Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 15: Про смерть таинственного горца

Гроза и правда вскоре разбушевалась. Шейх видел будущее точно — как и всегда. Здесь, в горах, гроза была еще страшнее, чем в пустыне, и уж тем более страшнее, чем в городе — гром гремел оглушительно, вспышки молнии ослепляли и заливали долину белым светом, ливень вскоре пошёл такой, что рвал и ломал листья и ветви кустарника.

К счастью, мы почти не успели промокнуть, по милости Отца Света мы обнаружили заветную пещеру у подножия высокой скалы, восходившей к самым небесам. Пещера уходила куда-то в горные глубины, но туда мы не стали спускаться, а разбили лагерь у самого входа.

— Время молитвы, — произнес шейх, указывая на выход из пещеры, туда, где виднелся клочок серого неба, и где сверкала молния.

В сторону молнии мы и совершили нашу молитву, ибо другого источника света Отца у нас сейчас не было — дровами для костра мы не запаслись.

Потом мы поели, а потом я и Садат легли поспать, потому что прошлую ночь никто из нас не сомкнул глаз.

Шейх не стал спать, вместо этого он погрузился в задумчивость, сидя на верблюжьей шкуре и созерцая струи ливня снаружи.

Я же быстро уснул, и тут же увидел лицо чернобородого командира шаэлей, приказывающего убить мою семью, и как и каждый раз — мои сны были полны черных и золотых вихрей и сражений Ангела и джинна…

Разбудил меня басовитый мужской голос, сказавший:

— Мир вам, добрые люди! Да благословит Творец ваш отдых. Позвольте мне разделить с вами укрытие.

Голос говорил на языке джахари и говорил чисто и правильно, но как-то странно распевно.

Я тут же проснулся, вскочил на ноги и схватился за ятаган, с которым я не расставался.

Ливень все еще лил, как из ведра, а у входа в пещеру, не решаясь войти без разрешения, стоял горец — высокий, красивый, белокожий и бородатый, в бурке и папахе. Он держал под уздцы упитанного черного коня, навьюченного поклажей.

Садат тоже проснулся, и лицо юноши исказилось злобой:

— Нет. Проваливай отсюда. Таким, как ты, тут не рады!

Горец не обиделся, он посмотрел на Садата как-то удивленно.

— Ты должен простить моего двоюродного внука Садата, — сказал шейх горцу, — Его родную деревни уничтожили горцы-разбойники, они убили его родных и близких, а некоторых увели в плен. Вот он и не любит ваше племя.

Горец понимающе кивнул:

— Знакомо. Мое родное село тоже много пострадало от разбойников. Но пусть твой внук Садат, да благословит его Творец, поймет, что я — не такой, как те разбойники. То язычники, идолопоклонники, приносящие кровавые жертвы джиннам и шайтанам. А я уже как много лет обрезался и принял веру в Единого Творца. Зовут меня Абдулкуддус из клана Мзат. Раньше у меня было другое имя, языческое, посвященное джиннам. Столь гадкое, что я не хотел бы его даже произносить. Но став правоверным — я очистился от скверны и принял имя Абдулкуддуса. Впрочем, если добрые люди не желают разделить со мной укрытие — я не стану навязываться, а найду себе другое…

— Да можно ли отказать путнику в укрытии, когда такой ливень? — с негодованием воскликнул шейх, — Входи, Абдулкуддус. Входи и стань гостем этой горы, как стали мы. А на моего внука Садата не обращай внимания, он еще очень юн. У юношей кровь горячая, сам знаешь, Абдулкуддус.

Садат в ярости сжал кулаки и смотрел на гостя все еще злобно, но спорить с шейхом, конечно, не стал.

Абдулкуддус ввел в пещеру своего коня и стал разбираться с поклажей, а шейх тем временем представился:

— Моего двоюродного внука Садата ты уже же знаешь. Меня зовут Джамал, я крестьянин из Аль-Мадинатта. Идем мы в Хадаф, там есть человек, который должен мне денег, и я намерен вернуть мой долг. Моего родного внука, которого ты видишь, зовут Ила.

Мы с Садатом переглянулись. Шейх зачем-то солгал, видимо, с нашим гостем всё было совсем не так просто, как нам показалось в начале.

