Гончие забвения

Глава 39

Вир сидел за столом, привалившись к холодной стене. Его пальцы лениво катали пробку от фляжки по дряблой поверхности столешницы. Туда, сюда. Слова, которые он готовился сказать, были тяжелыми и не хотели складываться в нужный порядок.

Где-то за толщей камня, на улице, завывал ветер, втягивая город в новую метель. Окон здесь не было, только вентиляционная решетка под потолком, размером с ладонь. По его внутренним ощущениям прошел уже не один час, наступил поздний вечер. Часы, проведенные в заточении, тянулись как смола.

Напротив него сидела Элис-ар. Отодвинутся она не могла, даже если бы и хотела — лавка была прикручена к полу. В ее тонких пальцах был зажат кусок сушеной груши — подачка от Ларса. Рыжий, к его удивлению, оказался запасливым хомяком и, после того как Вир запретил прикасаться к оставленной Мартой еде, снабдил всех сушеными фруктами.

Элис-ар отрезала ножом крошечные ломтики, аккуратно клала их в рот. Метательный клинок явно не подходил для подобной задачи, но у нее получалось. Она жевала вяло, апатично, время от времени выплевывая на пол жесткие волокна. Взгляд — отстраненный, будто она была погружена в глубокую медитацию.

Но Вир знал: это обман. Слегка переигрывала.

Она была слишком молода, чтобы контролировать все микродвижения, а он — слишком опытен, чтобы не видеть разницы. Ее выдавали глаза. В них бушевала буря — стремительная, яркая работа мысли. Ворсайка окончательно пришла в себя и теперь решала единственную задачу.

Как сбежать.

Не отсюда, а от него. От всех них.

Наивная дурочка.

У двери, возле массивной створки, копошились Ларс и Стефан. Они пытались разговорить Нильса. Оказалось, тот не ушел вместе с молчальниками. Получив приказ контролировать заточение, он воспринял его с идиотской буквальностью и теперь сидел снаружи, как цепной пес на привязи, готовый провести так всю ночь.

— Вот смотри, Нильс, — горячился Ларс, пытаясь спровадить помощника Марты, чтобы получить доступ к замку. — Допустим, сеньоре Траувен внезапно понадобится… ну, не знаю… апельсин. Круглый такой, оранжевый.

— Она любит их, — донесся из-за двери приглушенный голос.

— Вот именно, — обрадовался Ларс. — А тебя рядом нет. Кого она на рынок пошлет? Какого-нибудь увальня, который и апельсин от репы не отличит!

— Не могу уйти, — уперся Нильс. — Время позднее. Молчальники уже покинули бойлерную. Они сняли маски.

Стефан жестом остановил Ларса.

— А если эти твои молчальники решат проверить гостей? Не боишься сидеть там один?

— Нет, им нельзя в это крыло. Ночью они охраняют внешний периметр. Ну и по крематорию шастают.

Стефан ударил кулаком по ладони, что-то быстро зашептал Ларсу на ухо.

Тот кивнул.

— Слушай, Нильс. А сам-то ты как бы вышел отсюда, если бы хозяйке срочно понадобилось твое присутствие?

— Я бы воспользовался проходом в часовню Святого Лазаря, — почти сразу ответил тот, явно гордый своим знанием. — Спустился бы в «Пепельную Крипту». Потом по служебному туннелю…

Вир перестал слушать. Он сделал глоток из фляжки, но, перед тем как проглотить, покатал обжигающую горечь по языку, будто вытравливая последние сомнения. Затем с силой завинтил крышку и с глухим стуком поставил фляжку на стол, между собой и Элис-ар.

Сцепив руки в замок, не мигая уставился на нее.

— Я хочу рассказать тебе одну историю, — начал он хрипло, следя за плавными движениями ножа в ее руках. — Про одну девочку. Она была из знатного клана, владеющего бескрайними пастбищами. Дочь младшего сына вождя, предки которого были жрецами Скорны. Ее отец не мог унаследовать власть, его ждал путь шамана крови.

Нож в ее руках дернулся, срезав толстый, неаккуратный ломоть.

Вир продолжил, не меняя тона.

— Так вот, эта девочка… больше всего на свете она любила лошадей. Сильных, диких, не знающих узды. Она могла часами смотреть, как их объезжают. Иногда в седле был ее отец. По понятным причинам, он редко виделся с дочерью. И, как это часто бывает, в памяти обоих остались лишь самые яркие вспышки этих моментов.

