Гончие забвения

Глава 44

Хлопнула дверь — Костыль ушел. Молча, не назвав цены. Хотя она должна была быть немалой. Полтора дня, чтобы поставить на ноги человека, которого вытащили из ледяной воды — это не шутка. Но подпольный врачеватель знал, за кого берется, что долг будет оплачен.

Вир действительно ощущал себя гораздо лучше. Боль в груди притупилась, дыхание выровнялось, даже голова перестала раскалываться. Он встал, подошел к мутному зеркалу, висевшему на стене. Расчесал волосы карманной расческой, привел в порядок одежду, застегнул сюртук.

Потом сходил в соседнюю комнату, рассовал по карманам вещи. Отражение в карманной зеркале было обычным — двойник не отозвался. Отсутствие фляги, которую насквозь пробила ворсайка — неимоверно печалило. Но не так сильно, как потеря трости. Ее отсутствие было физическим, рука привычно искала опору…

Он с сомнением повертел в руках багор, оставленный школяром у дверей. Заостренная палка с крюком на конце, скользкая и неудобная. Вир взял ее, приноравливаясь — сделал несколько пробных шагов. На первое время сгодится.

Мимолетом представил, как его самого вытаскивали этой штукой из канала. Будто рыбину из полыньи, мертвую, обледенелую.

Заулыбался своим мыслям.

Стефан отреагировал на эту улыбку по-своему. Вжал голову в плечи, отступил к окну.

— Мастер… кого вы этой штукой тыкать собираетесь?

Вир сделал зловещее лицо.

— Хочу порыбачить. Может, удастся поймать какого-нибудь… герцога.

Школяр застыл, будто его окатили ледяной водой. Вир надел шляпу, поправил ее, стукнул багром о пол.

— Поехали. К Дрейкфорду.

— Думал, вы шутите…

Вир уже спускался вниз. Не доходя до конца лестницы, он остановился и осмотрел зал с высоты.

«Оловянный Горшок» было не узнать. Щербец и его люди превратили портовую таверну в подобие полевого штаба окопной армии.

Воздух был густым и едким, но теперь не только от перегара и пота, а еще и от запаха немытого тела, дешевой бражки и звериной напряженности. Чернь, которую привел с собой Щербец, отдыхала на грани приличия, а чаще — далеко за этой гранью. Они выгнали или ассимилировали прежних посетителей, заняв всю территорию.

Кто-то храпел, свернувшись калачиком на залитых пивом половицах. Кто-то тихо дурел от непривычной жары, покачиваясь в бреду у огня. Другие точили ножи или жевали сушенную рыбу, украденную с кухни. Третьи вяло швырялись черепками разбитой посуды.

Ни хозяина, ни служанок видно не было, таверна уверенно перешла на самообслуживание. Только какой-то древний дед, которого явно притащили с улицы и крепко напоили, на последнем издыхании дул в деревянную флейту, безбожно фальшивя.

Возле камина, на высоком стуле, как на троне, расположился сам Щербец. Его лицо, изъеденное оспой — было непроницаемо. Он резался в карты с кучкой адьютантов, которые пили с ним пойло из одного котелка.

Вир поднял руку, привлекая его внимание…

И в этот момент, с другой стороны зала, с грохотом распахнулась дверь таверны.

Внутрь, вместе с клубами морозного пара, ввалилась толпа. Пара десятков крепких бойцов в потертой, но исправной амуниции. Они не двусмысленно сжимали в руках оружие. Краснощекие молодцы лихо рассредоточились на площадке у входа, пинками и ударами эфесов буквально втоптав в пол ближайших оборванцев.

За ними, не спеша, вошли двое. Первый — коренастый, с телом, будто выкованным из цельного куска чугуна. Со шрамом на лице, рассекающим губы, сковавшем их в вечном глумливом, полупьяном оскале. За его плечом маячила рукоять двуручного меча. Второй — его полная противоположность. Статный, ухоженный, с щегольскими усиками и двумя кинжалами в руках. Движения плавные, как у танцора.

Наемники начали двигаться клином, безжалостно оттесняя толпу.

Гул в зале мгновенно стих. Все взгляды, полные ненависти, страха и любопытства, устремились на пришельцев.

В полной тишине Щербец с грохотом вспрыгнул на стол. Вниз полетели черепки и кружки.

