Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 37: О живых, наполовину живых и мертвых

А потом я вспомнил. Резко, за один миг.

Что я вообще делаю, что я творю, помилуй меня Отец? Эмоции, нафс человеческий затуманили мой разум, и я все забыл. С моими эмоциями сегодня вообще происходило что-то странное, они казались мне чужими, я сам себе казался чужим — будто незнакомцем.

Вот почему я был таким храбрым сегодня утром, будто это не я действовал и сражался с убийцами, а незнакомец.

Но теперь я вспомнил и осознал себя полным дураком — зачем я тут разнылся, если я умею не только призывать силу джинна, но и изгонять джиннов?

Я ведь уже делал это — я прогнал джинна из мальчика Эльсида, я прогнал кусочек джинна из его сестры Фатимы. А значит — я могу прогнать джинна и из Муаммара, я могу исцелить парня и поправить нанесенный мною вред!

Я выскочил из скальной расщелины, где я сидел, стремительно, как вспугнутый горный козёл. И бросился бегом через долину — следом за моими братьями. Они еще не могли уйти далеко, они идут медленно, ведь Муаммар очень тяжел, а они его тащат.

Я успею. Я должен успеть и должен сделать положенное! А иначе — Муаммар умрет, а я стану убийцей и буду гореть в аду.

Я на самом деле нагнал моих братьев очень быстро — они стояли на горной тропе. Именно стояли. Муаммар лежал на тропе, прислоненный к валуну, а Бурхан и Заки просто смотрели на него. Губы Бурхана двигались, он читал молитву… Похоже, что отходную молитву, он молился о душе Муаммара, чтобы Отец Света помиловал его и направил в Рай.

Нет!

— Что с ним, что? — закричал я еще издали, и горное эхо разнесло мой отчаянный крик по скалам.

— Он умер, — крикнул мне в ответ Бурхан.

Я подбежал к братьям, совсем запыхавшийся, и увидел, что это правда. Глаза Муаммара были закрыты, жар от парня больше не шёл. Муаммар отправился к Отцу.

Но я уже не мог остановиться. Я должен его вылечить, должен… На самого Муаммара мне было в тот момент плевать, он не был мне другом, он утром хотел меня убить, а потом говорил мне очень страшные слова, желая меня ранить. Но ведь если он умер — то грех на мне.

Я заботился о себе, а не о Муаммаре. Я сознавал, что это наверное неправильно, но что я мог с собой поделать? Зло поселилось в моем сердце, я ощущал себя нечистым, грязным.

Мне вспомнилось, что мне кричала одержимая джинном Фатима.

«Плохой! Жадный! Грязный! ЧЕРНЫЙ!»

Так мне сказал джинн устами бесноватой девочки. Джинн был прав.

А еще мне вспомнился мой обычный сон, который мучил меня все последние дни — свирепый ветер, падение в пропасть…

Я упал рядом с Муаммаром на колени, я положил правую руку ему на голову, а левую на сердце.

— Заткните ваши уши, братья! — приказал я Заки и Бурхану, — Я буду твердить сейчас имя джинна. Правоверному слышать такое — никакой надобности.

— Он умер, — повторил на это Бурхан, — Толку не будет. Он ушёл.

Но я больше не обращал на Бурхана никакого внимания, и тот покорно заткнул уши. Заки в великом страхе сделал это еще раньше.

— Алькки-ШЕККИ, — провозгласил я имя джинна, — Волей Отца Света — я изгоняю тебя. Уйди из этого человека, оставь Муаммара!

Ничего не произошло. Вообще ничего. Никакие черные частицы из тела Муаммара наружу не полетели, мертвец не шевельнулся.

— Алькки-ШЕККИ, уходи! Войди в мое тело, возьми меня. Оставь Муаммара! Оставь, оставь, оставь…

Ничего.

Я ощутил себя совсем беспомощным.

Где-то далеко наверху в скалах закричали молодые орлята…

— Он умер, Ила, — уже в третий раз повторил Бурхан, — Если в нем и был джинн — то он теперь ушёл. Разве джинны живут в мертвецах?

