Гончие забвения

Глава 29

Безгласная затихла на своей половине. Треск поленьев в печке смешивался с тяжелым дыханием школяра. Он молча кусал губы, сжав кулаки, глядя в пол. Потом слова прорвались сквозь стиснутые зубы, сдавленно и горько.

— Я уезжаю. Домой, на юг. Билеты покупал на вечерний дилижанс.

Вир сидел, откинувшись на спинку, наблюдая за танцем теней на потолке. Медленно перевел на него взгляд, нахмурился.

— Отчего так? В тепло потянуло?

— Она сказала… — голос Стефана дрогнул. — Анна. Назвала вруном. С чего-то взяла, что я женился, на другой, — он горько усмехнулся. — Но у меня даже в мыслях не было…

Вир кивнул, медленно. Недовольно цыкнул губой.

Н-да, неловко вышло. Ложь о свадьбе, которую он придумал, чтобы отвадить настырную девицу, пожалуй, была излишней. Школяр и так хорошо держался, кремнем. А вот теперь, брошенные тогда слова, казавшиеся гениальным средством — вернулись бумерангом, ударили по живому.

— И с Альрихом… вы правы, — продолжал Стефан, все больше распаляясь. — Он меня живьем в землю зароет за этот флигель. Придется отца просить, деньги занимать. Замордует до смерти.

Вир достал фляжку, открутил пробку. Понюхал содержимое и, со вздохом, отставил на тумбочку, ощущая странную тяжесть на душе.

Профессор Альрих — упертый баран. Нудный тип, старой закалки. Трясется над своими фолиантами, словно бес над порабощенными душами. Хотя, пара стоящих экземпляров у него безусловно имелась… то есть — была.

Стефан бросил горько, вдогонку.

— Все равно отчислят меня.

Вир спохватился, откашлялся.

— Не отчислят, — попытался сделать так, чтобы его голос звучал твердо. — Я поговорю с этим… Альрихом. Устрою все.

Он задумался, почесал подбородок, прикидывая необходимую сумму. С деньгами дела обстояли не так радужно. Покупка информации, взятки аптекарям, пополнение запасов… этот проклятый город высасывал золото быстрее, чем Зерцало — души. Сбережения из Лейтарии таяли с непредвиденной скоростью.

Вир покрутил перстень, мысленно перебирая уже опустошенные тайники. В нем боролись противоречивые чувства…

— У меня последний курс! — вдруг выкрикнул Стефан. Его ноздри раздулись, в глазах блеснули слезы ярости и бессилия. — Я… смотрю на это вот все. На зашитые рты. На мертвяков. На людей, которых пожирает скверна. Не хочу этого! Не хочу быть мистиком!

Вир медленно поднялся с кровати, сгорбившись, глядя на собственную тень, которая взметнулась на стене гротескной и уродливой сущностью.

— Не хочешь быть мистиком? — его голос резал как лезвие. Он обернулся к Стефану. — А кем ты тогда будешь? Кормом? Я недавно видел, что стало с тем, кто отрекся от себя, — слова звучали глухо, будто из-под земли. — Его пустоту использовали, превратили в сосуд, — он сделал паузу. — Готовый принять любую волю… бесов.

Стефан вскочил.

— За мной и так падший попятам идет! — выкрикнул он. — А я даже до дома не успею доехать! Матушку не увижу!

Вир прищурился, посмотрел на школяра, будто впервые видел его. В его сознании щелкнул какой-то выключатель, задвинувший на задний план нелепое чувство вины.

— Стоп. То есть ты знаешь, что доехать не успеешь… но билеты на дилижанс все равно приобрел?

Он будто не выспрашивал детали, а пытался констатировал абсурдность ситуации. Смотрел на школяра, как на любопытное, но нелогичное природное явление.

Стефан замер. Потом рухнул на стул, будто потерял опору.

— А что мне остается делать? — прошептал он. — Я хочу уехать. Забыть все. Просто… забыть.

Вир медленно подошел к окну. За стеклом шел снег, медленно кружились хлопья. Тучи низко висели над Тальграфом. Прорехи в них были узкие и рваные — будто глаза неведомой твари.

— Сильфида может услышать твои слова, — произнес он, не оборачиваясь.

Стефан фыркнул.

— Да мне уже плевать, — сказал он то ли с горечью, то ли с вызовом.

Внезапно скрипнула дверь. Та, что вела в соседнюю комнату. В проеме возникла Элис-ар, в своем черном облегающем платье. Она стояла неподвижно, смотрела на Стефана. Не с жалостью или осуждением. А как на равного. Словно чувствовала, что в нем тоже что-то сломалось.

Как и в ней самой.

И Стефан почувствовал ее взгляд, обернулся. Они походили на людей, которые стояли на краю обрыва, взявшись за руки…

Вир взмахнул рукой, отсылая Безгласную обратно.

Дождался, пока она скроется в своей комнате. За это время взвесил все.

Правда об уже оплаченном долге обездвижит школяра. Страх как мотив — инструмент сомнительный, ненадежный. А вот если щедро приправить его ложной надеждой…

— Так и быть. Обещаю тебе. Я найду, чем откупиться от Леля, — ложь далась неожиданно легко. Ведь он уже откупился, а значит — сдержал свое слово. — А пока, не думай уезжать. Ты пригод… без тебя нам не обойтись.

