Гончие забвения

Глава 53

Вир шагнул внутрь, и волна звука и вони ударила ему навстречу. Не гимны, а пьяные выкрики, дикий хохот и визгливая, безумная музыка. В плотном воздухе можно было вешать топор, он пропах потом, перегаром и другими человеческими жидкостями, словно в самой отвратительной ночлежке на окраине.

Притвор был забит до отказа. Толпа «благородных праведников» — с пустыми глазами и безмятежными улыбками — толкалась у входа как стадо овец перед стрижкой. Они ждали своей очереди, переминались с ноги на ногу, будто пред вратами чистилища. Ни один не помнил, зачем сюда пришел. Их скорбь, боль, вина — все уже было поглощено бездушной Сильфидой, осталась лишь оболочка — жесткая обмусоленная кожура.

Вир грубо расталкивал их плечом, прокладывая путь. Они поддавались без особого сопротивления, лишь возмущенно, по-рыбьи, раскрывая рты. У входа в неф его попытался остановить какой-то тип в ливрее с обвисшими щеками.

— Только по спискам! — он выставил вперед ладонь.

Вир коротко, с разворота, врезал ему кулаком в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам и рухнул на колени, хватая ртом воздух. Перешагнув через него, Вир вошел в главный зал собора.

Неф был превращен в пьяный балаган. Между колоннами, будто в таверне, стояли столы, заваленные объедками, разбитой посудой и опрокинутыми кружками. Люди здесь пили, ели, опорожнялись и спали, в разной последовательности. Горланили песни, швыряли кости под стол. Среди них сновали слуги — монахи в рваных рясах, с лицами, измазанными сажей и ярким шутовским гримом.

Один из них, заметив Вира, остановился, карикатурно поклонился и протянул стакан.

— Извольте, Ваше Величество! — прошептал он с издевкой.

Вир машинально взял его, поднес к носу. Резкий, знакомый до боли аромат врезался в сознание — полынная настойка. Искушение? Насмешка? Или подношение?

Он не стал раздумывать, залпом опрокинул стакан в горло. Огонь прокатился по горлу, растекся по груди каждой клеточкой. Аккуратно отставив пустую емкость на край ближайшего стола, он медленно пошел дальше, шаря взглядом по этому безумному карнавалу.

На возвышении перед алтарем, как на театральных подмостках, перед зрителями разыгрывалась комическая постановка. Там кривлялось тело маркиза Ноктурна. Его дергали за веревки, привязанные к рукам и ногам. Управлял марионеткой человек в мантии и блестящей короне, расположившийся на верхнем балкончике.

Перерезанное горло марионетки хлопало в такт музыке, словно второй немой рот. Он будто что-то выговаривал второму актеру, роль которого исполнял герцог Дрейкфорд. Тощий и полуголый, он сидел на полу согнувшись, под тяжестью цепи, висевшей на шее. Она состояла из толстых чугунных звеньев, венчалась гербом Кальфарии и не давала старику сдвинуться с места. Пользуясь этим, Ноктурн с омертвевшей ухмылкой на лице, отвешивал ему задорные пинки, что приводило зал в неописуемый восторг.

На клиросе, по бокам алтаря, певчие с округленными от ужаса глазами орали похабные песни, которых бы постеснялась даже публика «Оловянного Горшка». Руководил этим адским хором сам оживший епископ Тальграфский. Повешенный за шею на прочной веревке, он покачивался под огромной блестящей люстрой и яростно бренчал по струнам лютни сбитыми до костей пальцами.

Алтарь был расколот. Вместо святых реликвий — пузатые бочки с пивом, выбитыми крышками. Оттуда его черпали половниками, без устали наливая всем желающим. Пена стекала по плитам, ее размазывали башмаками, превращая пол в липкое болото. Под ногами ползали пьяные тела, зеленых мух с хохотом отгоняли кропилом.

И на троне для архиерея — он.

Лысый бугай с раскосыми глазами, отливавшими болотной тиной. Митра съехала набекрень на его бугристом черепе, напоминая шутовской колпак. В одной руке он сжимал кружку, пальцами другой лениво крутил обломок распятия, висевший на шее.

Их взгляды встретились.

Рот Крешника растянулся в неестественно широкой улыбке — такой, что почти коснулся ушей. В тот же миг эта улыбка расползлась по лицам людей вокруг, будто свечи поджигали одну от другой. И вот уже скалился весь собор. Он вскочил с трона, отшвырнул кружку, которая разлетелась со звоном, оборвав музыку — и, боком, припрыжку, как шут на ярмарке, весело поскакал к Виру.

