Гончие забвения

Глава 13

Вир почти дошел до университетских конюшен, когда его окликнула симпатичная девица. Вроде, она работала в канцелярии. Кажется, ее звали Анна.

— Магистр Талио, простите за бестактность. Я ищу одного студента — Стефана. Видела в отчете, вчера он был на проверке вместе с вами…

Вир наморщил лоб.

— Стефан? Припоминаю. Утром убыл из города. Домой, на собственную свадьбу.

Вир откланялся, оставив девушку в полной растерянности.

…Кучер Хосе уже починил повозку и был свободен, что совпадало с планами.

— Куда изволите, мастер Талио?

— К Траувенам, — Вир оббил с сапог грязь о колесо. — Знаешь таких?

— Отчего же не знать. Сам-то сеньор Траувен — важная шишка в городском совете.

— Отлично. Давай навестим этого ценителя антиквариата.

Полдень подкрался незаметно, как приступ меланхолии. Где-то над Тальграфом поднималось солнце, но здесь, в каменном мешке улиц, метель прижимала прохожих к обледенелой брусчатке.

Вир трясся в повозке, стиснутый потасканной обивкой из реек и кожи, насквозь провонявшей навозом и копотью фонаря. За занавеской в белой пелене мелькали силуэты домов и людей, как обрывки мыслей в бессонную ночь.

Траувен — это заноза, вросшая в память. Зачем благородному, заседающему в совете Тальграфа, понадобилось ворсайское зеркало? Крайне недальновидно для опытного политика, живущего в эпоху перемен. К тому же, заказ доставили не в канцелярию, а в семейное гнездо. Зеркало? Не ему.

Ей. Женщине. Жене.

В книге заказов графа «заказчик» пустовала — значит, Вектор Тенебрис отправил его сам (и записал — вот они, издержки педантичности), по своей инициативе. Но что связывало ересиарха с женой городского советника?..

Ларс говорил о служанке, которая пользуется каретой и дорогими духами — она действовала от имени хозяйки.

Вир сжал губы.

Пазл сходился с хрустом ломавшейся под колесами наледи.

Карета вдруг замедлила ход, затем вновь рывком тронулась вперед, чтобы через пару ударов сердца снова замереть. Извозчик Хосе ругнулся на своих кляч, прикрикнул на кого-то. Ему грубо ответили.

Вир отдернул занавеску. Улица снаружи кружилась в снежном хороводе.

— Хосе! — щеку обожгло холодом. — Где мы? Опять ось сломал?

— Район Глинта, почти промзона, — голос кучера доносился сквозь ветер, хриплый, усталый. — Стража оцепила. Мертвые тела нашли в старой стеклянной мастерской.

— Объезжай! — потребовал Вир. — Проклятый город, чертовы заторы…

— Да объехать-то можно, — равнодушно отозвался Хосе. — Сейчас только труповозку пропустим. Эх, опять народишко пожгли, ироды…

Вир вновь чертыхнулся, высунулся.

— Что ж ты сразу не сказал, что сожгли? Разворачивай. Едем туда.

Хосе что-то буркнул, щелкнул кнутом. Повозка, скрипя, развернулась и поплелась в сторону промзоны Глинта — района, который город когда-то поглотил, но так и не смог переварить.

Вход на территорию Стеклянной Слободы преграждали прогнившие ворота, которые давно уже не могли никого остановить. За ними — пустыня битого стекла и копоти, над которой вздымались уродливые остовы печей. За ними виднелись низкие бараки, почерневшие от гари и времени. Они жались друг к дружке, как братающиеся пьяницы.

Воздух пах гарью, кислотой и безнадежностью.

У ворот стражник приплясывал у костра из обломков.

— Что у вас тут? — буркнул Вир, потирая озябшие ладони.

Взгляд красных глаз солдата скользнул по карате, перепрыгнул на Вира.

