Гончие забвения

Глава 10

Лестница вела отряд на пятый уровень. Сержант неловко оступился — фонарь вырвался из его рук, ударился о ступени и разлетелся вдребезги.

Пламя янтарной каплей застыло в воздухе…

…И тут теплый воздух ударил в лицо смесью запахов кухни и людского гомона.

— Вот же черт! — Бойл шатаясь слазил под стол и продемонстрировал присутствующим разбитое горлышко. — Сука, вдребезги!

— Эй, хозяин! — Мортен привлек внимание лысого толстяка с железной цепью на груди, следящего за порядком из-за стойки. — Если через три вздоха кувшина передо мной не будет…

Вир откинулся на спинку стула. Было хорошо от выпитого. Капитан, конечно, дурак, но в вине разбирался. Вкусно пахло пережаренной с чесноком рыбой. В углу на кривом стуле монотонно бренчал слепой лютнист, но мелодию заглушали пьяные выкрики гвардейцев. Маленькие закопченные окна едва пропускали свет. Утро? Или вечер?

Чадили лампы — в желтоватой дымке сновали служанки в поношенных платьях, ловко уворачиваясь от нахальных рук.

Вир, позевывая, проверил карманы. Крошки, мелочь. Должно быть что-то еще.

Ухватил за руку пробегающую служанку.

— Принеси зеркало.

И сам удивился собственной просьбе.

— Не держим, — презрительно хмыкнула та и убежала.

— Тише там! — от тяжелого кулака трактирщика на стойке забренчали кружки. — Нечего ставить — убирайся вон!

Вир проследил за его взглядом. Двое гвардейцев спорили возле стола с карточным раскладом. Один приплясывал и хлопал себя по ляжкам. Второй растерянно шарил по карманам. Его лицо постепенно растворялось, будто упавший в воду хлебный мякиш, пока не потеряло человеческий облик. Понурившись, гвардеец открыл двери и пропал в слепящем прямоугольнике.

Вир крепко зажмурился и надавил на веки. Круги перед глазами — будто рябь на воде. На полу вздрогнули лужи эля, покатились мелкие монеты, вспышкой плеснулось масло в фонарях. Через мгновение душный ритм таверны без следа поглотил наваждение.

Что-то было не так. В горле резко пересохло. Рука привычно скользнула за пазуху.

— Фляжку потерял, — пробормотал Вир.

Перед носом возникла полная кружка.

— За счет заведения! — дыхания служанки резануло шею будто скальпелем.

Отражение на поверхности кружки слегка запаздывало. Вир пригубил вино и словно окунулся в прошлое. Молодое, лейтарское, его любимое. Развернувшись, он поймал взгляд трактирщика.

Пьяно сощурившись, Мортен подкинул монетку. Пролетев по дуге, она ударилась о край кружки и со звоном отскочила в сторону. Служанка, сидевшая на его коленях, пошло и визгливо рассмеялась.

— До дна! Уговор!

Капитан надменно хмыкнул и залпом осушил стакан, хлопнув дном о столешницу. Его взгляд завис на уровне ее декольте.

— Вот повезет, тогда — наверх! Кидай, стерва.

— Всю память о себе пропьешь, — зрачки служанки сузились в щелочки, точно у кошки. — Немного осталось.

— Да я крепости брал! — зазвенела пустая тара, капитан подпер кулаком кучерявую голову. — Людей — тьма!

Ловкие девичьи пальцы в каплях вина, будто рубинах. Полет монеты в желтоватой дымке. Гомон, угрозы, заливистый смех. Где-то не останавливаясь, били часы, дольше обычного. Вир устало протер ладонями лицо.

Капитан торжествовал.

— Что, съела? Наверх!

— Везунчик! — служанка улыбнулась слишком широко. Треснули уголки рта, обнажились черные десна. — Правда, забвенный.

Они ушли. Вир отвлекся, ощутив на плече чью-то руку.

