Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 13: Про безумца, убийцу, вероотступницу и богохульника

Минуло еще четыре дня, и мы отправились в путь. Мои раны уже достаточно зажили после обрезания, хотя старик-сикким и сказал мне еще неделю во время путешествия больше идти пешком, а не ехать на верблюде.

Так что теперь мы двигались медленнее, я вынужден был слезать со зверя и вести его на поводу. Мы шли к горам, они всё приближались, и в один день стали огромными, теперь я уже не мог рассмотреть их вершин.

Наступала середина весны, в пустыни уже приходила жара, но здесь, возле гор, было намного прохладнее. Через три дневных перехода после того, как мы оставили Таль-аль-Дахид, мы добрались до подножия гор. Местность тут была холмистая, а холмы все заросли зеленью, которая радовала глаз. Пару раз даже прошёл мелкий дождик — первый, который я ощутил на своей коже в этом году.

Мы двигались вдоль циклопического Хребта Нуха, но в сами горы не поднимались. Здесь повсюду попадались зеленые оазисы и мелкие поселения, текли ручьи, были озерца, пели птицы, имен которых я не знал.

С тех пор, как мы вышли из Джамалии, минуло уже двадцать четыре дня, скоро будет новая луна — и шейх обещал мне, еще в начале пути, что к новой луне мы доберемся до места назначения. Но пока что мы пришли лишь в большой оазис, дома здесь были из камней и глины.

Шейх не назвал мне имени этого поселения, но когда мы вошли в городок — люди на улицах неожиданно стали падать на колени перед нами. Я ничего не понимал, пока люди не бросились к шейху и не стали целовать ему руку.

— Шейх Эдварра вернулся! Наш шейх с нами! Радуйтесь! — провозглашали люди.

Шейх давал поцеловать свою руку всем — даже женщинам. Это меня ужаснуло, но я решил, что шейху виднее.

— Это мои земли, Ила, — улыбнулся мне шейх.

Я удивился, я не знал, что шейх Эдварра ибн Юсуф аль-Маарифа аль-Хальмун Сновидец Ветхий днями не только мудрец и лидер секты, но еще и правитель.

Нас проводили в дом старейшины и обильно угостили. Шейх, как и всегда, не ел ничего, кроме хлеба и фруктов, и не пил ничего, кроме воды и кофе, но я в тот день объелся козлятиной, форелью и даже пил сладкий шербет.

После угощения мы вышли на главную площадь городка, к храму, который в этом поселении представлял собой длинное одноэтажное здание с небольшим минаретом.

Шейху вынесли скамеечку, он сел, а потом стал принимать просителей. Я стоял рядом и наблюдал. На поясе у меня висели и кинжал, и ятаган, так что я представлял, что я телохранитель шейха, хоть шейх мне таких полномочий и не давал.

Первым к шейху подошел человек, пораженный паршой. Он пал на колени.

— Встань, Абу, — добродушно произнес шейх и коснулся головы мужчины, — Встань исцеленным, принеси жертву Отцу Света и больше никогда не купайся в поилке для верблюдов — а то снова зарастешь паршой.

Абу поднялся на ноги, и собравшаяся на площади по случаю приезда шейха толпа вдруг увидела, что Абу исцелился, его кожа стала полностью чистой.

— Спасибо, шейх! — Абу даже расплакался от избытка чувств.

— Благодари Отца Света, а не меня, — ласково посоветовал шейх.

Следующими к шейху подошли супружеская пара — муж и жена.

— Жена мне изменила с соседом Шихметом, но она не признается, шейх! А наш башар, — тут муж указал на стоявшего в сторонке бородатого жреца, — Наш башар отказывает мне в праве побить камнями обоих прелюбодеев — и жену, и Шихмета! Говорит, что нет трех свидетелей, а без этого нельзя. Но зачем же три свидетеля, когда я сам видел, как жена бегает к Шихмету…

Шейх поднял руку, останавливая поток слов мужчины.

— Где Шихмет? — спросил шейх.

Шихмет, совсем молодой парень, опасливо вышел из толпы и приблизился к шейху. Женщина при этом бросила на Шихмета такой взгляд, что всё сразу стало понятно даже мне.

Шейх некоторое время молча смотрел на всех троих — мужа, жену и Шихмета. Потом пальцем поманил мужа к себе.

Муж в великом страхе приблизился к шейху, и шейх прошептал ему на ухо — очень тихо, так тихо, что слышал только сам муж, да еще я, стоявший рядом:

— Ты совершаешь грех, брат по вере. Твоя мужская сила ушла и ты не приносишь радости своей жене должным образом. Это — основание для развода, как писано в святой Преждесотворенной. Отчего же ты не даешь развода своей женщине? Ты отпустишь её к Шихмету, потому что твоя жена уже успела полюбить его, а он — её. Детей у вас всё равно нет и не будет. Ты не можешь иметь детей. Ты сам это знаешь. И возводишь напраслину на свою жену из злобы.

