Гончие забвения

Глава 26

В кабинке для исповеди горела лампадка, царил уютный полумрак. Вир сидел на потертой скамье, обивка которой источала стойкий запах ладана. Он склонился к занавеске на входе, раздвинув плотную шерсть, прильнул к щелке.

Снаружи ревело пламя, пожирая деревянные перекрытия. Из-под купола падали горящие головешки. Клочья пепла, черные и бесформенные, растворялся в лужах крови. В дыму хаотично носились людские тени. Они кричали и метались, будто души грешников, на которых устроили охоту владыки адских чертогов.

Мертвяки Леля, с рычанием, леденящим душу, гоняли чернь по горящей церкви. Тех «везунчиков», которые в момент перехода оказались захвачены пузырем иллюзии. Часть уцелевших отчаянно пыталась обороняться за алтарем. Ими руководила Сивилла, ловко размахивающая костью, словно дубиной.

Рядом с ними, на столбах, висели пленники старухи — «дары» для короля. На них в суматохе никто не обращал внимания.

Вир не мог остановить это бессмысленное, варварское кровопролитие. Поэтому, пользуясь случаем, изучал повадки мертвяков, их тактику ведения боя, слабые места.

Его наблюдения прервали осторожные шаги за перегородкой. На другой половине исповедальни скрипнул стул. Шторку на оконце отдернули, в ячейках обрешетки возник безобразный, растянутый рот.

— Исповедаться пришел? — прошипел Лель. — Или Страшный суд здесь устроить?

— А это как пойдет, — отозвался Вир. — Что за суматоха? К празднику готовитесь?

— Будто сам не знаешь, — проворчал падший. — Зачем еретичку с собой притащил? Она мне весь иконостас разворотила.

— Пока щука в озере, рыбы не спят, — подначил Вир — Смотри, низвергнет тебя старуха. Паству твою, мертвяков, с пути истинного собьет, ересь среди них распространит.

— Не богохульствуй мне тут, лейтарский иуда! — взвизгнул падший. — Ведьма хоть и сильна, но сейчас оторвана от своего глубинного источника. Здесь я в своем праве.

— Это может пригодиться, — едва слышно пробормотал Вир.

— Что?

— Со старухой, говорю, что делать будешь?

— С собой заберу, в Зерцало. Там видно будет, — Лель растянул рот еще шире. — Ладно, если мы закончили…

— Погоди, Лель. За мной долг. Забирай вот того, что посередке на столбе висит.

Лель на пару секунд исчез. Когда появился — довольно прицыкнул.

— Этот хорош! Черен душой — как червивое яблоко. Отличный слуга выйдет. Чувствую, что распоряжаться им ты имеешь право.

— Полное. Это дары мне, — кивнул Вир. — Душа предателя, еще теплая. Гораздо интереснее, чем скучная душа школяра. Наслаждайся.

Лель уважительно качнул головой.

— Что ж, тогда по рукам. Бывай…

— Погоди… теперь ты у меня в долгу.

— Что? — голос Леля звучал озадаченно.

— Я предоставил тебе улучшенный товар. Плюс старуху-еретичку. А ты — что?

Падший усмехнулся.

— Хитрый ты. Ладно, так и быть. Прощай…

— Еще одно. Гарантии какие?

— Гарантии? — рассвирепел Лель, его голос зазвенел, как лопнувшая струна. — Ты требуешь гарантий у меня?

— Я должен быть уверен в тебе, — Вир внезапно понизил голос, поманил пальцем. — Послушай…

Лель повернулся, прижался ухом к решетке.

Вир молниеносно просунул руку в окошко, вцепился в прядь спутанных волос. Дернул что было сил, вырвал клок с корнем.

— Ах ты поскудник! — взвыл Лель.

Из решетки повалил черный дым, пахнущий тухлыми яйцами и горелым маслом.

Иллюзия вздрогнула, бурно отреагировала на его боль. Реальность поплыла, раздалась кругами, словно потревоженная водная гладь. Тени исказились, взметнулись, как живые. Крики скомкались, распались на отдельные звуки…

Пламя костра взревело, рассыпалось искрами.

Вир стоял перед ним, держа в одной руке серп, в другой — светлую прядь волос.

Старуха исчезла, лишь перевернутый котел напоминал о ней.

Старший и Бойл крутили головами, ничего не понимая. Лучник провис на веревках, обмяк протухшим овощем. Его плоть обуглилась и почернела.

Толпа на трибунах изрядно поредела. Часть исчезла, захваченная иллюзией. Те, кто остались, дрожали от возбуждения и страха.

— Король принял дары! — выкрикивали одни.

Им выли в ответ.

— Дань — не реке! Он не наш!

Раздался вскрик — кто-то бросился на другого с обломком кости. Вмешался третий. Подбегали еще люди, втягивались в кучу малу. Кулаки, камни, заточки — все полетело в ход. Воздух звенел от злобы и страха. Схватки вспыхивали на ярусах, тут и там.

Стая начала рвать саму себя.

Сторонники короля быстро отсекли мятежников, окружили Вира плотной толпой. Действовали жестко, смело, чувствовалась выучка. Они были из тех, кто в момент коронации находился ближе к арене, занимал лучшие места. Они не колебались, не спрашивали, лишь выкрикивали свои имена и клички, который Вир не запоминал.

Видать, местная элита стаи имела свои счеты с сивиллой.