— Чего скривился? — спросил Тео. — Воду вином разбавили? — балагур рассмеялся.

Вир задумчиво повертел в руке кружку.

— Мне как-то не по себе.

— Точно, — кивнул Тео. — Твое лицо. Ты перепутал маски. Похороны позже, сейчас веселье.

Вир не ответил, внезапно смолкла музыка. К их столу подошел слепой лютнист, в руках он сжимал свой инструмент. Мутные глаза смотрели прямо на медиума.

— Сеньор не пьет, не играет в карты, не кидает кости. Пусть хотя бы закажет музыку, — жирная муха села на лоб слепца — тот не шелохнулся. — Желаете превратить свою жизнь в комедию или трагедию?

Тео растерянно взглянул на свои пустые ладони, будто не находя в них чего-то привычного. Слепец услужливо протянул монетку. На противоположных сторонах шутовские маски — на одной радость, на другой — грусть.

Зал замер в ожидании. Взгляд Тео скользнул поверх толпы, остановился на ком-то. Смущенная улыбка тронула его лицо. Совершив короткий полет, медяк отскочил от стола, описав неестественную дугу, и застрял ребром в щели.

Вокруг стихло даже дыхание.

— Выбор сделан, — подтвердил слепец, его пальцы взметнулись над струнами, томный завораживающий мотив заполнил пространство. Вместе с ним загомонили люди, захлопали половицы, загремела посуда.

Рыжеволосая взялась ниоткуда, Тео пригласил ее на танец. Ее плавность гипнотизировала, одежда источала аромат мяты и лаванды. Тео улыбался глупее чем обычно, будто встретил ту, о ком боялся даже вспоминать. Они ушли на свободное от столов пространство. Местная публика вороньем кружила вокруг рыжей, но та отвечала равнодушием сытого хищника.

…Протяжно рыгнув, Бойл наполнил стаканы. Подвинув один, Вир хотел отрезать себе буженины… серпа не было.

— С оружием нельзя, — строго сказал трактирщик, шаркая по полу деревянным протезом. В одной руке он держал игральные кости, в другой — конец цепи, к которой был пристегнут монах с шипастым ошейником. — Сыграем?

Бойл оживился и потер руки. Вир указал на два пустых стула. Усаживаясь на место медиума, трактирщик брезгливо смахнул веточку сушеной лаванды.

— Стерва незваная.

Монах затолкал цепь под стол, сел напротив Вира.

Служанка принесла сальную свечу, поставила поднос с закусками.

Вир вышвырнул с него еду и сковырнул ногтем грязь.

— На медном подай. Чтобы блестел.

Трактирщик ловко подбросил кости.

— Я — Хозяин, — он дернул цепь. — Там — Третий. Играем по-простому, на большую зернь.

— Идет, — кивнул Вир. — Один момент…

Вернулась служанка, составила тарелки, брякнув подносом о стол. Натертая медь загудела, будто гонг. Вир выдернул поднос из ее рук и приблизил к свече, рассматривая под разными углами. Удовлетворенно хмыкнув, отложил в сторону.

— Отличное заведение, Хозяин. Правда, прислуга — что доярки в хлеву. Повара стоило выдрать за недосол, — Вир прислушался. — Музыкант хорош, слов нет. Струны трет, что кошке хвост дерет.

Звякнула цепь, плечи монаха затряслись. Хозяин дернул щекой и выронил кость.

— Хорош зубоскалить. Вот моя ставка, — перед трактирщиком появилась шкатулка, украшенная самоцветами. Он осторожно раскрыл ее и придвинул к магистру. — Слеза Сильфиды, чистая пустота.

Бойл присвистнул. Вир подцепил черную каплю, в которой искрились звезды, повертел так и сяк.

— Бусина портовой девки, — пролетев по дуге, слеза ударилась о стену и расплескалась безобразной кляксой.

Трактирщик в замешательстве посмотрел на монаха — того корчил припадок.

Вир постучал пальцами по подносу.