Лицо мужчины потемнело от великой скорби.

— Исцели меня, шейх! — взмолился он.

— Я не могу починить то, что сломал Творец, — шепотом ответил шейх, — И Отец Света не даст тебе исцеления, потому что ты грешен — ты не дал жене развода, как требуется, а замыслил убить её и её возлюбленного. Разве сам не видишь?

— Что же мне делать?

Муж говорил также тихо, как шейх, но от избытка чувств стал рвать на самом себе бороду.

— Ты станешь дервишем, бродячим монахом, — ответствовал шейх, — Будешь ходить по селениям и напоминать людям о величии Отца Света. И молить о прощении твоих грехов. Вот судьба, уготованная тебе Отцом Света.

Лицо мужа исказилось от страха, но он покорно склонил голову:

— Да, шейх! Воистину, ты — тот, кто видит невидимое.

— Этот мужчина даёт развод своей жене Ресде, — громко провозгласил шейх, — А Ресда наверняка хочет вступить в брак с Шихметом, равно как и Шихмет с ней?

Девушка коротко кивнула, но глаза у неё были совсем счастливые. Шихмет громко и облегченно выдохнул, смущенно поглядел в сторону своей возлюбленной, а потом пал перед шейхом на колени.

— Мы заключим этот брак сегодня же, шейх, — заверил шейха местный башар.

А в моем сердце тем временем снова зашевелился червь сомнения. Дело было в словах шейха, на которые, похоже, никто кроме меня не обратил внимания. Спору нет — рассудил шейх, кажется, справедливо. Однако меня смутило то, что говоря об импотенции мужа — шейх сказал, что его мужскую силу «сломал Творец». А исцеление муж, если бы только был праведником, мог бы получить от Отца Света.

Это было уже не в первый раз. Шейх иногда говорил туманно и загадочно, но складывалось впечатление, что все зло этого мира он возводит к Творцу. А все добро — к тому, кого шейх зовет Отцом Света. Выходит, что шейх верит сразу в двух богов — злого Творца и доброго Отца Света, а не в Одного? Нет ли здесь ширка, многобожия?

Эта мысль на миг ужаснула меня, но потом я вспомнил, что ведь я и сам когда-то, до моей чудесной встречи с шейхом, полагал, что миром правит злой и несправедливый Творец, цель которого — мучить и истязать людей. Но ведь в мире есть не только зло. Есть и добро, есть такие люди, как мой отец, как шейх…

А значит, вполне возможно шейх прав… Может быть существо, сотворившее мир — и правда злое? Но есть некто большой, сильный, всеблагой — противостоящий злу — тот самый Отец Света, которого я всю жизнь искал, пока не нашёл Его свет в шейхе.

Да и если подумать: правоверные учат, что Творцу противостоит шайтан. Так ли уж сильно это отличается от концепции, где Отцу Света противостоит Творец? Имена разные, а суть одна — две сущности, добро и зло, сошлись в смертельной схватке. Так что концепция шейха — вполне правоверна.

Так я рассудил тогда, в тот день.

Я был тогда юн, я был тогда глуп, меня только недавно обрезали, а еще мне подарили меч и дозволили стоять возле шейха и зреть чудеса… Я впервые в жизни ощущал себя на своем месте, ощущал себя нужным, сильным. Ощущал свою причастность к чему-то великому.

Легко ли совратить шестнадцатилетнего юношу? Легко. Шайтану это — как выпить стакан сладкого шербета, ибо сердце юноши — само ищет чем совратиться. Если не красивой девушкой, так красивой философией, как в моем случае, красивыми чудесами…

Сейчас, много-много лет спустя, я могу посыпать голову пеплом. Но тогда… Тогда, в тот день, на городской площади я был пьян чудесами и могуществом шейха, я любил шейха уже даже не как моего погибшего отца, я любил его больше чем отца! Ибо шейх был больше чем учителем, больше чем отцом.

А чудеса продолжались.

Шейх исцелил прикосновением годовалого малыша от болезни кишок, шейх поделил между Джамсуром и Хасаном забредшего в оазис ничейного верблюда, шейх разрешил спор о наследстве богатой вдовы, шейх вылечил одним тайным сказанным на ухо словом девочку от ночных кошмаров, шейх помог разрешить земельный конфликт, связанный с садом, где росла хурма…

Много часов я простоял на площади рядом с шейхом. А под конец шейху из городских темниц привели четырех преступников, приговоренных к смерти. Местный судья не решался никого казнить, пока шейх не скажет свое слово, так что преступников держали в темнице много месяцев, дожидаясь приезда и вердикта шейха.

