Гончие забвения

Глава 17

Вир полулежал в бочке, вжавшись затылком в теплую древесину, как дитя в утробе матери. Горячая вода обжигала кожу, вытягивала из мышц усталость. Казалось, что еще мгновение — и он растает в ней, раствориться в этой блаженной неге. Он уже несколько раз засыпал и просыпался, когда в бадью подливали горячую воду. Кожа на пальцах сморщилась и покраснела.

Вир плеснул водой в лицо, сбрасывая дрему.

Вновь взял в руки свой блокнот. Остальные вещи лежали в корзине, поперек нее — грязная трость. Рядом оставили ведро и чистую тряпку. С намеком — мистик сам разберется со своими премудростями.

А флягу наполнили, не забыли.

Сервис в стиле Костыля.

Вир перевернул страницу. Экзорцист писал торопливо, убористым подчерком. Излагал мысли сумбурно и скрупулезно, одержимо. Приходилось пробираться сквозь мазню из собственной крови, перечитывать и расшифровывать. Благо, навык давно был отточен на древних текстах.

«…Эксперимент номер девять. Попытка вызвать ассоциации, не затрагивая защиту. Расцарапала лицо. Повторяла фразу — не он… не он… (Примечание. Знак вопроса на полях, подчеркнут дважды). Пришлось использовать вытяжку мака, двойную дозу.»

«…Эксперимент номер тринадцать. Применил магниты и звуковые колебания. Никакого эффекта. Судороги.»

«…Эксперимент номер двадцать пять. Приглашен медиум из Брюха (Примечание: сомнения, шарлатан?). Истошно выла. Разбила голову о стену. Пришлось прервать. (Примечание. Едва не умерла. Приглашен знахарь).»

Вир со вздохом захлопнул блокнот.

Чертов коновал.

Картина постепенно вырисовывалась, отнюдь не радужная. Проклятие медленно переваривало память, цепляясь за новые слои, будто комок колючек репейника. Мощное, многослойное кружево, которое, после обновления Антикваром — стало абсолютно герметичным.

Ну почти.

Вир отшвырнул блокнот обратно в корзину. Зря Ларс бродит по подвальным аптекам и скупает травы. Замок мастера можно открыть лишь профессиональным инструментом.

Вир стукнул кулаком по воде — брызги окатили стены.

— Эй, — его голос, хриплый от пара, глухо отозвался под низким потолком. — Банщик!

В проеме возник широкоплечий детина с выбритым затылком и внимательными глазами.

— Вели позвать скупщика, — распорядился Вир. — Для серьезного дела. Деньги есть.

— Хромой Яша сегодня работает, — уточнил банщик.

— Да хоть кривой, хоть косой. Если дело свое знает — зови.

Банщик молча кивнул и потерялся в клубах пара. Здесь, в Прачечной, лишних пояснений не требовали.

Решив не терять времени, Вир выбрался из бочки, накинул на плечи простыню и, по совету Костыля, отправился в парилку.

Воздух здесь обжигал легкие и был сухим, как в горне. Помещение небольшое, обшитое темным деревом. На печи тлеют раскаленные камни. Дальше дверь с оконцем, за которым виднелся бассейн с черной водой.

Здесь уже парились двое, грелись на верхней полке. Вир сел поодаль, на свободное место. На него посмотрели — не враждебно, не дружелюбно — оценивающе. Но он не лез к ним, поэтому они продолжили свою неторопливую беседу.

— …ну и шнырят, сволочи, будто тараканы, — пробасил мясистый тип, у которого под шрамами было не видно кожи. Перебитый нос, пальцы словно обрубки, которые он постоянно сжимал в кулаки. — Один балакал, что трупы из Стигийских Нор забили канал. Плывут, как карасики на нерест, только кверху брюхом.

Хрюкнул над собственной шуткой и пояснил.

— Видать у черни опять новый король.

Второй — сухой и жилистый, в синих наколках и с деревянным жетоном бригадира артели на шее — проскрипел в ответ.

— Да ну? А я думал, в заброшенных квартирах одни принцы живут. В коронах из крысиных костей, — зашелся то ли смехом, то ли хрипом. — Режут друг дружку без устали, а их все больше лезет. Тальграф — как падаль вонючая. Все шакалы из округи сбежались, мать твою.

Вышибала сплюнул на камни.

— Слыхал про Конуру? Распечатали — будто купцову дочку в пост.

Оба заржали. Здоровяк продолжил.

— Говорят, самого главного взяли. Серьезный мужик. Сам сознался — крепости брал раньше.

— Да кто ж его не сознается, если с кнутом в заднице?

Смеялись до икоты.

— Точно. Солдатня дурака себе нашла, лишь бы перед герцогом не позориться. Заплечный мастер на виселице оженит, народу на потеху.

Артельщик расстроился.

— Зато там теперь работать нельзя. Дрейкфорд зверем ходит, стража гребнем чешет.

— Точно. Рыбки хотят словить, а сеть по болоту тянут. Что-то будет.

— Ага. Резня.

Телохранитель неожиданно оживился.

— А, слыхал про императора?

— Как это?

— Напел тут купчик один, — бугай понизил голос. — Император к нам в гости плывет.

— К тебе, штоль? — заржал артельщик. — Где примешь?

— Да иди ты. К дяде едет. К герцогу.

— За тюрьму сломанную спросить хочет?

— Да не, это ему побоку. Дела семейные порешать.

— Или порешить?..

— Или так. А мы — посередке.

Оба опять заржали как кони.

Вир слушал в пол-уха, закрыв глаза. Глубокий бас и хриплый скрежет сливались в отвратительную какофонию злорадства и страха. От этого в парилке становилось невыносимо душно.