— М-мистик? — выплюнул его замерший рот. — В цеху. Печи. Там… не знаю, что там. Но пахнет не по-людски.

— Посмотреть хочу.

— Иди, если хочешь, — он махнул рукой вглубь территории. — Только будь осторожен. Там… нехорошо. И народ бродит — глаза пустые, будто не живые.

Вир оставил жидкое пламя костра за спиной.

Проходы между отвалами мусора были опасны, как может быть опасно под снегом битое стекло. Его здесь хватало — каждый шаг сопровождался хрустом и звоном, да скрипом железных цепей на ветру.

По пути Виру повстречались несколько фигур. Они не шли, а бродили бесцельно в метели, словно не видя друг друга. Один, с пустыми глазами и обмотками на руках, вдруг заступил дорогу.

— Ты не видел мою дочь? — хрипел он, скрюченные пальцы в коростах вцепились в сюртук. — Она в огне, она горит…

Вир ударил его по рукам, отпихнул тростью — незлобиво, так отгоняют с дороги скотину. Тот медленно осел в снег, обхватил руками босые ступни. Встать не пытался, лишь раскачивался из стороны в сторону, давя коленями стекло будто в этом заключался смысл его жизни.

Вир проверил рукав — заметная, грязная полоса. Еще не хватало пуговицы. Сорванная оборванцем, она сгинула в грудах осколков.

Проклятье.

Нужный цех гудел от голосов стражников и звона ледорубов, которыми они пытались расчистить завалы. Вытянутый зал с дырами в крыше и обугленными арками, напоминал грудную клетку исполина. Все было покрыто толстым слоем жирной, мясистой копоти, ставшей второй кожей.

В центре, в зеве огромной печи, чернело нечто, напоминающее гигантскую каплю смолы. Оно излилось и застыло слезой из стекла и сажи. В ней, будто насекомые в янтаре, оцепенели переплетенные друг с другом тела.

— …давненько дело было, — доносился разговор двух стражников. — Полгода. Не меньше. Печь топили последний раз, наверное, тогда же.

— И живыми, говоришь? — крякнул второй, с размаху опустив ледоруб. — Ну и дела. И никто не донес?

— Ну, даешь. Забывчивых снаружи видал? То-то. Они — все уже, кончились. Хоть и живые.

— Твоя правда. Кроме тех, беспамятных, тут только ворье скрытничает, да алхимики отходы колупают.

— Получается, мы с тобою алхимики сегодня.

Гогот стражников и звон ледорубов эхом метались между копченых арок…

Вир стоял неподвижно, впитывая детали. Здесь велась какая-то работа, за которую одним заплатили забвением, другим — вечной памятью в куске стекла. Перед глазами — лишь верхушка айсберга. Масштабное антикварное действо. Подчерк был знаком. Узнаваемо знаком.

Вир развернулся и вышел, не проронив ни слова. Воздух снаружи, хоть и промозглый, показался кристальным после смрада цеха.

Хосе грелся у костра вместе со стражником.

— В университет, мастер Талио?

— Нет, — Вир зло сплюнул, отчаявшись придать одежде приличный вид. — К Траувенам. Торопись, время потеряли.

Карета успела пересечь пару кварталов, когда Хосе неожиданно свесился к оконцу.

— А за нами, мастер, хвост имеется. Карета черная, с закрытыми шторками. С самого Глинта едет, будто на веревочке.

Вир кивком поблагодарил глазастого извозчика и приказал следовать дальше. Крысы лезли из нор, едва запахло жаренным. Что ж, тем интереснее.

Престижный район исказил Тальграф. Дома, вытянутые в струну, состязались высотой, как деления на линейке продажного чиновника. Уродливые фасады кричали о деньгах, но молчали о вкусе. Даже снег здесь лежал иначе — не грязным саванном, а белоснежным мрамором с узорами от метлы дворника.