— Из Аль-Мадинатта в Хадаф? — переспросил горец, — Далеко же вас занесло с прямого пути…

— В горах прохладнее, — добродушно объяснил шейх, — На каменных равнинах сейчас дуют жаркие ветра из пустыни, вот мы и решили пойти горами. Чтобы меньше устать. Этот путь возможно кажется длиннее, но на деле — короче. Ибо любой путь меряется не шагами, а усталостью путника.

— Хорошо сказано! — рассмеялся горец, — Ну а я еду как раз в Аль-Мадиннат, на свадьбу брата. Давненько я не был в этом городке. Как там старый башар Ахмет, все еще предстоит на молитвах в храме?

— Одноглазый Ахмет год назад отправился к Творцу, — сообщил шейх, — Так что башар там теперь новый и молодой, по имени Рафис.

Горец кивнул:

— Верно, Джамал. Ты правильно сказал — Ахмет был одноглаз. Он потерял глаз в битве с людьми шейха Эдварры.

Мы с Садатом снова переглянулись. Происходило что-то очень странное. Кажется, что горец и шейх, вежливо беседуя, проверяли друг дружку, и каждый пытался уличить другого во лжи. Кроме того, из слов горца следовало, что у шейха не все так мирно, как я думал, выяснилось, что люди шейха сражались с каким-то местным башаром и даже лишили его глаза. Я не имел никакого понятия об этой истории, я даже не знал, где находится Аль-Мадиннат, я впервые слышал о таком городе.

А еще я понял, что горец то ли не узнал шейха, а то ли делает вид, что не узнал. Иначе зачем он заговорил о шейхе в третьем лице?

Шейх ничего не ответил Абдулкуддусу, просто пожал плечами.

А Абдулкуддус тем временем снял с крупа своего коня половину козьей туши:

— Вижу, вы сидите в темноте и холоде, добрые люди. Так не годится. У меня есть сухие дрова и половина дикого козла, так что для меня будет честью разделить с вами трапезу.

— Вот это хорошая новость, — улыбнулся шейх, — Воистину, тебя к нам послал сам Творец, Абдулкуддус. Сам я мяса не ем, слабый кишечник. Но мои внуки, думаю, будут рады потрапезничать с тобой.

Абдулкуддус с сомнением поглядел на Садата. Шейх тоже взглянул на Садата, но строго.

Садата всего перекосило, на его лице отразилась борьба. Но юноша все же выдавил из себя:

— Да, конечно. С удовольствием поем твоего козла. И прости, что я оскорбил тебя, Абдулкуддус. Я не знал, что ты правоверный.

— Бывает, — рассмеялся горец, а потом добавил, уже серьезно, — Но тут в горах законы гостеприимства — святые законы, друг.

Дождь все лил, не прекращаясь и не ослабевая, в горах грохотал гром. Мы развели костёр, зажарили четверть козла и совершили молитву. Молились мы на этот раз, как горец, в сторону Ефры. Даже шейх помолился в сторону святого города, а не в сторону источника света, как обычно, видимо, по какой-то причине шейх скрывал свою веру от Абдулкуддуса.

Потом мы поели. Абдулкуддус за едой очень много болтал — рассказывал про своего брата из Аль-Мадинната, про его свадьбу, горец даже показал нам удивительно красивый жестяной кувшин, который он вез брату в подарок. Шейх все больше молчал и только вежливо улыбался.

Когда пришла ночь, дождь так и не закончился.

— К утру прояснится, — предрек Абдулкуддус, понюхав воздух, — Ну вот что, друзья. В такую погоду убежище в этой пещере можем найти не только мы. Тут есть волки, медведи, да и разбойники попадаются. Надо бы нести стражу, пока мы будем спать. Вы, я вижу, мне не доверяете, и я не виню вас за это…

— Ну что ты! — всплеснул рукам шейх, — Конечно же, доверяем. Неужто ты думаешь, Абдулкуддус, что я при моих сединах не могу отличить доброго человека от злого? Нет, брат, я готов доверить тебе мой сон. Но первым пусть стражу несет мой внук Садат, потом — Ила, а потом ты. Ты выглядишь уставшим.

— Пусть будет, как ты сказал, — рассмеялся горец.

И, сотворив молитву, мы легли спать.

Я лег дальше всех от входа в пещеру, постелив для себя верблюжье одеяло, слова Абудулкуддуса о медведях и разбойниках напугали меня. Медведя я не видел ни разу в жизни, но слышал, что это страшный зверь, подобный человеку, только большой, волосатый, дикий и свирепый.