Руководил хмурый тип с изъеденным оспой лицом.

— Паланкин, живо! — зычно крикнул он. — Я — Щербец. Садись, король!

На арену выволокли деревянную конструкцию — укрепленное на шестах кресло. Его окружал каркас из палок, обтянутый поперек тяжелыми шкурами. Грубое, но прочное средство передвижения, достойная защита от случайного камня.

Вир не кочевряжился, взгромоздился на «трон», окинул взглядом толпу.

Крикнул хрипло, но уверенно.

— Там! — указал на столбы. — Освободить моих людей!

Щербец тут же продублировал. Веревки вспороли ножами, сдернули пленников, швырнули им оружие. Старший, с окровавленным лицом, подхватил без раздумий, встроился в ряды носильщиков паланкина. Бойл хромал следом, стучал деревяшкой, черти плясали в его глазах.

Вверх взметнулись рваные, черные стяги. Толпа вокруг взревела так, что с потолка посыпался песок. Вир встал во весь рост на качающейся платформе. Его увидели многие, еще колеблющиеся, не участвующие в схватке. Они прониклись моментом, начали стекаться вниз, пополняя ряды сторонников.

Вир нашел взглядом Щербеца.

— Веди! — он взмахнул рукой. — Туда, где работал ваш Негодный король! Где печи дымят и олово брызжет. Где началась болезнь стаи, — и бросил, напоследок, уже тише. — И шляпу с тростью мои разыщите. Немедленно!

Щербец на мгновение запнулся.

— Сделаем, как же без этого. А ну пошли!

Его слова сработали как плеть.

Люди схватились за жерди, за факела, за колья. Паланкин рванул с места, Вир упал в плетенное кресло, вцепился в подлокотники, перевел дух.

Начался головокружительный забег по лабиринту. Его будто снова понесло потоком. Сырые пещеры сменялись кирпичными подвалами, в которых обитатели копошились на грудах мусора, будто навозные жуки. Провалы канализационных коллекторов со зловонными испражнениями, а потом вдруг — оплывшие комнаты заброшенных квартир, где на обоях не было места от оккультных символов, призывающих бесов во спасение.

Мир мелькал, как в дурном сне. Подземелье не помнило дорог, оно их переписывало. Иногда Виру казалось, что они тут уже были. Но где-то горели факела не в тех местах, где-то появлялся раздутый мертвец, которого раньше не было, или в углу стояла раздолбанная детская кроватка.

Вир наблюдал, впитывал, подгонял людей окриками. Старший и Бойл тащили носилки наравне со всеми. Тяжело, стиснув зубы. Один с перекошенным лицом, второй — отстукивая костылем бешенный ритм. Но ни один не отстал. Их яростное сопение передавало острое желание поскорее вырваться из этого ада.

Внезапно что-то изменилось, паланкин замедлил ход.

Запах. Он стал не только гаже, но и опаснее. Едкая, сладковатая вонь, как от гниющего мяса.

Но это было не оно. Вир узнал его, безошибочно.

Ртуть.

Ее пары висели в воздухе, тяжелые, как туман над болотом. Воздухом было трудно дышать, он давил металлической пылью, обжигал горло.

Подвал впереди был выдолблен в сыром грунте, он никогда не знал солнечного света. Только чадящие факелы, воткнутые в глину, обломки кирпича и даже черепа. Их пламя дрожало, отражаясь…

В тысячах глаз.

Это были зеркала.

Вир спешился, прошелся по помещению, осмотрел столы.

Осколки валялись везде. Пластины олова. Куски негодного стекла, покрытые пятнами и царапинами. Прислоненные к стенам, лежащие на грубых столах, вмурованных в пол. В каждом — уродливый, искаженный мир. В одном мелькнула тень сгорбленной спины, в другом — пустота слепого стекла, в третьем — гротескная улыбка кого-то из носильщиков паланкина.

Бракованный продукт. Его бросили здесь, оставили за ненадобностью. Все годное давно вывезли.

Алхимический цех, здесь производили амальгаму. Дьявольскую смесь, что намертво схватывает стекло с серебром или оловом. Судя по наплывам на печах — экспериментировали с медью и цинком.

Продукт на любой вкус, под разные потребности.

Щербец вышел из толпы, словно тень. Учтиво подал знакомые предметы. Шляпа помятая, но целая — Вир сразу водрузил ее на голову. Трость холодная, легла в ладонь как продолжение руки, вернула ощущение контроля.

— Сколько я пробыл здесь?

— Одни сутки, король. Наверху утро.

Вир кивнул, напоследок обвел взглядом подвал. Осколки в пыли, печи с застывшим металлом, прилипшие к плошкам кисти, следы от ящиков. Мертвое место, выпитое досуха.

Одного не хватало — скверны. Значит, не здесь. Где-то еще.

Приказал Щербецу.

— Здесь… ничего больше не трогать. Завалить вход, замуровать наглухо. Ничего не должно выйти отсюда. Понятно?

Щербец кивнул без лишних слов.

— Ты остаешься за главного, — продолжил Вир. — Наведи в Норах порядок. Объедини стаю. Кто против — убеди. Или выкинь в реку. Мне все равно.

Тот поклонился, опять молча. Глаза — холодные, как камень. Принял приказ, как испытание.

Вир взгромоздился в паланкин. Поднял воротник, вжал шляпу по самые брови.

— Живо тащите меня отсюда. В Оловянный Горшок.