричардом VIII, вот он уже снова стал строить чужеверные храмы на нашей земле и обращать джахари в свою западную веру. Но это было только через год…

Я больше не ходил в храмы рыцарей, я понял, что и там ответов нет. Ответы я мог найти только в одном месте — у шаэлей. Лишь они знают о джиннах и золотой девушке, кошмаре моих снов.

Следующим утром я пришёл к Нагуду Лекарю и заявил:

— Я хочу стать шаэлем, господин. Не отговаривайте меня, я не поменяю моего решения.