Так и не сказав ни слова, он вышел к бассейну. Сбросил простыну.

И не раздумывая прыгнул в черную воду, будто хотел смыть с себя липкие словеса…

Вода неожиданно забурлила вокруг, закрутилась, набирая силу, пока не образовала воронку. Вир тщетно пытался найти опору, но его мгновенно засосало внутрь водоворота будто винную пробку. Свет померк. Полет остановила поверхность, которая оказалась недостаточно твердой, чтобы переломать ноги.

Ковер.

Длинный ворс, искусный узор, по которому алыми чернилами растеклась кровь. Просторная гостиная, некогда обставленная со вкусом в лаконичном лейтарском стиле. Сейчас здесь было тесно из-за мертвых тел.

Запах — как в ночлежке поутру.

И жуки везде, саранча.

Ближайший мертвец бесстрастно обозревал потолок. Наверное, видел в нем бескрайние степи. Варвар, воин клана. Его лицо было посечено, будто металлическим гребнем распахали. Рядом лежали другие. Вповалку. Сразу и не скажешь, хватало ли на всех рук и ног.

По телам неторопливо ползала саранча.

Вир оглянулся. На стене — огромное зеркало, от потолка до пола. Оно здесь было всегда, только надписи не было. Кровью, на мертвом языке — как девиз.

«Война — единственная правда».

По вычурной раме ползали толпы саранчи.

Ее здесь было слишком много, приходилось выбирать, куда ставить ногу. Вир подошел к полкам — книги сметены, разбросаны по полу. Теперь на их месте — отсеченные головы ворсайских шаманов. Часть успели ободрать и выскоблить до черепов, превратить в кубки для вина.

У дверей, вместо вешалки (ей пригвоздили тело к стене) стояла безобразная стойка для доспехов. Она возвышалась посреди разбитых ваз и горшков словно уродливый сухостой на руинах. По ней лазила саранча.

На стойке — вороной латный доспех, из швов медленно вытекал черный маслянистый дым. Форма брони странная, нечеловеческая — лишние суставы и элементы. Подойдет разве тому, кого упорно растягивали и ломали на дыбе не один день.

Вир глянул в окно — заросший грабовый сад. Он будто застыл во времени. Не дрогнула ни веточка, ни листик. Лишь висевшее на суку тело шамана покачивало взлохмаченной головой, будто сожалея своим мыслям. Под телом — груды костей, разложенные по размеру и форме в аккуратные пирамиды.

Не усадьба — логово.

На стене висела картина. Ее тоже раньше здесь не было.

В чистом поле сошлись две несметные армии. Их предводители замерли друг напротив друга. Уродливый бес-богомол, с руками-косами, в стальной раковине цвета ночи. И девочка с пустыми глазами, чьи волосы развивались на ветру. Она держала за руку карлика в шутовском колпаке.

Подпись к картине гласила:

«Бесконечная война или миг забвения длинною в вечность».

Вир протянул руку, коснулся картины пальцами…

И вынырнул на поверхность бассейна в банях Костыля, судорожно глотая воздух. Добрался до края, ухватился за мокрый скользкий камень.

Парилка молчала. Те двое ушли. Капли с потолка глухо разбивались о воду, загоняя мысли под корку мозга.

Вир сел на краю, обхватил голову руками. Чертовы лекарства Костыля. Дрянь какая-то. Или побочный эффект? Однозначно. Сегодня — больше никаких снадобий. Ну, кроме полынной настойки, конечно.

Скупщик Яша не только хромал, но и был слегка глуховат.

— Я говорю, — Вир повысил голос. Его пальцы брезгливо сжимали край замызганного платка. — Ты им подтирался, что ли?

Хромой обиделся.

— Вредный ты. Тряпочкой вытирали лица повешенных. Сразу после казни. Помнит их последние мысли.

Вир еще раз оглядел платочек. Не впечатлился.

— Еще есть что?

Яша развернул полоску бархата. В нем блеснул осколок ручного зеркала с острым краем, окрашенным в бордовый. Скупщик отвернул зеркало от себя.

— Из лепрозория Святого Лазаря. Нашли в вещах юродивого. Прятал осколок, смотрелся в него… потом исчез, — Яша ткнул пальцев в зеркало. — Говорят — туда ушел.

— Интересно, — бросил Вир. Завернул осколок обратно, отложил в сторону. Потом взял с лавки страницу, вырванную из церковного гимнария. — В хоре поешь? Ты ж, вроде, тугой на ухо.

Яша не обиделся. Видимо, успел пообвыкнуть.

— Отпевали самоубийцу.

Вир пригляделся к пятнам на листке.

— Ну воск, понятно. А слезы откуда? Хорошим человеком был?

— Нет, это его слезы. Душу не приняли ни те, ни другие.

Вир цыкнул.

— И так бывает. Там — что за стекляшка с куском пальца внутри?

— Кварц из Глинта. Из печи отколупнули.

— Не заливай. В Глинте стекло выплавляли. Вон, гляди — палец-то надкусан у тебя там.

Яша побагровел, спрятал стекляшку за пазуху. Оттуда же достал прозрачный футляр с тонкой косточкой внутри, полой, будто птичьей.

Вир принял из его рук, поднес к свету. Прищурился, будто алмаз разглядывал.

— Куриная? Трапезничал?

— Кость летучей мыши, — сквозь зубы пробормотал Яша. — Нашли в колоколе собора святой Стефании, который много лет не звонил.

— Отчего не звонил?

— Искаженный звук. Епископ считал, что колокол — проклят. Это кость запечатала звон.

— Ясно, — Вир протяжно зевнул. — Уговорил, черт с тобой. Возьму осколок зеркала и кость.