Гончие забвения

Глава 52

Площадь перед собором Святой Стефании купалась в сочном свете цветных фонарей, будто здесь расположился цирковой балаган. Лунный свет сюда не дотягивался, мешали низкие тучи, пришпиленные куполом главной башни — почерневшей и расколотой надвое. Главный вход зиял рваной дырой. Вырванный из ворот клок древесины мелкими ошметками покрывал лестницу.

Площадь была запружена брошенными повозками. Перевернутыми, с торчащими осями и развороченными боками. Присыпанные снегом, покрытые наледью, они напоминали захваченный врасплох обоз, попавший под удар противника. По всей видимости, они стояли здесь с ночи отпевания, когда произошло осквернение собора.

Между ними, на подложках из красноватого льда, лежали исковерканные тела. Подсвеченные мигающими гирляндами — они казались частью гаерского представления. Статистами, изображающими разбитую дружину, поверженную злым… цирковым силачом.

Его мясистая туша была заметна издали. Лысый толстяк, в полтора человеческих роста, с железной цепью, обмотанной вокруг голого торса. Он бродил среди повозок, с громким скрежетом волоча за собой тяжелые звенья и выдыхая в морозный воздух клубы зеленоватого дыма. Словно им его и надули на потеху толпе, используя какое-то алхимическое снадобье.

Вир сразу узнал его — трактирщик, из первой иллюзии Шута. Хозяин, державший на цепи Третьего. Именно ему Девин Бойл тогда проиграл в кости свою ногу. Только выглядел трактирщик в тот раз как обычный человек. А теперь — уродливая пародия на живого, раздутый мешок плоти с глазами.

— Что будем делать? — спросил Стефан.

Он осторожно выглядывал из-за колеса перевернутой повозки и морщил нос от смрадного духа, разливающегося по округе. Смеси гнили, алхимического дыма и чего-то еще, с налетом праха, будто могила здесь дышала через рот мертвеца.

— Попробую отвлечь его, — предложил Герд, разминая пальцы на эфесе. — А вы, мистики, проскользнете в собор.

— Хорошо, — согласился Вир, крепко сжимая серп. — Пошли!

Герд выпрямился во весь рост, вышел из укрытия и громко свистнул.

— Эй, боров! Слышал, твою мамку на сало пустили!

Гигант медленно повернул голову. Его маленькие, заплывшие жиром глазки блеснули в свете фонарей. Он глухо рявкнул, и зеленый дым повалил из пасти еще гуще. С оглушительным лязгом он поволок за собой цепь, надвигаясь на Герда.

Но Старший не собирался его дожидаться — он уже бежал дальше, увлекая его к краю площади, продолжая выкрикивать оскорбления.

Рев и лязг начали удаляться.

— Давай, — бросил Вир Стефану, и они, пригнувшись, рванули в другую сторону.

Лабиринт повозок казался бесконечным. Они петляли между замерзшими колесами, перелезали через дышла, пробирались под накренившимися кузовами. Стефан рвался вперед, его движения были дерганными, дыхание постоянно сбивалось.

— Полегче, школяр, — бросил ему Вир, хватая за плечо. — Не лезь!

Тот послушался, но хватило ненадолго. Адреналин и близость развязки сделали его одержимым. Глядя на него, Вир сжимал зубы. Несмотря на шарканье Стефана и грохот, что учинял гигант за их спинами, его слух улавливал и другие звуки.

Тихие, предательские.

То хрустнет ледок где-то справа, то с шорохом осыплется снег с крыши повозки слева, то едва слышно скрипнет рессора. Но ничего не происходило. Только от этого было очень неспокойно на душе…

Он снова осадил Стефана, на этот раз рявкнув.

— Тише, черт тебя дери!

Вир присел на корточки, у очередного тела, лежащего лицом вниз. Он, наконец, понял, что привлекло его внимание. Остальные были изувечены ударами кулаков или цепи — переломы, вмятины, раздавленные черепа. А этот, как и некоторые, встреченные по пути… обкусан до костей так, что ребра торчали из клочьев мяса. Внутренности были выдраны и частично съедены еще при жизни, до трупного окоченения. Следы от зубов были мелкими и частыми и точно не принадлежали гиганту.

Стефан в который раз вытащил из портупеи метательный нож. Нервно закрутил его в руках. Он озирался по сторонам, обходя тело полукругом, выискивая взглядом противника.

— Это фурии… но они, наверное, уже ушли.

Вир не успел ответить, заметил, как округлились глаза школяра. Палец Стефана вытянулся вперед, указывая на сгорбленную фигуру, сидящую на облучке брошенной кареты, буквально в пяти шагах от них.

— Т-там…

Вир всмотрелся. Прежде, он принимал эту фигуру за труп — замерзшего извозчика, склонившегося в вечном сне. Но сейчас, в свете мигающих гирлянд, он тоже заметил движение. Фигура снова пошевелилась, едва заметно. Она была худой и длинной, сгорбленной, в лохмотьях монашеской робы. Она будто сжималась в комок, становясь меньше и меньше, сжимаясь пружиной…

Ее очень беспокоили быстрые и нервные движения Стефана.

И Вир мгновенно догадался. Все наблюдения сложились в единую, мрачную картину. Этот бесформенный монах — тот самый Третий. Бывший мистик, ставший сосудом для одной из личностей Шута. Его съели изнутри, выскребли дочиста и набили чужими, отвратительными инстинктами. Не человек, не зверь. Просто инструмент. Живая ловушка.

Вот он — настоящий охранник. А не тот бутафорский гигант.

Вир, оставаясь на корточках, почти незаметно, поднял руку. Давал Стефану знак — отходи, медленно, назад.

Но школяр, не видевший в этом сжавшемся комке угрозы, поступил вопреки — его пальцы сжали нож, рука с напряжением занеслась для броска.