Стефан поднял глаза, будто не веря ушам.

— Без меня?

— Так и есть, — Вир взял одну из книг, повертел в руках. Заметив, что держит ее вверх ногами — отложил в сторону. — Помощь твоя нужна… Элис-ар, — он оживился, отыскав подходящую причину. — Показывай все, что нарыл в архивах. Я изучу и… мы проведем ритуал, снимем проклятие.

За стеной, которая разделала номера, кто-то громко вскрикнул. Послышались тяжелые шаги, взволнованные голоса. Кто-то пробежал по коридору, по направлению к их двери.

Она распахнулась, на пороге стоял бледный Ларс.

— Мистик, там… в соседнем номере… — он был явно напуган.

— Не сейчас! — рявкнул Вир, стукнул тростью о кровать.

— Но там мертвые! Двое! И, знаешь… у одного та-акое лицо…

Подсвечник глухо ударился о косяк, Китобой тут же ретировался.

Вир посмотрел на Стефана. Тот сидел на кровати, плечи школяра были чуть приподняты, а в глазах появились едва заметные искры интереса.

Стефан перебирал записи. Среди них мелькали и рисунки. То самое существо, которое они видели в Девятом Оазисе.

— Ну? — нетерпеливо проворчал Вир. — Поделишься со мной?

Вир полулежал на кровати у окна, облокотившись на изголовье и обложившись заметками. Рядом на тумбочке стояла отрытая фляжка, источая едкий запах полыни, но он почти не вспоминал о ней. Изучив очередной листок, он делал пометки, откладывал его в сторону и переходил к следующему.

Ему никто не мешал — Стефан и Элис-ар ушли обедать и забрали с собой Ларса.

Подчерк школяра был образцовым, почти без помарок. Рисунки отличались точностью, вниманием к мелким деталям.

В руки попал отрывок из Бестиария Скорны, автор-ворсаец, но доподлинно не установлен, страница пятьдесят три:

«…не агрессивна в привычном понимании шаманства. Не питается плотью или страхом своих врагов. Явилась в образе долговязой ремесленницы с неестественно длинными конечностями, пальцы коей уподоблены шилу или веретену. Предпочитает тенистые, болотистые места. Лик всегда сокрыт, именована мной «Швеей» (лат. Sarcinator).»

Следующим был отчет мистика Кэрба Наэды, третий год правления Императора Элиаса:

«…столкнулся с феноменом в деревне Усть-Ярвен. Местная знахарка (ведьма?), уличенная в чернокнижие, навела порчу на должностное лицо. Войт округа онемел, не мог издать ни звука, хотя язык и гортань были целы. Осмотр жилища показал… место ритуала… (не разборчиво. Прим. Стефана) для призыва… окуривала цветками чертополоха. Попытка снятия… появилась на краткий миг тенью… в руках — иглы.»

Под текстом была изображена горящая жаровня и исходящий от нее густой дым.

Вир взял следующий листок.

Выписка из дневника чернокнижника, алхимика-адепта, известного под именем «Трещина», листы не нумерованы:

«…не нитью шьет, а самой бесовской жилой. На деле оплетает волю жертвы, прирастает паразитом. Обращает вспять приобретенные навыки. При грубом воздействии отзывается (проверил, получил порез). В худшем варианте калечит и ломает свою жертву (проверил, использовал серебро. Слова — жертва еще жива — зачеркнуты). Но как добыть знание о прерывании цикла? (вопрос на полях). Купить на ярмарке часы, да пряников, привезти еще угля, заманить какого-нибудь мальчишку (коряво нумерованный список дел).»

Под ним лежал схематический рисунок, оставленный в деле «Красное сито». Заверенный печатью лейтарского корректора первой степени, сеньора Гилье Виеро, тюрьма близ Бранджа (ниже, описание рисунка):

Угловатый, сделанный чернилами набросок. Долговязая, исхудалая фигура раба, сидящая на корточках. Вместо головы — песочные часы, перечеркнутые крест-накрест жирными линиями. Вместо пальцев — длинные иглы, которыми он пронзал что-то человекоподобное, бесформенное, лежащее у его ног и помеченное множеством точек (проколов?). Внизу была нарисована шкала со штрихами из схематичного изображения кукол, в разной стадии готовности.

Подпись к рисунку гласила:

«Барон прошит. Рисунок составлен по ощущениям королевского скрибентария. Но в описаниях упускается главное — ярость процесса. Это не механический труд. Это одержимость. Возможно, это и есть истинная природа сущности — не страж тайны, а ее раб. Время для него циклично — это бич его и проклятие.»

Оставалась последняя не просмотренная заметка, буквально клочок, с неустановленным источником:

«Искала в архивах дело по «Немой невесте» из Реджиса. Тот же почерк. Там жертву нашли с куклой в руках. Ее подруга отделалась порезами. Думаю, причина — серебряная брошь. Тело привезут в пятницу, буду вскрывать. Да поможет мне Господь.»

…Подброшенный в воздух ворох листков, разлетелся по комнате. Вир с наслаждением выпрямился, до хруста потянул позвоночник. Потом промочил горло настойкой, убрал фляжку в карман. Подушечки пальцев слегка покалывало от напряжения.

Осталось отправить «клопов» на рынок за покупками.

И можно снимать проклятие.