Гончие забвения

Глава 47

— …Элис-ар выкрала мистика, чтобы он объяснил, как спасти тебя, — закончил Вир свой короткий, обезжиренный рассказ, пустив шпильку лишь напоследок. — Да только без толку. В итоге ты запечатал ее волю и упрятал в тюрьму, как ненужный мусор.

Тенебрис внимал жадно и молча, прислонившись к деревянной стенке кареты. Иногда, на ухабе, его голова с глухим стуком билась о вышарканные грязные рейки, но ересиарх, казалось, не замечал ни толчков, ни боли. Лишь пальцы слабо шевелились, будто перебирали невидимые нити.

— Не я, Шут… — прошептал он наконец, почти беззвучно.

Карета, подпрыгнув на последней колдобине, со скрипом остановилась. Вир отодвинул занавеску на окне.

Ворота цеха Стеллитариев были массивными — чугунные створки с гравировкой в виде половины шестерни на каждой. Над ними был начертан девиз — «Videre, non videri» — видеть, но не быть виденным.

На въезде трудилась охрана — четверо в добротных кольчугах поверх дублетов, с алебардами на изготовку. Они досматривали повозку: заглядывали под сидение, ощупывали тюки, обыскивали возницу, листали какие-то бумаги.

Рядом стояли еще двое, в длинных плащах, с надвинутыми на лица меховыми капюшонами. Один держал треногу с призмой из черного стекла в серебряном корпусе; другой, склонившись, внимательно рассматривал через нее груз.

Где-то за высокой стеной лениво брехали собаки.

— И как мы попадем внутрь? — спросил Стефан, вертя в руках пропуск, выписанный герцогским секретарем, на тонкой дорогой бумаге. — Без печати и подписи ректора Лоренца?

Вир скользнул взглядом по Бойлу, засевшему в углу.

— Сержант, сколько солдат во второй карете?

— Восемь, — мрачно, отрывисто бросил тот. — Больше не наскребли.

— Не густо, — хмыкнул Вир, оценивая шансы на лобовой прорыв.

Тенебрис вдруг поднял голову. Его взгляд — расчет, спаянный с отчаянием.

— Я могу помочь.

Вир медленно повернулся к нему, прищурился.

— Интересная мысль, — протянул он. — Эгрегор Шута был здесь в твоем обличие, имел какие-то дела с управляющим. Могут вспомнить лицо. Пропустить по старой памяти.

— Именно, — согласился Тенебрис, и в его голосе впервые прозвучала уверенность. — Только придется меня развязать.

— Нет! — неожиданно взорвался Стефан, набычившись. Лицо его покраснело. — Мы не можем полагаться на ересиарха! У нас есть стража, — он ткнул пальцем в сторону Бойла. — И официальный пропуск. Мы можем попробовать войти без печати ректора. Мы — мистики, в конце концов! Университет!

— Девин — простой сержант, а не офицер стражи, — холодно парировал Вир. — А нам нужно преодолеть не пару караульных, а охрану целого цеха. Неполный десяток солдат против них — это избиение. Ты хочешь крови, Стефан?

Вир замолчал, перехватил взгляд Тенебриса, заметил в нем язвительную насмешку.

— Твой ученик, видимо, не в курсе, какой из тебя мистик? — Тенебрис постарался, чтобы его не услышали другие, но в тесной карете это было невозможно.

— Закрой рот, — беззлобно бросил ему Вир и приказал Бойлу. — Режь ремень.

Сержант достал нож, одним движением перерезал сыромятную полосу.

Стефан смотрел на это в отчаянии, его кулаки сжимались.

— Этот — ворсайский шаман! Ересиарх! Кровь и так будет, гораздо больше!

Вир сделал вид, что не слышит, его мозг лихорадочно обдумывал детали плана. Через мгновение приказ был отдан.

— Бойл, Стефан — ждите нас здесь, — кивнут Антиквару. — Пошли!

Вир рывком распахнул дверцу и выпрыгнул на утоптанный лошадьми снег. Резкий, колючий холод ударил его в лицо. Изо рта вырвалось облачко пара. Подняв воротник сюртука, он заметил, что небо наполовину очистилось от туч, и низкое солнце, уходящее на запад, бросало на снег длинные сизые тени.

Вечерело.

Тенебрис тяжело выбрался следом, встал рядом. Сделал глубокий шумный вдох, будто пробовал воздух на вкус. Верхние пуговицы его камзола были расстегнуты, обнажая впалую грудь, но холод, казалось, его не беспокоил. В глазах — не слабость, а последний всплеск перед угасанием, словно ворсаец бросил в топку последние резервы, чтобы достойно отомстить за свое унижение и позор.

