Гончие забвения

Глава 48

— Сколько тебе заплатили? — высокий голос Антиквара взметнулся вверх, прорезав гулкую тишину склада.

Послышался звук пощечины — резкий, звонкий. А за ним — резкое шипение и вопль, будто раскаленным до красна железом прикоснулись к голой плоти.

— Десять слитков! Десять слитков серебра! — завыл мастер-хранитель, и в этом крике слышалась не только боль, но и отчаяние человека, осознавшего, что пришло время расплаты.

Вир постарался отсечь эти звуки, сосредоточившись на том, что было перед ним. Стеллаж, указанным стариком. Нужная ячейка. Пара ничем не примечательных ящиков из темного дерева, на которых красовалась аккуратно выжженная эмблема университета и символ цеха — половина шестерни.

Остатки, которые не забрали. Или не успели, а скорее — изготовленные с запасом, как всегда, с расчетом на непредусмотренные потери, производственный брак.

Он упер багор в крышку первого ящика и с глухим треском сорвал ее. Дерево расщепилось, и Вир замер, вглядываясь в содержимое.

Ручные зеркала мистиков, сложенные ровными рядами, проложенные хрустящим пергаментом. Стекло — то самое, что плавили в Глинте. Спаивали которые и наносили Амальгаму в подземном цехе Стигийских Нор.

Поддельные. Несущие в себе помимо чистого отблеска реальности — чужой, враждебный отпечаток, размером с булавочную головку. Незаметный, искусно зашитый в подложке и оправе. Мелкий недочет, способный скрыть от владельца какие-то детали, заложенные теневым создателем.

Вир рывком вскрыл второй ящик. Там, в углублениях из мягкой стружки, лежали выпуклые линзы. Предназначенные для окуляров астральных приборов, чтобы изучать миазмы Зерцала, измерять вибрации скверны.

Он схватил одно, провел пальцем по краю. Холодное отполированное стекло, но не пустое. Внутри — тугое завихрение, клубок энергетических линий, странно сплетенный. Не так, как должно быть. Не для анализа, а для передачи.

Для усиления.

— Эй, как тебя там! — донесся голос Тенебриса, в котором почти не осталось ничего человеческого, лишь звенящее безумие. — Старикашка сознался! Раскололся, как гнилой орех!

Вир медленно обернулся. Его взгляд скользнул по распростертому на каменном полу телу мастера-хранителя, у которого изо рта сочилась черная жижа, а затем поднялся на Антиквара. Тот стоял, перемазанный кровью, кривя губы, будто только что насладился изысканным десертом.

— Сказал, что они осуществляли поставки прямиком в университет, по личному распоряжению ректора! — Тенебрис визгливо рассмеялся, и этот звук резанул по нервам острым осколком. На его лице одеревенела маска чистого, не разбавленного безумия. — Понимаешь, ты? Нет? Мистики сами станут медиаторами Шута! Катализаторами ритуала! Какого, а? Браво, Нерезиэль! Безупречный ход!

Его хохот, громкий и истеричный, эхом отражался от каменных стен, обшитых свинцовыми пластинами, прыгал под арочными сводами гигантского склада, наполненного ящиками и железными бочками.

Вир медленно шагнул к нему. Он слышал скрип собственных сапог на идеально выскобленном полу.

Шаг. Еще один.

Ноготь большого пальца его правой руки с силой впивался в гниловатую, просмоленную древесину багра, оставляя на ней глубокие, извилистые борозды.

Мысли в его голове выстраивались в единую, скверную картину. Антиквар прав. Все сходится. Безупречный план, как и всегда.

Еще одни шаг вперед… Под ногой хрустнула щепка, отлетевшая от крышки ящика.

— Ты кто такой? — Тенебрис смотрел на него исподлобья, вцепившись окровавленными пальцами в свои виски. Из сжатых кулаков по запястьям стекали бурые струйки — кровь, которая уже давно должна была остановиться, свернуться, подчиняясь законам природы. — Не подходи! Убью!

Шаг. За ним еще один. Без лишних движений, без суеты. Оставалось всего несколько.

Ноготь продолжал свою работу, вырезая на древке узор, вплетая в него лейтарские символы. Древесина под пальцами ощутимо твердела, наливаясь неестественной тяжестью, словно глина обжигалась в пламени.

В мыслях, все складывалось на свои места. Ректор Лоренц. Его «гениальная идея» по предсказанию действий чернокнижников. Мистики, по его прямому распоряжению — прямо сейчас движутся в нужные точки города. Добровольно. Имея при себе те самые инструменты, откалиброванные прихвостнями Нерезиэля.