И тогда время для Вира распалось на отдельные, застывшие кадры.

Тень сорвалась с облучка, даже не вставая во весь рост, а просто распрямив свои несуразно длинные, скрюченные ноги. Мгновение — и она уже висела на Стефане. Тот открыл рот в немом крике, от него полетели клочки одежды, капли алой крови разлетались в стороны, будто кто-то невидимый выжимал ударами о камень мокрую тряпку.

Вир подлетел, вцепился в костлявые лохмотья и с силой оттащил извивающееся существо. Оно шипело, царапалось, пытаясь впиться в него длинными, почерневшими ногтями. Вир, не разбираясь, наносил удары серпом — короткие, рубящие — пока тварь не перестала трепыхаться. Но оно не умерло, вывернулось, уползло под карету, утягивая за собой длинные скребущие по льду ноги.

Вир шагнул следом, чтобы добить — но в тот же миг остановился. Обернулся.

Стефан хрипел, захлебываясь кровью. Его пальцы скользили по рваной ране на животе, не способные зажать ее. Он пытался что-то сказать, но изо рта вырывались лишь булькающие звуки. Глаза школяра были полны ужаса и непонимания.

Вир, перемазанный кровью и снегом, опустился рядом на колени. Оценил состояние. Его лицо было каменной маской.

Секунд десять протянет. Не больше.

Нежилец.

Он отшвырнул свой серп, судорожно обыскал карманы сюртука. Пальцы наткнулись на сверток в платке. Он развернул его. Тонкий, костяной коготь иглы подрагивал в его руке, жаждая работы. Вир на мгновение замер, глядя на него.

Это был ключ к победе над Нерезиэлем. Редчайшее оружие, доставшееся огромной ценой. Настоящий клинок убийцы, о котором Шут даже не подозревал…

Потом его взгляд упал на побелевшие губы Стефана. На глаза, в которых угасал свет.

Так и не сказав ни слова, Вир с силой вонзил иглу в края раны.

Соломенная нить, невидимая глазу, потянулась сама собой, стягивая плоть с хрустящим, влажным звуком. Лицо Вира не дрогнуло, лишь кожа на нем будто отяжелела, прорезавшись новыми морщинами. Он шил. Аккуратно, методично, как сапожник, занятый своим привычным делом. Игла делала все сама, он лишь вливал в нее свою волю мистика, словно пришивал душу к телу.

С каждым стежком он чувствовал, как уникальный артефакт теряет свою силу, растрачивая ее на эту бессмысленную — с его прежней точки зрения — работу. Милосердие никогда не входило в его арсенал. Но разве теперь это имело значение?

Вир подложил под голову Стефана скрученную в валик тряпку, найденную здесь же, в развороченной повозке. Присел рядом на оторванное колесо, вглядываясь в лицо школяра. Тот был бледен как полотно, под глазами залегли синюшные тени, все тело мелко и часто вздрагивало.

Рана, сшитая костяной иглой, не сочилась, лишь алела багровым швом на мертвенно-бледной коже.

Сбоку послышались шаги — тяжелые, уверенные. Это был Герд. Его лицо выражало легкую степень недоумения.

— Толстяк ни с того ни с сего обмяк и протух. Будто воздух из него вышел.

— Значит, они были связаны, — коротко бросил Вир, думая о своем. — Мелкий и здоровяк. Приманка и кнут.

Герд нахмурился, но виду не подал. Оглянулся на кровавый след у кареты, перевел взгляд на школяра.

— Что случилось?

— Жить будет, — бросил Вир, поднимаясь. — А теперь — помолчи. Присмотри за ним.

Вир обошел карету кругом, нашел место, куда уползла тварь. На снегу чернела полоса подтаявшей слизи и длинные, волочащиеся следы. Они вели к чугунной решетке ливневого стока, сорванной с креплений, и уходили в зияющую черноту под площадью. Бесполезно гнаться.

Вир обернулся, проверив, не следует ли за ним Герд. Нет, Старший остался возле школяра, сняв плащ, чтобы укрыть его. Тогда Вир достал из внутреннего кармана маленькое лейтарское зеркальце в серебряной оправе. Всмотрелся в него.

Ничего.

Лишь мутная глубина, по которой медленно прошла волна — будто крупная рыба скользнула подо льдом. Двойника не было. Вир понял: здесь, в сердце иллюзии Нерезиэля, бес Войны не имел власти.

Он медленно покачал головой. Значит, будет по-другому.

Тогда Вир поднял голову к небу, к низким, рваным тучам, к ядовитому свету двух лун, что пробивался сквозь пелену и ложился на город. В его голове медленно созревал новый, отчаянный план.

Лейтарское зеркало со звоном упало на лед из его разжатых пальцев. Вир посмотрел на него с секунду, будто собираясь с духом, а потом решительно наступил каблуком. Хруст был негромким, даже мелодичным. Стекло треснуло, раздавшись на неровные осколки.

Он наклонился, подобрал пару из них. Один, поровнее, ловким движением заправил в манжет сюртука. Второй, побольше, покрутил в пальцах и пошел обратно.

— Держи, — он протянул осколок Герду. — Вынесешь школяра в здание суда. Потом поднимешься на крышу и положишь вот это под прямой лунный свет. Под взор Сильфиды, — его голос стал стальным. — Как можно быстрее. Понял?

Старший молча козырнул, не задав ни единого вопроса.

Вир развернулся и медленно пошел к собору. Он поднимался по ступеням, усыпанным щепками от вырванных ворот, к зияющему пролому. Его пальцы сами нашли в кармане сюртука теплый на ощупь листок.

Он не вытаскивал его, лишь проводил подушечками пальцев по сгибам, ощущая шепот соблазна, исходящего от договора.