— Нет, не умер!

— Умер. На моих глазах. И ты ничем не сможешь ему помочь. Воскрешать мертвецов умеет одна принцесса Зиш-Алис. Но её здесь нет, Ила.

— Неправда! Еще Литах, которой поклоняются на Западе, умела воскрешать мертвецов, я читал!

— Это варварские сказки. Да и вероотступницы Литах тут тоже с нами нет. И ты — не Литах, не принцесса и не Всевышний, Ила. Он умер. И ты не сможешь ничем ему помочь.

Я смотрел на Муаммара и понимал, что Бурхан прав. На лице Муаммара лежала печать смерти. Это уже был не человек, а просто тело, мертвец.

Неинтересный даже джинну, тут уже некого было изгонять.

— Я приведу коня, — сказал Бурхан, — Нужно похоронить Муаммара, отнести его на монастырское кладбище.

— Нет! Я сам его потащу!

— Ты не дотащишь, Ила. Кладбище далеко, оно внизу, в другую сторону от родника.

— Нет, я потащу.

И я стал взваливать себе на плечи тело Муаммара.

Его нужно было обязательно похоронить до заката, ибо наш народ не оставляет мертвецов не погребенными больше суток — так велит святая Преждесотворенная.

— Ты пойдешь со мной, Бурхан, покажешь мне дорогу к кладбищу.

— Тогда позволь мне помочь тебе нести покойника, Ила…

— Нет! Я сам понесу, я же сказал. Заки, а ты бери наши корзины с травами и возвращайся в монастырь.

Ни я, ни Муаммар никаких трав, конечно, не собрали. А вот Бурхан с Заки что-то успели найти — совсем немного…

Заки мой приказ пришелся очень сильно не по вкусу.

— Ила, а как я пойду один по горам? Я же заблужусь, а если разбойники…

— Заки прав, — отрезал Бурхан, — По этим горам в одиночку не ходят.

— Ладно. Пусть тогда берет корзину Муаммара и идет с нами. А ты, Бурхан, возьми мою корзину.

Заки сбегал в долину за нашими корзинами, а потом мы пустились в путь.

Шли мы очень медленно, я не мог тащить Муаммара быстро. Очень скоро все тело у меня разболелось, спину ломило, я начал шататься, спотыкаться…

Мы еще даже не дошли до пологих скал, где кончалась тропа — а я уже бросил мою ношу и обессиленный рухнул на землю.

Я хлебнул воды, но сил мне это не прибавило. Всё. Мой дух жаждал искупления моих грехов, но тело служить отказывалось. «Дух беспределен, а тело слабо» — как писано в святой Преждесотворенной.

— Ты не дойдешь, — спокойно сказал Бурхан, — И никто бы не дошёл. Нам нужно возвращаться в монастырь, Ила.

Возвращаться в монастырь? Эта мысль вдруг обожгла меня ужасом. А что я скажу там, в монастыре? Что я убил очередного мюрида? И что со мной после этого будет?

— Меня там побьют камнями, — простонал я, — И будут правы!

— Шаэлей не побивают камнями, — тут же откликнулся Заки, парень явно все это время вынашивал план, как меня оправдать, — Да и не за что тебя казнить. Мы просто скажем, что Муаммар напал на тебя с кинжалом. Но оступился, упал в пропасть и сломал себе хребет!

— У него не сломан хребет, Заки. Он просто мертв. И это я убил его. А если будешь говорить противоположное — так кто тебе поверит?

Бурхан мрачно покачал головой:

— Я не буду лгать. Прости, Ила, но я скажу всё, как есть. А теперь нам надо вниз. Мы уже опоздали, уже время дневной молитвы. И до заката мы обязаны вернуться в обитель. Оставаться в этих горах на ночь — верная смерть. Если задержимся — трупов будет четыре, а не один.

— Да-да, надо вернуться! — тут же живо откликнулся Заки, — Тут тем более еще где-то бродит йети, которого поехала ловить Шамириам. Я бы не хотел с ним встретиться, спаси меня Отец Света от такого.