Там их уже ждут наемники, как сказал пленный Маркес. Для контроля. Или для чего-то похуже…

Все сходится. Ядро — это собор Святой Стефании с ожившим епископом. Катализаторы — это мистики с их зараженными артефактами. Площадь ритуала — не поддается разумению…

Это целиком, до последнего закоулка, весь Тальграф.

«Безликий Шут отворяет ворота для своей старшей сестры. Сильфиды. Той, что поет в ветре.»

Запланированное действо начнется сегодня, через несколько часов.

Шаг. За ним — еще один. С пятки на носок. Мягкий, почти не слышный скрип подошвы о каменный пол.

Ноготь сделал последний, завершающий росчерк.

Лицо Тенебриса вдруг почернело, покрылось густой сетью черных, пульсирующих прожилок, будто кровь в его жилах протухла и свернулась за одно мгновение. Этот червивый клубок сполз вниз по шее, проскользнул по его открытой впалой груди…

Ересиарх резко, с щелчком сустава, выбросил вперед руку. Вир успел увидеть, как жилы из его ладони вырвались вперед, понеслись в его сторону, подрагивающими шипящими иглами.

Вир швырнул перед собой багор. Древко рассекло пространство, вспыхнуло пламенем, распалось на части. Воздух задрожал, лопнул звенящей тетивой, свернулся и разошелся двумя искаженными, волнообразными барьерами. Черные шипы, столкнувшись с ними, сбились в стороны, рассекая все на своем пути. Стеллажи и ящики взорвались ошметками и крошками. Металл зашипел и потек, как расплавленный воск, дерево сгорало в нем крошевом из опилок.

С рычанием, Вир бросился на ересиарха. Тот на мгновение завис в ступоре, измотанный этими выплесками нефильтрованной энергии, сейчас, и тогда, во дворе. Он еще не научился контролировать хаос в собственном теле, перейдя на стадию безумия и потерю идентичности.

Вир повалил его на пол, оседлал всем своим весом, сунул под нос маленькое карманное зеркальце в серебряной оправе.

— Смотри сюда!

В туманной, дрожащей поверхности плавал образ. Не взрослой, ожесточенной Элис-ар, а девочки. Лет десяти. С большими, серьезными глазами и темными, как у отца, волосами. Образ, подсмотренный Виром тогда, в лавке. Воспоминание самого Тенебриса, найденное двойником в недрах зеркала.

Антиквар внезапно перестал корчиться и вырываться. Он замер, впившись взглядом в стекло. Его уродливое, почерневшее лицо застыло, превратившись в маску из переплетенных корней, из которой смотрели лишь два полных боли и смятения глаза.

— Дочери нужна твоя помощь, — прошептал Вир, перейдя на ворсайский диалект, прямо в ухо, будто иглой вводя в вену яд. Он вкладывал в слова силу, воздействуя прямо на подсознание. — Она в плену, у Нерезиэля. Он нашел ее. Шут превратит ее в ядро ритуала. Сотрет, как стер тебя.

— Что… — голос Тенебриса был глухим, исходящим не из глотки, а из самой глубины его существа. — Что нужно сделать?

— Влей свою волю в те зеркала и линзы, которые оставил здесь Крешник. Растворись в них. Найди через них подобные, в руках мистиков. Повреди их. Как можно больше. До каких сможешь дотянуться… — Вир поднялся, его голос звучал как приговор. — Выполняй!

…Из последних сил он провернул массивное колесо штурвала, затягивая его, пока мышцы на свело судорогой. Мощные двери «Чистых палат» сошлись с глухим, окончательным стуком. Ни единой щели. Но даже сквозь свинцовую и стальную броню доносился звук — нечеловеческий, протяжный вой Антиквара, исполнявший свой последний, отчаянный ритуал.

Искупления и мести.

Вир намертво заблокировал колесо, прошептал над локоном Леля короткое заклятье и туго обмотал волосы вокруг смазанной оси. Теперь его будет невозможно провернуть в обратную сторону, не повредив эту хрупкую нить. Для активации будет достаточно и отголосков того, что сейчас творил потерявший рассудок ересиарх.

Сгорбившись, он побрел прочь по изуродованной, выкорчеванной аллее, в сторону выхода. Он не оглядывался, спиной чувствуя содрогание, исходящее из «Чистых палат».

Там, в герметичной темноте, гасла последняя искра того, кто когда-то был Тенебрисом Вектором.