Уснул я быстро. Странно, но в ту ночь мои обычные кошмары не посетили меня — в моих снах была лишь тьма, пустота, шум дождя и далекий горный гром. А потом в мой сон пришёл шейх, впервые за всё наше путешествие…

— Проснись, Ила, — спокойно произнес шейх в моем сне.

Я и правда проснулся, открыл глаза.

Костерок все еще тлел, возле него сидел лицом ко входу в пещеру Садат, сейчас было его время караулить. Горец спал, расстелив на полу пещеры свою мохнатую бурку, он тихонько посапывал во сне. А вот шейх поднялся на ноги.

Действуя совершенно бесшумно, как призрак, шейх взял мой ятаган, также бесшумно вынул его из ножен и протянул мне. Я взял оружие, ничего не понимая, я еще не до конца проснулся. Я не спал всю прошлую ночь, да и сейчас мне дали поспать только чуть-чуть.

— Убей его, — сказал мне шейх, так тихо, что мне пришлось читать по губам.

Шейх указал на горца.

Я в ужасе замер с обнаженным ятаганом в руке. Убить? Как так? Может быть я ослышался?

— Убей, — тихо повторил шейх.

А как же законы гостеприимства? Кроме того, этот горец не сделал нам ровным счетом ничего плохого, наоборот, он угостил нас мясом. Да и честно ли убивать спящего человека? Разве это не большой грех?

Я так и не двинулся с места, только в страхе глядел — то на шейха, то на спящего горца. Шейх нахмурился.

И вдруг голос шейха явственно прозвучал у меня прямо в голове. Сам шейх не раскрывал рта, он будто просто вложил слова мне сразу в сердце, минуя уши:

«Помни, что я говорил тебе в каменной пустыне, Ила».

Я помнил. Шейх сказал, что может приказать мне сделать странные и непонятные вещи, но я должен быть покорен и слушаться.

Обращенный на меня взгляд шейха стал совсем суровым…

Я кивнул.

Да. Я сделаю, если шейх хочет.

Я подкрался к горцу, и ливень, стучавший о камни снаружи пещеры, скрывал звук моих шагов. Горец безмятежно спал, лежа на спине. Я прицелился в сердце, я хорошо знал, где оно находится, не зря же я много лет был учеником лекаря.

Я опустился рядом с горцем на колени, сжимая ятаган обеими руками…

Прошло несколько вздохов, но я медлил. Я боялся. В моих фантазиях я часто становился великим воином и убивал людей — но ведь это всё были мои враги — чернобородый командир шаэлей из моих снов, его молодой мюрид, унизивший меня и убивший моего брата… И в моих мечтах я убивал их в честном бою! А сейчас мне предлагали зарезать совершенно неизвестного мне человека, который был добр ко мне, говорил вежливо и накормил меня вкусным мясом. Зарезать во сне!

Я медлил. Руки мои тряслись, ятаган ходил ходуном.

И горец почуял неладное, он вдруг перестал сопеть, и его глаза открылись. Он проснулся быстро, как зверь.

Он сразу сообразил, что происходит. Горец коротко выругался на неизвестном мне языке, а его рука метнулась к кинжалу, висевшему у горца на поясе, он не снял своего кинжала, даже когда ложился спать.

А я все не решался… Я понимал, что я сейчас умру, что горец зарежет меня за один миг, но я не решался… Рядом со мной вдруг возник Садат.

— Да что ты, как баба! Смотри, как надо.

Садат обхватил мои руки, сжимавшие рукоять ятагана, своими и резко с силой дернул вниз. Ятаган пробил шерстяную одежду горца, кожу, плоть, царапнул кости и вошёл прямо в сердце — стремительно, не успел горец даже вздохнуть. Шамерская сталь разрезала горца легко, будто тот состоял из масла.

Тело Абдулкуддуса дернулось в последней конвульсии, его рука крепче сжала кинжал, но пустить оружие в ход он не успел. Через миг он был уже мертв, на его губах пузырилась кровь. Конь горца, привязанный дальше в пещере, жалобно вскрикнул, почти как человек…

— Собаке — собачья смерть! — злобно заметил Садат, вынув из трупа лезвие ятагана и наконец отпустив оружие.

Я вскочил на ноги, бросил ятаган. Меня вдруг охватил великий ужас. Я смотрел на мертвеца и не мог поверить, что это было сделано и моей рукой тоже.