Молодого парня, по виду слабоумного, обвиняли в убийстве матери. Другой, бородатый мужчина, обвинялся в убийстве собственного дяди, чтобы получить наследство. Третья, тощая старуха, была виновна в вероотступничестве — она хранила дома статуэтку Литах. Четвертый, злой юноша, обвинялся в богохульстве.

Шейх поглядел на приговоренных, на всех разом. Некоторое время он хранил молчание, а потом распорядился:

— Виновного в убийстве матери — отпустить. Разве вы не видите, что этот человек безумен и не может дать ответа за свои действия — ни перед людьми, ни перед Отцом Света? Назначьте ему опекуна, следите за ним, чтобы больше никого не убил. А вот тот, кто убил собственного дядю — виновен. Казните его.

Бородач рухнул на колени и разрыдался:

— Я раскаиваюсь, шейх! Я всё отрицал, но не могу лгать сейчас шейху, зрящему все тайны моей души. Да. Я убил!

— Да примет Отец Света твое покаяние, — сказал убийце шейх, — Этот человек на самом деле раскаялся, так что не вешайте его, а пронзите мечом в сердце.

Потом шейх потребовал принести ему статуэтку Литах, той, которой поклоняются западные рыцари и некоторые горцы. Статуэтку принесли — её обнаружили в доме у старухи, и это было свидетельством вероотступничества женщины.

Шейх некоторое время глядел на статуэтку девочки, державшей в одной руке камень, а в другой — солнце, и наконец взмахнул рукой. Статуэтка чужой богини тут же обратилась в священную книгу — новенький экземпляр святой Преждесотворенной, будто только что изготовленный писцами и переплетчиками.

— Дайте старухе святую книгу и научите её читать, — посоветовал шейх, — Может быть тогда она прочитает, что Отец Света не имеет зримого облика и глиняной девочкой быть никак не может.

Все люди на площади засмеялись, старухе дали святую книгу и отпустили её восвояси.

Теперь остался лишь последний обвиняемый — юноша, которого намеревались казнить за богохульство.

Шейх вдруг нахмурился, глядя на него.

— Я тебя не знаю. Откуда ты?

— А что, великий шейх не способен прочесть мои мысли? — зло ответил юноша.

Толпа на площади ахнула.

— Позволь нам укоротить его дерзкий язык, шейх! — воскликнул Шихмет, тот парень, которого шейх раньше соединил с его возлюбленной.

Шихмет выхватил из ножен кинжал, но шейх поднял руку в останавливающем жесте.

— Нет. Я знаю тайны души этого преступника. Но я хочу услышать его ответ. Не трогайте его.

Обвиняемый яростно плюнул на землю, потом впился в шейха взглядом, полным ненависти:

— Да, старик. Я не местный. Я из Карат-Маиты. Это мое село. Твое село, шейх, потому что оно было на твоих землях. А теперь его больше нет. Горцы-разбойники пришли с гор, они убили всех воинов, а всех женщин и детей утащили себе в горы, чтобы потом продать их на невольничьих рынках. Они убили моего отца, увели моего брата и мою невесту. А меня оставили раненым истекать кровью. Моего родного села больше нет, нет больше Карат-Маиты. Там теперь лишь кости и пепел. Вот почему я пришел сюда. И здесь я сказал всё, как есть.

Я сказал, что плох тот шейх, который не может защитить свои земли, который сидит у себя на горе или бродит шайтан-знает-где, пока его земли разоряют. И плох тот Отец Света, который допускает подобное. Где ты был шейх, когда моих родных убивали и уводили в плен? А где был твой Отец Света? Кофе пил?

Я честно сказал, что думаю о тебе и твоем Отце Света. Он — или злодей, или слабак. Как и ты, старик, показывающий нам тут ярмарочные фокусы! Давайте теперь, побейте меня камнями за это. Отправьте меня к шайтану. Я на вас плюю.

Стоило юноше сказать свою речь — и площадь зашумела, как стадо взбесившихся верблюдов. Посыпались проклятья в сторону преступника, неугомонный Шихмет снова схватился за свой кинжал, кто-то начал собирать камни, чтобы тут же забить богохульника, городской башар истово и в ужасе молился…

Этот дерзкий юноша напоминал мне меня самого, каким я был раньше, до встречи с шейхом. Вот только я был осмотрителен и труслив, я думал так же, как он, но никогда не решился бы сказать это открыто.

Но то было раньше. А теперь я встретил шейха и убедился, что Бог есть. И слова юноши ранили меня, как ранили они всех на этой площади. Я обнажил мой ятаган, впервые — с решительным намерением лишить человека жизни. Я хотел бы стать тем, кто накажет богохульника, орудием Отца Света, но решал всё, конечно же, шейх.

Я взглянул на старца, ожидая его распоряжений, но на лице шейха вдруг увидел нечто крайне странное.