В руках он разминал отрезанный ремень, сжимая и разжимая его, как удавку. На его исхудавшем лице застыл оскал.

— Ты ведь изначально знал, что меня здесь быть не могло, — начал он, кивнув в сторону типов в плащах. — Вот те, с линзой Адака, — не пропустили бы эгрегор Шута. Слишком чистое место для его скверны.

— Казенное предприятие, — подтвердил Вил. — Впервые вижу, в Тальграфе, хоть какой-то порядок, — он помолчал немного. — Не ты же ящики с клеймом возил, — и следом выплюнул имя. — Крешник.

От Тенебриса не укрылся тот специфический тон, с которым оно было произнесено.

— И что сделаешь, когда найдешь его?

— Кишки выпущу.

Антиквар пристально всмотрелся в его лицо, словно по вздувшимся венам определял стадию недуга. Потом медленно, почти с сожалением, покачал головой.

— Тебе нельзя. Будет тоже, что и со мной. Только хуже…

— Знаю, — оборвал его Вир. — Придумаю что-нибудь.

Тенебрис лишь кивнул, принимая ответ как данность. Указал взглядом на группу у ворот.

— С этими — что?

— Оставим в живых. — Вир оперся на багор, вогнав его острие в мерзлую землю. — Пошли.

— Ну, живее, червяк! — Вир ткнул острием багра в поясницу сутулого лысого деда в белом балахоне. — Мастер-хранитель ты или пес шелудивый? Хватит нюни разводить!

Тот вздрогнул, оглянулся с испугом и, не говоря ни слова, заковылял быстрее по узкой, чисто выметенной алее.

Они шли по внутреннему двору цеха, меж уснувших на зиму деревьев, чьи голые ветви скрипели на ветру, словно кости. Везде царил стерильный, пугающий порядок: тропинки посыпаны желтым песком, корпуса строений побелены до ослепительной белизны. От мощных печных труб, со стороны производств, ветер доносил химически-сладкую вонь, перебивающую все остальные запахи.

На противоположном конце аллеи показался отряд охраны: те, что в кольчугах — держали на перевес алебарды. Другие, в капюшонах — перемалывали в пальцах воздух. Лица напряженные, взгляды нацелены.

— Дай сюда! — Тенебрис забрал призму Адака у балахона, который вышагивал следом за ним, будто ишак на привязи.

Ересиарх, не сбавляя хода, укусил себя за ладонь до крови. Темная, почти черная в сумеречном свете жидкость брызнула на призму. Он что-то прошептал над ней, на ворсайском, и та вспыхнула коротким, ядовито-рубиновым светом.

Он направил ее на людей впереди.

Те заорали, будто их облили кипятком. С визгом начали срывать с себя все, с исступленным ужасом в глазах, царапая кожу. Валились в снег, бились в судорогах, будто их собственная кровь разъедала внутренности.

Антиквар, не глядя, перебросил призму Виру.

— Скверно откалибрована, — сказал он спокойно, как коллеге-ученому, переступая через воющего человека. — В центре фокуса — каверна. Справа поглощение выше.

Вир поймал призму одной рукой, всмотрелся.

— Трещина перебила одну из силовых линий, — согласился и добавил. — Уронили, скорее всего.

Из окон соседних корпусов начали высовываться испуганные лица работников. Кто-то кричал, кто-то крестился.

Вир не стал разбираться. Бросил призму под ноги, с силой наступил на нее каблуком. Раздался не хруст, а словно вздох, из-под сапога вырвался клубок теней — зубастых, визжащих, как души в аду. Они разлетелись по двору, царапая стены, впиваясь в двери.

Люди в ужасе захлопывали ставни, прятались.

Тенебрис визгливо, ненормально рассмеялся. Снова выжал кровь из кулака, швырнул ее на песок под ногами.

Тот вспучился, разлетелся острыми брызгами — посеченные ветки попадали с деревьев. Стены домов на глазах покрывались трещинами и бороздами. Выбитые окна рассыпались дождем осколков. В воздухе запахло озоном и кислым железом…

Впереди, в конце аллеи, возвышались огромные, герметичные ворота из полированной стали. Мастер-хранитель дрожащими руками принялся сноровисто вращать массивное колесо штурвала. Зубчатые створки с глухим скрежетом поползли в стороны.

Охраны не было — если и стояла, то уже разбежалась.

— Здесь? — спросил Вир, оглядываясь.

— Да, — прохрипел старик, отступая в сторону. — «Чистые палаты». Склад готовой продукции.

Антиквар вытер испарину со лба, тяжело дышал. В его глазах плясала не ярость — а безумие, чистое как стекло.

— Сейчас тебе ревизию устроим! — прохрипел он, и в этом посыле слышалась не угроза, а жажда.