Сад перед особняком Траувенов был ухожен до остервенения. Подстриженные кубы самшита покрывали снежные шапки. Замерзший фонтан представлял собой гротескную скульптурную группу из нимф и дельфинов в ледяной глазури.

Двор кишел жизнью — фальшивой, как улыбка ростовщика. Дорогие экипажи с гербами звенели колокольчиками, холеные кони фыркали облачка пара в морозный воздух. Извозчики в ливреях смотрели надменно, но лишь до того момента, как замечали пошарпанную университетскую повозку, которая выглядела как посетивший свадьбу катафалк.

— Мне подождать, мастер? — Хосе оглядывался и сплевывал, будто съел что-то горькое. — Или сами…

— А куда ты денешься? — бросил Вир, спрыгивая на отсыпанную песком дорожку. — Не одному же мне отдуваться.

Вход в особняк охранял дворецкий, настоящий амбал, ливрея на нем трещала по швам. Его лицо, выточенное из воска, пошло трещинами от вида одежды гостя.

— Вашу карту, сеньор… мистик. Вход исключительно по приглашениям.

— Карту? — Вир фыркнул, поражаясь собственной забывчивости. Вытащил руку из кармана и сунул раскрытую ладонь под нос дворецкому — у того на лице заиграли блики. — Смотри внимательно.

Тот недоуменно вгляделся в стекло, но через мгновение его лицо исказилось в немой гримасе, совершенно неуместной. Губы затряслись, а руки и ноги задвигались сами по себе, будто конечности марионетки.

Вир покачал головой.

— Экая печаль. Кажется, я забыл карту в парадном костюме, — он плечом отодвинул сломавшегося дворецкого с дороги.

Весь первый этаж дома был превращен в огромный банкетный зал — на миг Виру показалось, что он попал в чью-то иллюзию. Нагретый до комфортной температуры воздух благоухал. К аромату пищи, воска и цветов примешивался запах цитрусовых, будто на ковер пролили бочку апельсинового ликера.

Зал сиял. Хрустальные люстры созвездиями отражались в темной мозаике пола. Гости блестели как куски пирита под лампой ювелира. Одни облепили столы с яствами, уписывали устриц и дичь, испуская самодовольный смех. Другие, сбившись в кучки, решали судьбу империи, козыряя именами и суммами контрактов. Третьи, с глазами сластолюбцев, кружились в плавном томном вальсе под заунывные трели струнного квартета.

Вир окинул взглядом толпу, ища знакомые лица. Никого. Почти. Одно — бледное, осунувшееся — маячило за столом и пыталось спрятаться за бокалом белого вина.

Вир прошел напрямик.

— Вальтер Лоренц. Какая неожиданная встреча.

— О! Магистр Талио. Какая… неожиданная встреча. У меня аж дух захватило. Подумал, мои недруги прислали вас за мной, — ректор натужено хохотнул, вцепившись в бокал побелевшими пальцами. — Шучу, конечно! Что вы здесь… делаете?

— То же что и вы — пришел на выставку антиквариата, — Вир взял со стола бокал, поболтал перед носом, впитывая ароматы. — Вальтер, помнится — вы обещали мне услугу.

— Несомненно, — плечи ректора напряглись. — Как, кстати, продвигается…

— Что вы можете рассказать о хозяйке? — перебил Вир. Подцепив маленький кусочек антрекота из молодого барашка, он отправил его в рот и прикрыл глаза.

— Марта Траувен? — Лоренц нерешительно подал салфетку. — Прекрасная женщина. Благотворительностью занимается, помогает беженцам из Лейтарии. Содержит лепрозорий Святого Лазаря и госпиталь при нем. Я сам иногда наведываюсь туда на процедуры. Кровь пустить, нервы перед сном успокоить, — он внезапно воскрес лицом, будто на ум пришла идея. — Хотите, познакомлю вас?

Вир тщательно промокнул губы салфеткой.

— Буду признателен.