Гончие забвения

Глава 18

Ранний вечер втиснулся в кабинет профессора Альриха и затаился в углах, куда не дотягивался желтый свет. Раскаленная лампа воняла маслом, но Вира это мало заботило — он лишь отодвинул подальше фляжку с настойкой, на край массивного стола.

Пришлось опять поменять позу, спина одеревенела от много часовой работы. Правая глазница затекла и превратилась в камень — в ней намертво засел холодный ободок монокля. Левую руку оттягивала тяжелая лупа с костяной ручкой. Увы, профессор Альрих тяготел к внушительным, а не изящным инструментам. Приходилось с этим мириться.

Под увеличительным стеклом, в круге резкого света, который фокусировала сфера из горного хрусталя, лежал обломок зеркала, купленный у хромого. Но Вира интересовала не отражающая поверхность, а изнанка. Там, на потрескавшейся амальгаме, заточенным ногтем нацарапали нечто мелкое, что могло уместиться на рыбьей кости.

Символы, не буквы. Южная вязь. Будто следы насекомых или танец песчинок на ветру. Знаки из тех далеких земель, где солнце клеймит кожу, бури душат песком, а люди ездят на горбах неторопливых исполинов.

Вир отложил лупу, потянулся к перу. Он обмакнул его в чернильницу и аккуратно, со скрипом, перенес на чистый лист бумаги несколько значков.

Зашуршал словарем.

— Сар… Эл… — угасающий шепот прорезал тишину. — Родник. Водопад. Или оазис. Кх-м… двусмысленно. И как?

Вир откинулся на спинку стула. Освободил глаз от монокля, надавил на веки, снимая напряжение. Пододвинул лист, на который ранее перенес схему, обрамлявшую южную вязь.

Паутина тончайших линий, дуг и черточек. Они пересекались, сходились под неожиданными углами и образовывали узор, кружево или шараду…

Нет.

Карту созвездий.

Юродивый из лепрозория оказался ох как не прост. Уже в заключении, он где-то раздобыл осколок и методично нацарапывал дверь — месяцами, обломком собственного ногтя. А когда закончил — тихонько ушел, заперев ее за собой.

Но как не старайся, идеально не будет. Главное знать, где искать.

Вир оглядел заваленный стол, в поисках нужного инструмента. Астролябия, угольник… вот он — атлас созвездий. Раскрыл его на разделе Кальфарии, начал сверять…

Пусто. Абсолютный ноль. Совпадений не было.

Вир глотнул из фляжки, прижал ее ко лбу, ощущая холодок и одновременно — запах раскаленного масла от лампы…

Обругал себя последними словами.

Схватил атлас и листал почти до конца — пока не начались диковинные и незнакомые схемы звездного неба, гораздо южнее кальфарской империи.

Вот оно. Скопление Змееносца. Его надвое рассекала комета Песчаного Волка в девятую луну года.

Значит не водопад, не родник — оазис.

Девятый оазис.

Вир чертил линии, переводил знаки. Он вскрывал слои защиты методично, с упорством медоеда, разрывающего когтями дразнящий термитник. Заполучил очередную фразу, он сверялся со справочником, и плел вокруг нее собственный кокон, добавляя слова на лейтарском и оккультные символы.

Щелчок прервал его работу.

Предвестник.

Вир посмотрел на кость летучей мыши на краю стола, на специальной подставке. Рядом гипнотически тикал метроном. Это он сбился секунду назад, будто подавился собственным ритмом.

Щелк… щелк… щелк…

Рука Вира замерла над графиком, находясь в нужной временной точке. Глаза следили за маятником.

Щелк…

Мятник вдруг вздрогнул, завис — будто подхваченный невидимой рукой. Всего мгновение, один нервный такт — и ритм снова восстановился, став монотонным и равнодушным как завывающий на улице ветер.

Вир сузил глаза, молча поставил на графике очередную точку. Пятнадцатый сбой, равные интервалы, четко по дуге. Данных достаточно, теперь не сложно будет предугадать, когда колокол пробудится в следующий раз.