— Вы оба нарушили мои приказы, — раздался спокойный, но оттого еще более жуткий голос шейха, — Я сказал Иле убить горца. А тебе, Садат, я этого не приказывал.

Я перепугался еще больше. Сердце провалилось куда-то в пятки. Что же теперь будет? Шейх изгонит меня? Я оказался никчемным, я подвел учителя. Я снова почувствовал себя маленьким и слабым, будто вернулся в тот проклятый день, когда убили мою семью. По моим щекам текли слезы. Садат не плакал, но тоже выглядел пристыженным и испуганным.

Шейх подошел к нам, подобрал кинжал горца и разрезал им одежду мертвеца на груди.

— Посмотрите-ка внимательно.

Грудь у горца оказалась шерстистой, чуть выше страшной залитой кровью раны, над левым соском у мертвеца была черная татуировка — она изображала ладонь, эта ладонь будто держала надпись «Творец», сделанную джахарийской вязью.

— Он никакой не Абдулкуддус, — произнес шейх, — И не правоверный. И никакого брата в Аль-Мадиннате у него нет. Все его речи — лишь сладкая ложь. Глядите на этот знак на его груди и уясните, что это — абсолютное зло. Я знаю, что вы думаете, мои мюриды. Что этот человек наверное шаэль из враждебной секты… Вы ошибаетесь. Он не шаэль. Он много хуже. Он — анти-шаэль, если можно так выразиться, враг Отца Света и слуга тьмы.

Шейх замолчал. Мы с Садатом ждали продолжения объяснений, но шейх больше ничего не объяснил.

— Седлайте коней, грузите наши вещи и выходите. Ждите меня снаружи. Здесь больше оставаться нельзя, слишком опасно. Я скоро выйду, мне нужно осмотреть поклажу этого горца. И то, что может в этой поклаже обнаружиться — вам видеть не следует. Человек может сойти с ума от одного взгляда на подобное… Идите!

Мы быстро собрались и вывели наших коней наружу, прямо в ночную тьму, под проливной дождь. За один миг мы оба промокли до нитки и замерзли.

Некоторое время мы с Садатом молчали, каждый был погружен в свои мрачные думы.

— Ну и как мы поедем в такую темень? — наконец сказал Садат, — Кони себе все ноги переломают. А мы — простудимся, заболеем и умрем.

Но меня это всё сейчас не волновало вообще.

— Как думаешь, шейх нас прогонит? — спросил я у Садата.

— Не знаю. Если уж прогонять — то тебя, Ила. Это же ты струсил. А я просто проявил эм… некоторую горячность. Ненавижу горцев!

— Я не струсил, — всхлипнул я в ответ.

Я все еще плакал, и холодный ливень на моих щеках смешивался с горячими слезами.

— Да хватит уже ныть, — выругался Садат, — Лучше скажи. Что за рисунок был на груди у того горца?

— Не знаю. В первый раз такое вижу.

— Я тоже.

Шейх появился довольно скоро, он вывел из пещеры трех коней — своего собственного, нашего четвертого, который вез поклажу, да еще коня горца.

Конь горца был расседлан и без груза. Но в темноте я не мог разглядеть, взял ли шейх себе что-то из поклажи таинственного горца или оставил все его вещи в пещере.

— Скачи, ты свободен, — сказал шейх коню горца, а потом громко и страшно закричал.

Лошадь горца испугалась, заржала и ускакала, исчезла среди ливня и ночной тьмы.

— Идём быстро и пешком, коней ведите за собой, — распорядился шейх, — Тут недалеко есть скальная арка, до утра укроемся под ней, там безопасно. Ила идет прямо за мной, Садат замыкает. Поторапливайтесь и не потеряйтесь. Держитесь ближе ко мне. Я умею видеть в темноте, вы — нет. Так что смотрите на меня, на мою белую кандуру, и идите за мной шаг в шаг.

И мы двинулись в смертельно опасный путь, ибо долина здесь спускалась вниз, мокрые камни под ногами шли под уклоном, наши кони каждую секунду рисковали сломать ногу в темноте, как и мы сами.

И в ту ледяную и мокрую горную ночь, когда я снова показал себя никчемным трусом, меня утешало лишь одно — шейх не прогнал нас, он простил нас.

Я тогда еще не знал, что мои злоключения еще даже толком не начались, что самое страшное — ждет меня впереди…