— В серьезной игре подделки не ставят, Третий. Или лучше называть тебя Нерезиэлем? — на матовой поверхности отразилась шапка с бубенчиками.

«Раскусил», — голос Безликого Шута раздавался прямо внутри черепа.

Глаза монаха распахнулись — в них не было зрачков, лишь бесконечный океан ужаса, в котором плавали улыбки.

— Удобно тебе? — спросил Вир. — Хотя… сосуд так себе. Еще и в дерьме измазан.

«Оттого и переодели. Теперь он — монах. Искупает грехи», — отозвался Нерезиэль. — «В отличие от тебя, лейтарский иуда».

Монах внезапно закашлялся — изо рта медленно потекла черная жижа. Шут рассмеялся.

«Ну, что — играем? Вот моя ставка».

Рука монаха медленно выползла из-под стола. На бледной ладони лежал костяной стержень, заостренный с конца и отполированный пальцами владельца.

«Этим пером Отшельника заставили дописывать Кодекс», — голос Шута скользил по извилинам мозга. — «Ростовщик даст за него мешок сребреников… или можешь вскрыть им горло, как предыдущий владелец».

Пальцы Вира сами собой скрючились, кость магнитом притягивала взгляд. Вот чем оставили те зазубрины, на посту охраны. Сознание окончательно прояснилось.

— У дворового пса кость отнял? — Вир делано усмехнулся. — Пожалуй, сыграю. Чего хочешь?

«Одно воспоминание. На десерт. Обглодаю, высосу мякотку и верну… что останется».

Вир посмотрел на костяное перо.

— Убирайся из моей головы, Шут. Сам выберу, ежели проиграю.

«Тогда сержант тоже играет. Сделка заключена», — Вира обдало жаром, череп перестал скрести чужой голос.

Трактирщик ожил, раскрыл кулак над подносом. Из него со звоном посыпались золотые монеты. Много, еще больше, целая куча — у сержанта загорелись глаза.

— Против правой ноги, — трактирщик огладил толстыми пальцами свой протез.

Вир качнул головой, но Бойл выпалил.

— За такое — в придачу с корешком отдам! — он хлопнул себя ниже живота. — Три броска. Ну-ка!

Трактирщик пошептал над кружкой. Усердно потряс, крякнул и перевернул.

На костях — единицы.

Бойл зашелся кудахтаньем.

— Песьи глаза! Правила знаешь? Лакай!

Хозяин плеснул из кружки пива прямо на стол. Наклонив голову, начал слизывать лужицу языком.

— А, ну! — подбадривал Бойл. — Теперь давай кости, мой черед!

— Остановись, дурак, — едва слышно пробормотал Вир. Следующую минуту он провел в пустоте, перебирал в памяти, чем можно пожертвовать. Была одна мысль — тонкая как лезвие серпа, на случай проигрыша. Когда очнулся от раздумий, Бойл уже сидел, опустив голову, будто шея не держала.

Шут перехватил взгляд Вира и кинул кости рукой монаха — будто в бездну.

Четыре и три.

Вир выбросил две тройки.

Улыбка Шута блуждала по лицам людей, застывших вокруг стола. На столе — пятерка и шестерка.

Вир выбросил шестерки.

Звоном цепи Шут начал последний, третий раунд. Шестерки.

Вир потряс кулаком. Один шанс.

Шестерки.

Тишина повисла, как висельник в петле.

— Ничья. Так что же? Остаетесь при своих, или каждый забирает выигрыш? — хрипло спросил трактирщик.

— Каждый забирает, — прошептал Вир.

Протянув руку, он до хруста сжал в ладони костяное перо, представляя в этот момент, как ломаются позвонки Крешника. Самое поганое воспоминание в жизни, пусть подавится.

Шут не подавился, лишь удовлетворенно кивнул всеми головами сразу.

Бутылка вырвалась из ослабевших пальцев сержанта, грохнулась о каменные ступени — и иллюзия разлетелась на тысячи осколков.