Осколок и кость. Два предмета абсолютно разной судьбы. Один — творение руки человеческой, другой — возник по воле случая. И тем не менее, сегодня им суждено сыграть в унисон.

Вир отложил пер и глотнул настойки. Потом потер ладони, как бы это мог сделать гроссмейстер перед началом захватывающей партии. Медленно обвел взглядом хаос на столе, собираясь с мыслями. Главное, ничего не забыть.

Зеркало в кабинете подойдет идеально — Стефан отполировал его до блеска. С помощью кальки нужно перенести символы на раму и можно начинать…

Ритуал поверх ритуала.

Вир усмехнулся. Обратить творение против создателя. Классика лейтарской школы.

Кабинет Альриха напоминал запечатанную гробницу. Щели в дверях плотно заткнуты, окна наглухо задернуты. Плотную тишину прорезали сухие щелчки метронома. Ровные, как пульс ожившего мертвеца.

Все жители флигеля собрались здесь.

Вир сидел прямо перед зеркалом. Неподвижно, положив обе руки на набалдашник трости. Его пальцы оглаживали давно изученные трещинки, сохраняя связь с реальностью. Он не поворачивал головы, но видел и контролировал все и сразу. Как паук в центре своей паутины.

По правую руку от него сидела Безгласная. Безжизненная. Кукла, которую кинули на стул и забыли до поры. Глаза открыты, в них — ни огня, ни омута. Только выжженая степь.

В отражении зеркала тревожно танцевали свечи. Расставленные по двойному кругу, по сложной схеме, они подрагивали будто на ветру, которого здесь быть не могло. Раму зеркала испещряли линии — итоговые формулы, переведенные на язык Зерцала. Не слова или слоги в привычном смысле. Скорее — универсальные образы, понятные в том числе и по ту сторону.

За зеркалом, бледный как полотно, замер Стефан. Его скрюченные ногти вцепились в ту самую кость будто зубы дворового пса. Губы беззвучно шевелились, сверяя внутренний счет с щелчками метронома. Глаза, расширенные от напряжения, бегали по листу с отметками о сбоях.

Школяр держался достойно. Должен справиться.

Где-то за спиной, на самом краю кругу, замер Ларс. Свеча в его руке подрагивала, отбрасывая на стену карикатурную тень от усов. Свечу вручили ему специально, заставили держать под страхом. Поймали рыжего как крысу в капкан. Руки заняты, рот на замке. Не сбежит, не сорвет процесс своей глупостью.

Щелк… щелк… щелк…

Вир мысленно вел собственный счет. Он уже чувствовал приближение точки замыкания. Не ушами — кожей. Ноздрями. Ощущал, будто запах озона перед ударом молнии.

Щелк…

Внезапно Стефан поднял взгляд. Его глаза были полны немого ужаса. Он дошел до нужной черты и понял, что теперь должен сделать следующий шаг. Он пошатнулся, будто не ощущая ног.

Вир встретил его взглядом.

Давай.

Лицо Стефана исказила гримаса решимости. Он зажмурился, сжался, как перед прыжком с обрыва. И переломил кость пополам.

Хруста не было.

Был удар колокола вселенской мощи.

Единый, всепоглощающий — десятилетиями копившийся в медном чреве — он разом выдохнул всю свою ярость.

Миг застыл.

Превратился в крошево из щепок, обрывков штор и ошметок книг. Где-то позади сорванная с петель дверь разбивалась о стену. Куски штукатурки парили в воздухе, будто содранная кожа. Доски пола выгнуло волнами, как палубу тонущего корабля.

Мир перевернулся.

Но люди остались невредимы в эпицентре хаоса.

Вир все рассчитал верно.

Он взял Безгласную за руку и подвел к зеркалу. Звуковой удар взбил его поверхность, превратил в мерцающую рваную рану.

Они прошли первыми, им на пятки наступали еще двое.

Холодная гладь поглотила всех четверых.