— А как же тело Муаммара? — заспорил я, — Горные звери осквернят его.

— Забросаем его пока что камнями, — предложил Бурхан.

И я вынужден был сдаться. Было ясно, что без коня мы и правда будем тащить Муаммара до кладбища трое суток, не меньше. Да никто из нас и не выдержит такого перехода. И если задержимся в этих горах — то попадем в беду и умрем сами.

Мы засыпали мертвеца камнями, оставив его прямо на горной тропе — в камнях тут недостатка не было. А потом совершили молитву и пустились в обратный и мрачный путь.

Сначала мы шли молча, а затем я спросил:

— Что ты знаешь о джиннах, Бурхан?

— Ничего. Правоверные о таком не говорят. И уж тем более я не хотел бы говорить об этом здесь — за пределами святой обители.

— Да, но ты сказал, что джинн не может жить в мертвеце…

— Это очевидно, Ила. Джинны мучают живых в этом мире. А в том мире людей мучает уже злой Творец, во власть которого после смерти попадают все грешники. Так сказал шейх. Да избежит адских мук наш брат Муаммар, да спасет Отец Света его душу, да направит в Рай! Величие Отцу Света!

— Величие Отцу Света, — тупо повторил я.

Потом мы снова молчали, но через некоторое время я вернулся к разговору.

— Ты веришь, что во мне джинн, Бурхан?

— Я не знаю. Не спрашивай меня.

— Нус сказал мне, что никакого джинна во мне нет. Он сказал, что он видит.

— Значит, так оно и есть. Нус — святой подвижник. На нем благодать от самого шейха. Не нам сомневаться в словах святого. Нус знает такое, что нам и не снилось.

— Но как же тогда… Почему тогда Муаммар умер?

— Я не знаю, Ила. Зачем ты спрашиваешь меня? Разве я шейх?

— Шейх мне ничего не объяснил толком. Шейх не говорит с нами, шейх оставил нас…

— Ты богохульствуешь, Ила, — резко ответил Бурхан, — И поэтому я вынужден прекратить беседу с тобой. Да, конечно, ты объят горем, и на похоронах многие часто богохульствуют от отчаяния. Я видел такое, до того, как попал в эту святую обитель. У одного крестьянина умер единственный сын, и крестьянин кричал на похоронах, что нет Бога… Однако он был крестьянин. А мы — шаэли. Мы — совершенные, а если и нет — то обязаны стремиться стать совершенным. Ты усомнился в шейхе, Ила? Что ж. Я помолюсь за тебя. Но говорить с тобой больше не буду. Прости.

И Бурхан на самом деле перестал со мной говорить.

Вот так вот.

Я убил одного брата, а другого брата, с которым я хотел подружиться — настроил против себя.

Похоже, прав был Муаммар — я проклят в глазах людей, зверей и самого Отца Света.

Была уже вторая половина дня, когда на горной тропе, чуть выше родника, нас встретили всадники в белых одеждах — трое мюридов из Башни Света. Я сначала подумал, что это Шамириам вернулась, но оказалось, что это другие послушники — не те, что уехали с девушкой.

— Вас слишком долго не было, так что Нус послал нас вас искать, — объяснил один из белых мюридов, и только потом заметил, — А почему вас только трое?

— Муаммар погиб, — коротко объяснил Заки, — Его тело мы оставили в горах…

— Оно лежит на тропе в Грозовую Долину, — подтвердил Бурхан.

— Помилуй нас Отец Света, и дай покойному брату узреть Рай! — расстроился белый мюрид, — Как погиб этот храбрый юноша?

Заки открыл было рот, явно намереваясь попотчевать белого брата басней собственного сочинения, но я сказал первым:

— Я его убил.

Лица белых послушников омрачились. А потом они подъехали ближе — и их кони тревожно заржали, попятились… Они не хотели приближаться ко мне — к проклятому юноше.

И белые мюриды не стали задавать лишних вопросов.

— Идем к Нусу, — распорядился старший из них.