Шейх, как и все, смотрел сейчас на юношу-богохульника, но в глазах шейха не было ни ненависти, ни ярости, ни его обычного спокойствия. Я был готов поклясться, что на один единственный миг во взгляде шейха вдруг промелькнуло нечто, чего я раньше не видел — какая-то жадность, будто он увидел мешок золота…

Но это продолжалось лишь одно мгновение, очень скоро лицо шейха приняло обычное выражение мудреца, познавшего все тайны мира.

— Успокойтесь, братья и сестры, — громко потребовал шейх, — И опустите ваши кинжалы и камни. Страсть — орудие шайтана против человека. Зачем же вы впускаете страсть в свои сердца?

Толпа тут же умолкла, Шихмет спрятал кинжал в ножны, послышались звуки бросаемых камней — на землю, а не в юношу. Однако я своего ятагана не убрал, я должен был защищать шейха! А вдруг безумец бросится на него?

— Как тебя зовут? — спросил шейх юношу.

Это было очень странно. Я уже привык, что шейх знает о людях всё, умеет проникать в их самые сокровенные мысли. Но то ли шейху было интересно расспрашивать этого безумца, то ли именно его шейх по какой-то причине прочесть не мог.

— Очень просто, — огрызнулся юноша, — Садат. Садат Высокий. Но что тебе за дело до моего имени?

Шейх неожиданно рассмеялся:

— Садат Высокий? Почему высокий? Даже мой мюрид Ила — и то выше тебя.

Это было правдой.

— Меня так прозвали, потому что все мои братья были еще ниже меня, — ответил юноша, все так же зло.

— Сколько тебе лет, Садат Высокий?

— Семнадцать, старик.

— Он совершеннолетний, стало быть, может быть побит камнями, — тут же торопливо вставил башар, — Шейх, дозволь нам…

— Нет, — перебил шейх, — Нет… Ила, где там наше золото?

Мешочек с золотом висел у меня на поясе, возле меча. Я взял его с собой, потому что после встречи с народом на площади мы с шейхом намеревались купить провизию для дальнейшего путешествия. Это были земли шейха, здесь нам всё дали бы бесплатно, но шейх избегал принимать богатые дары, он за всё платил, как будто был обычным человеком.

— Золото при мне, шейх, — ответил я.

— Очень хорошо. Спрячь ятаган в ножны, Ила. И дай городскому голове семь золотых монет. Я выкупаю этого человека.

Площадь загудела, как растревоженный улей. Никто ничего не понимал, а больше всех ничего не понимал сам богохульник по имени Садат Высокий. Он просто напросто застыл с раскрытым от удивления ртом.

А башар воскликнул:

— Шейх, зачем тебе такой раб? Этот человек — неверный, он отрекся от Отца Света, ты сам слышал. Он отрекся от тебя, он убьет тебя ночью, если ты освободишь его…

— Неужели ты думаешь, что меня можно убить, друг? — улыбнулся шейх.

— Нет, — растерялся башар, — Нет, шейх. Я не то имел в виду. Ну вы меня поняли. Я лишь забочусь о вас и вашей безопасности, ибо вы — наша величайшая ценность, дарованная самим Отцом Света.

— Все в руках Отца Света, — ответил шейх, — Не беспокойся. Ила, монеты.

Я отдал монеты городскому голове, как и приказывал шейх. А сам шейх тем временем поднялся со скамеечки, сидя на которой он вершил суд.

— В одном этот безумец прав, — громко провозгласил шейх, — Горные разбойники в последнее время совсем озверели. И защитить вас от них — мой священный долг и перед вами, братья и сестры, и перед Отцом Света. Я не хочу, чтобы с вашим гостеприимным и богобоязненным городом произошло то же, что с родной деревней этого несчастного. Так что я пришлю вам защиту — пятерых сильных шаэлей из моей тайной обители. Они прогонят любых разбойников, если те сюда сунутся.

Теперь на площади раздались одобрительные возгласы, кто-то благодарил шейха, кто-то возвеличивал Отца Света. Только выкупленный шейхом юноша мрачно молчал и все еще удивленно глядел на шейха.

— Я приму этих шаэлей в своем доме, как собственных сыновей! — заверил шейха городской голова.

Шейх кивнул, а потом огладил бороду, повернулся ко мне и тихо произнес:

— Постережешь ночью этого Садата, Ила. Смотри, чтобы он не сбежал.

— Да, шейх!

Я уже предвкушал, как богохульник в самый темный час ночи нападет на меня, а я зарублю его. Я был почти что в экстазе, я ощущал себя настоящим воином Света…

Шейх, конечно, прочел мои мысли и улыбнулся:

— Нет, Ила. Садат будет жить. Так что если попытается сбежать — просто разбуди меня. Хорошо?

— Как прикажете, шейх, — ответил я, несколько разочарованный.

— На рассвете выезжаем, — добавил шейх.