— Кто такие?! — зычно спросил он на весь зал.

— Я — Кахал! — сиплый голос ветерана прокатился в ответ, как удар бича. — Продолжайте веселиться, славные жители Тальграфа. Мне нет до вас дела. Я пришел сюда за чернокнижником…

Он еще что-то говорит — про гиену огненную, про беса в человеческой плоти…

Но Вир замер, вцепившись одной рукой в перила. Лицо наемника было ему не знакомо. А вот этот лающий голос, с характерной хрипотцой, будто горло было пропорото — он узнал его мгновенно.

Этот голос кричал в его доме, в Лейтарии, когда пламя пожирало стены.

Это был подручный Крешника.

— Щербец! — рявкнул Вир. — Вяжи их!

Щербец в ответ дико затопал ногами, заливисто засвистел.

И «Горшок» взорвался.

Вся таверна поднялась разом, на пол с грохотом полетели опрокинутые столы и стулья, остатки посуды. Из-под лохмотьев, из обмоток, из-за пазух появилось оружие — ржавые ножи, кривые заточки-когти, острые спицы и цепи-удавки. Весь зал, будто еж, мгновенно ощетинился иглами.

Наемники оторопели. Если они и ожидали сопротивления, то точно не от этой толпы, которую посчитали посетителями. Но отступать было поздно, они уже прошли половину пути. Сбившись в тесное боевое построение посреди зала, они выставили вперед мечи и топоры.

— Остановитесь, вы служите бесу! — закричал Кахал, пытаясь перекричать нарастающий гвалт.

— За Короля! — прохрипел Щербец в ответ, и это был не лозунг, а боевой клич.

Чернь покатилась вперед, единым многоруким существом, без плана, только с яростью. Стараясь вцепиться, выбить оружие, утащить вглубь толпы. Наемники с дружным ревом приняли их на мечи, но здесь не поле боя. Городская, подлая драка, где каждый угол — засада, каждый стол — укрытие.

Кахал взмахнул двуручником, словно косой. Щербец уже лез по головам, пробиваясь к центру сражения. Шум и гвалт поднялся такой, что мыслей было неслышно.

Вир приказал школяру вернуться наверх и уходить через окно. Сам ухватил багор, сбежал по ступеням и бросился вперед, в самую гущу, расталкивая своих же.

Он разыскивал взглядом Кахала.

Какое-то перекошенное лицо заметило его, завопило во всю глотку.

— Король с нами! Опять вышел из реки!

Толпа ликующе, с каким-то исступлением, подхватила, взревела, заулюлюкала, заплясала в припадке экстаза и бросилась вперед с утроенной силой. Закачались фонари на цепях, задергались кривые, рваные тени. Тугая струя крови хлестнула по потолку.

Рядом с Виром протащили на цепи наемника с крюком в боку. Тот упирался и сучил ногами, пока его не затоптали. Кто-то рядом оглушил криком, завизжал пронзительно, будто свинья на бойне. Человек впереди, только что был перед глазами — внезапно забулькал и рухнул вниз, поскользнувшись на собственных выпавших кишках.

Багор в руках Вира стал дубиной. Он отмахнулся от раненного наемника, выскочившего поперек дороги. Ударил его по плечу, сбивая с ног. Тот, потеряв равновесие, на согнутых ногах побежал куда-то вдоль лавок. Пока с глухим звоном не врезался головой в перевернутый котел. Забарахтался в разлившимся на полу жидким месиве…

Взметнувшаяся над головой цепь, будто кобра в броске, хлестко ударила концом по одному из фонарей. Дождем полетело стекло, оцарапывая кожу шеи. Вир щучкой нырнул под ближайший стол. Вплеснувшееся следом масло, окатило одного из оборванцев. Пламя взревело, и живой факел заметался в толпе, сея панику.

Его тут же определили к делу собственные товарищи, пинками погнав на кучку наемников, державших оборону у лестницы на выход. Воющим снарядом он врезался в их строй, взломал его, и в брешь хлынула подмога. Воздух наполнился удушливым дымом и тошнотворным запахом паленой шерсти и щетины.

Вир выбрался из-под стола, мимоходом оттянул за ворот какого-то грязного пацана, лезшего вперед с ржавым гвоздем наперевес. Отшвырнул его в задние ряды. Сам подцепил багром чью-то ногу ниже колена, в военном сапоге, дернул на себя. Наемник плашмя рухнул вниз, в лужу из пива и крови, где его и настигла волна дружных тычков.