Из толпы, будто по сигналу, выскользнули служанки Нерезиэля. Их было много. Десятки. Они вышвырнули из-за ближайшего стола едоков, и одним движением, накрыли заляпанную столешницу белоснежной, накрахмаленной скатертью. Словно из воздуха возникли два стула, с высокими спинками, поставленные друг напротив друга.

Вир сел. Крешник — напротив.

Служанки сомкнулись вокруг плотным, недвусмысленным кольцом, отсекая остальной мир.

Вир, не размышляя ни секунды, резко рванулся вперед. Рубанул внешним лезвием серпа по наглой харе Крешника — коротко, точно, с расчетом на разруб. Зачарованная лейтарская сталь на мгновение вспыхнула синеватым отсветом, будто преодолевая невидимую преграду, но так и не смогла пробить ее до конца. На скуле наемника остался лишь жалкий тонкий порез, из которого проступила капля черной крови.

Крешник фыркнул, криво усмехнулся, размазав ее по щеке тыльной стороной ладони. Жестом он остановил фурий, уже бросившихся на защиту.

Вир медленно опустился обратно на стул.

— Стоило попытаться, — бросил он, не скрывая раздражения.

«Понимаю и всем сердцем одобряю», — прозвучал в его голове гладкий, маслянистый голос Нерезиэля. — «На твоем месте я поступил бы точно так же».

Служанки притащили кувшин вина, пару стаканов и закуску — кусок заплесневелого сыра. Вир, пользуясь моментом, внимательно оглядывал руки наемника, обнаженные по локоть. Багровые, вплетенные в плоть линии охватывали предплечья, соединялись в причудливые, оккультные письмена. Они шли четкими рядами, как строки искаженного библейского стиха.

«Правильно понимаешь» — перехватил его взгляд Нерезиэль. — «Эта печать — почти совершенная защита. Благочестивый Капеллан создавал ее годами, сам не ведая того, что творит. Теперь он защищен ей, как стальной корой. А я… я — сердцевина этого полена».

В голове Вира прозвучал визгливый, безумный хохот. Он поморщился, эти звуки будто грызли череп изнутри.

— Любое бревно можно источить, — сказал он вслух.

«Понадобилось бы слишком много короедов», — мысленно парировал Шут, а Крешник уныло покачал головой.

— Насколько много? — растянул губы Вир, прищурившись. — Пары десятков хватит?

Шут вновь хохотнул — на этот раз дольше, с наслаждением.

Вир молча схватил стакан и выплеснул содержимое прямо в лицо наемнику.

— Заткнись. Давай ближе к делу.

Он бросил на стол договор. Бумага развернулась сама собой, будто живая.

Крешник утерся, в его глазах плясала насмешка.

«Вижу, созрел», — прозвучало в его голове. — «А от того и бесишься».

— Да, — кивнул Вир. — Но подпишем как полагается. На нейтральной территории и при свидетеле. И ты подпишешь его при мне. Эта закорючка, — он небрежно ткнул пальцем в уже стоявший на документе росчерк. — Не в счет. Сделаем все согласно положениям Кодекса.

На лице Крешника расплылась глупая улыбка.

«Ну ты и крючкотвор! Настоящий книжный червь», — восхитился Нерезиэль. — «Но знай: если это ложь, то примитивная. Ты ведь понимаешь, что я не могу покинуть свою иллюзию».

— Организуй простое смещение, — отмахнулся Вир. — Это совсем рядом, тоже в Зерцале. Девятый Оазис, я выдам его координаты.

«Это какая-то хитрая ловушка?» — голос Шута звучал с неподдельным интересом.

— Сам проверь, — устало бросил Вир. — Я открою воспоминания о нем.

Лицо Крешника внезапно окаменело. Вир на миг ощутил, как по вытолкнутому на поверхность образу быстро и бесцеремонно проползло что-то липкое и холодное.

«Да… действительно», — удовлетворенно констатировал Шут. — «Хозяин занятный, вы даже не говорите на одном языке. Кстати, как тебе моя задумка со Швеей?»

— Доставила хлопот, — скрипя зубами, ответил Вир. — Не будем отвлекаться. Я хочу покончить со своими… воспоминаниями.

Крешник забарабанил пальцами по столу, потом — положил руку на серп Вира.

«Это ты оставишь здесь. И вытряхивай остальной свой арсенал».

Вир позволил фуриям забрать серп. Вывернул карманы, вытряхивая на идеально чистую скатерть мешочки с травами, порошки и прочую мелочь.

Крешник снял с шеи осколок распятия, распрямил засаленный шнурок. Крепко стянул им руки Вира спереди, оставив возможность держать перо для подписи.

У Вира на мгновение потемнело перед глазами. Собор, хохот, вонь — все исчезло.

Они оказались в Девятом Оазисе.