Нож замер, не дорезав сморщенную мякоть.

Вир повертел фляжку в пальцах.

— Одно из таких воспоминаний — целый день, проведенный вместе. Отец тогда подарил девочке прекрасный, сшитый на заказ, костюм для верховой езды… — он крепко сжал фляжку, костяшки его пальцев побелели. — Кстати. Мое личное мнение — он тебе отлично подошел.

Она ударила с такой скоростью, что он едва успел среагировать. Лезвие с хрустом пробило металл фляжки насквозь, но не достало до его кожи. Едкая полынная настойка хлынула на стол, расплываясь темным пятном.

Растекшийся резкий запах стал его ответным ударом — подлым, бьющим точно в больное место.

Он знал, что сейчас она видит перед собой лишь черствого мистика, вскрывающего ее душу. А запах полыни для нее — это запах тюрьмы.

Его расчет оказался верен. Элис-ар не выдержала, отшатнулась, с грохотом свалившись с лавки. Но тут же вскочила на ноги, как пантера. Дикий, гортанный крик вырвался из ее глотки.

— Что ты знаешь про моего отца?!

«Клопы» у дверей замерли. Вир резким движением остановил их, сам оставаясь сидеть. Его руки лежали на набалдашнике трости. Он говорил ровно и спокойно, будто вел семинар в университете.

— Позволь, я продолжу. Но сокращу историю, до известных нам фактов, — он с сожалением отставил в сторону пробитую фляжку. — После того, как сработало родовое проклятие, твой отец покинул клан, уже будучи сильным чернокнижником. Он оттачивал мастерство на чужбине, пока не достиг уровня ересиарха.

Она ловила каждое его слово, дыхание ее сбилось. И Вир кинул ей ту правду, которую она так отчаянно искала и так боялась услышать.

— Он переоценил свои силы. Заигрался с духами Скорны — так вы называете Зерцало. И ты поняла это, когда нашла его здесь, в Тальграфе. Под именем Тенебриса Вектора.

— С чего ты взял? — ее ярость была бутафорской, голос предательски дрожал.

Вир нахмурился.

— Я был в его антикварной лавке. Видел круг из соли и угля. Вокруг зеркала, в котором лишь одно воспоминание, — он тяжело вздохнул. — Ваше. Общее. Почти стертое.

— Я тоже нашла его, — вдруг выпалила она, и слова понеслись сами, словно прорвал плотину. — Но он… он был не отцом. Лишь раз он был собой, когда кричал во сне, в своей комнате. Чужим словом, именем…

На ее глазах выступили слезы. Нож в ее руке дрожал.

Вир положил руки на мокрую от настойки столешницу.

— Знаю. Я догадался, как и ты. И скажу — твой отец до сих пор борется. Именно поэтому вселившийся в него эгрегор не может просто… стереть тебя. Как живого свидетеля.

Элис-ар не могла отдышаться. Годы молчания и одиночества давили на нее.

— Я нашла его здесь… прошлой зимой, — ее взгляд уставился в стену, видя что-то за ее пределами. — Сразу поняла — с ним твориться что-то неладное. Хоть мы и мало общались… Думала, он повредился рассудком, из-за неправильно проведенного ритуала … а не что он — буквально не тот, кого я знала…

— Он раскусил тебя. Наложил первичное заклятие и упек в тюрьму.

Она качнула головой.

— Не сразу. Сначала я не подала вида. Пыталась понять… выкрала одного из ваших мистиков, чтобы он объяснил… но того интересовал лишь эгрегор. Я не сдержалась.

— И Тенебрис узнал.

— Да. Он заткнул мне рот проклятием и оставил в том месте… где я допрашивала мистика. А потом сообщил страже.

Вир кивнул.

— Элегантно, в его стиле. Обезопасил себя, использовав твой поступок против тебя же.

Он поднялся и подошел к ней вплотную, игнорируя нож.

— Чей эгрегор управляет твоим отцом?

— Я уже раз доверилась мистику, — ее губы исказила гримаса. — Не повторю этой ошибки.

Вир не стал торговаться.

— Думаю, узнав имя, я смогу помочь твоему отцу, — прозвучала отточенная ложь из его уст. — Вспомни. Что именно он кричал во сне?

Элис-ар сжала нож так, что на пол упала капелька крови.

— Имя беса… Нерезиэль.

Вир почувствовал, как у него дернулся висок. Он отшатнулся, прошелся по гостиной.

— Безликий Шут, — прошипел он. — Что ж… теперь многое понятно.