Пламя ревело уже за спиной, облизывая деревянные перекрытия и закопченные балки.

Вир попытался подняться к выходу, но его отпихнул трубочист, его лицо было перемазано сажей и кровью, а ноздри отсутствовали, выдернутые на каторге. Ругаясь на чем свет стоит, он охаживал куском шомпола нечто, еще недавно бывшее человеком. Рядом бугай, сидевший в собственной луже с вывернутой ногой, непрерывно и монотонно звал матушку…

Последние фрагменты обороны наемников не выдержали, распались на отдельные схватки. Все перемешалось, закрутилось в смертельной свистопляске, втягивая в свой оборот новых бойцов, обломки мебели и битую посуду. Сталь стонала, глотки хрипели, дерево трещало. Искры летели повсюду. Все чаще раздавался раздирающий кашель, будто кто-то пытался выплюнуть собственные легкие.

Вир вскочил на лестницу из зала, оглянулся и понял — таверна горела по-настоящему. Второй этаж уже был охвачен огнем, потолок гудел, с балок сыпались угли. Он рванулся к выходу. Там, на площадке, Щербец, залитый кровью, отбивал топором меч Кахала, пуская вскользь свирепые удары ветерана, которому мешали размахнуться тесные стены.

Вир попытался подойти ближе…

Но в этот момент — страшный треск, грохот.

Подпорки с внешней стороны не выдержали. Часть второго этажа, нависавшее червивой грибной шляпкой — обрушилась внутрь, и массивные бревна погребли под собой и Щербеца, и Кахала, и еще с десяток дерущихся…

Раздался оглушительный гул, и все здание содрогнулось, как в предсмертной агонии. Вир, не раздумывая, нырнул в ближайшее окно, вслед за другими уцелевшими. Тяга усилилась, и нутро «Оловянного Горшка» превратилось в единый огненный ад, пожирающий все — и живых, и мертвых.

Вир сидел на колоде, на которой рубили дрова, и смотрел на пляшущее пламя. Он крутил на пальце перстень с черным ониксом, и его отражение пульсировало в камне багровыми бликами. Он будто оцепенел, ловя взглядом падающий с неба пепел…

Его отвлекли, подвели одного из наемников, в рваной одежде, всего в саже.

Вир с трудом узнал в нем того щеголя, что был с Кахалом. Пленного бросили на талый от пожара снег, прямо перед Виром. Тот, рыдая, размазывал по лицу грязь, смешанную со слезами.

— Милосердия! — прохрипел тот, пуская слюни. — Меня зовут Маркес! Я был с главным… знаю, где остальные!

Вир поднял бровь.

— Были еще? Да сколько же вас, чертей!

— Самых ненужных… отправили в антикварную лавку, — сбивчиво и угодливо объяснил Маркес. — Я и Кахал… мы должны были убить в «Горшке» какого-то чернокнижника. Остальные… рассредоточились по городу. В нужных местах!

Вир наклонился к нему.

— В каких еще местах? Чего врешь мне? Кто приказал?

— Клянусь, не знаю в каких! — Маркес ползал у его ног, как червь. — Про засады только старшим из каждой группы известно. А приказал… приказал Крешник!

Вир медленно выпрямился над ним.

— Где он?

— Знаю! Я подслушал! — заискивающе закивал Маркес. — Вроде как… в собор Святой Стефании… что-то намечается. Он будет там!

Вир прищурился.

Наемник неожиданно добавил.

— Он совсем помешался! Про шепот Господа в голове… и про псалмы на собственной плоти… таинство будет!

Вир, не меняясь в лице, махнул рукой.

— Уберите.

Он мгновенно забыл про пленного, будто того и не было. Мысли метнулись, анализируя новую информацию.

Засады по городу…. На кого?

Получается, у Крешника, что — есть свой план? Ведь Антиквар в тюрьме.

Или он продолжает замысел? Это укладывается в логику Тенебриса, который явно не собирался подыгрывать Марте Траувен.

Игра стала сложнее, Безликий Шут постоянно повышал ставки…

В этот момент во двор въехала наемная карета. Из нее выглядывал школяр. Ни говоря ни слова, Вир вскочил на подножку и крикнул извозчику.

— В Конуру! Гони!