Бесстрашная

Глава шестьдесят седьмая

Пэйдин

— О чем ты говоришь?

Слова Китта походят на шипение, и от этого я вздрагиваю. Его глаза, покрасневшие и затуманенные, теряют фокус. Мое сердце колотится слишком быстро; Кай стоит рядом, но весь кабинет будто сжимается вокруг меня. Мне почти удается себя убедить, что я ослышалась; что гнев в голосе мужа — всего лишь плод моего воображения.

Но это бесполезно. Безумие в его взгляде говорит само за себя.

Слова, сорвавшиеся с его губ, будто вынашивались неделями, скрытые под языком, они, наконец, вырвались наружу.

Это не тот Китт, которого я знала. И не тот, с кем начала дружить. Это воплощение рушащегося разума.

— Эдрик не был моим отцом, — отвечает Кай, его плечи напряжены. — У Милы уже был ребенок, когда они тайно поженились — настолько могущественный, что твой отец захотел его как запасной вариант и оружие. Так что на самом деле, — Силовик делает шаг вперед, невозмутимый и уверенный — Пэйдин — твоя кровь, а не я.

После всех тех раз, когда я называла Кая Эйзера самоуверенным засранцем, это оказалось сущей правдой. Я произносила истину десятки раз.

Я замечаю, как эти резкие слова ранят Китта, но он даже не вздрагивает.

— Возможно, это и так, но ты — мой брат. Ты для меня больше, чем семья, которая у меня когда-либо была. Больше… — Он отчаянно смотрит в глаза Каю. — Больше любви, которая у меня когда-либо была. Отец был одержимым, мать — призраком, но ты… ты показал мне, что такое любовь.

Напоминание о моей наивности задевает за живое. Я потратила недели, чтобы восстановить связь, которую считала разрушенной лишь из-за убийства короля. Но теперь я понимаю: Эдрик Эйзер был всего лишь переменной величиной в презрении Китта ко мне. Он хочет, чтобы рядом с ним был Кай — его брат и друг. А теперь между ними стою я.

— Зачем ты тогда на мне женился? — спрашиваю я. — Если я — клин между вами, почему просто не убить меня?

И только тогда Китт смотрит на меня.

— Мои планы насчет Илии требуют твоего присутствия.

Я изумляюсь его резкости. Прежде чем он вновь поворачивается к Каю, черты его лица смягчаются, словно в них просачивается мольба.

— Вместе мы построим величайшую нацию, простирающуюся далеко за пределы Скорчи и Мелководья. Мы создадим наследие, о котором отец даже не смел мечтать.

Кай смотрит на мальчика, которого всю жизнь звал братом.

— Мне казалось, ты хотел быть таким же, как отец — твой отец. Что насчет того, чтобы пойти по его стопам, сделать что-то, чем он мог бы гордиться?

— Я, видишь ли, — Китт откашливается, — повзрослел. Отец рассказал мне о своем плане — о Сопротивлении, о том, как он посвятил жизнь избавлению королевства от Обычных. — Он качает головой. — Я столько лет верил, что он — бог среди людей, что его планы для Илии — то, чего мне никогда не превзойти. Но все это было таким… посредственным. Одержимым. — Китт поднимает палец вверх. — И все же, у него хватило наглости всю жизнь заставлять меня чувствовать себя ничтожеством. Все, чего я хотел — его гордость, его одобрение, его любовь. Так что теперь, — его взгляд становится диким, — я стану могущественнее его. Имя отца померкнет на страницах истории рядом с моим. С нашим.

Выражение лица Кая становится обеспокоенным.

— И как ты этого добьешься?

Китт медленно обходит стол. Его черты превращаются во что-то пугающе спокойное, от чего я едва не вздрагиваю.

— Мы уже начали, Брат.

Его взгляд пугает меня больше слов. Я с трудом сглатываю. Мой голос едва слышен:

— Что ты сделал, Китт?

— Нет. — Он щелкает языком. — Что ты сделала, Пэйдин? Ты стала королевой и заставила соседние королевства открыть нам границы. Ты, Обычная, с которой они могли себя ассоциировать, заставила их ослабить бдительность.

— И почему, — выдыхает Кай, — это должно быть проблемой, брат?

— Знаешь, я привык быть незаметным, — почти рассеянно бормочет Китт, начав расхаживать. — Добрый, заботливый Китт, как же. Но я правда думал, что ты, — его взгляд пронзает меня насквозь, — ты видела больше. Ты думала, что спасти Илию — это максимум из того, на что я способен? — Он усмехается. — Нет, я освобождаю все королевства.

— Китт… — медленно начинаю я.

— Видишь ли, мне все равно, живы Обычные или мертвы, потому что именно одержимость ими погубила Отца, — с жаром объясняет Китт. И только теперь я замечаю темные прожилки, поднимающиеся к его вискам. — Но Илия не должна ограничиваться пределами этого города, она должна распространиться повсюду. И когда я буду править каждым королевством на карте, — Китт улыбается, и от этой улыбки по моей коже идет мороз, — вот тогда отец, наконец, будет мною доволен.

Кай нерешительно подходит к брату.

— Что ты говоришь, Китт? Объединение Илии было просто… уловкой?

— Вовсе нет, — говорит Китт, почти обиженно. Он снова кашляет, и, вытирая губы, оставляет на платке пятно чего-то зловеще темного. — Это было нужно, чтобы королевства открыли границы и начали торговлю с нами.

Мое сердце колотится. С каждым ударом я все ближе к истине, которая разрывает на части мою жизнь.

— Ты же не для обмена ресурсами открываешь торговлю, не так ли? — Вопрос звучит тихо, потому что я боюсь ответа, последующего за ним.

— Конечно для обмена, — голос Китта звучит бесстрастно. — Чтобы я мог обменивать ресурсы, зараженные Чумой.

Воздух вырывается из моих легких.

Я все еще задыхаюсь, когда Кай качает головой.

— Ты не в себе, Китт. Что ты..?

— Я так долго ждал, чтобы наконец рассказать тебе, брат, — признается король. — Я хотел, чтобы все отвлекающие факторы исчезли, но на это нет времени. Илии нужны еда и земля, да, но это не главное. — Он торопится продолжить, не давая Каю возможности возразить: — То, что я нашел в письме отца, оказалось гораздо большим, чем его жалкий план создания Элитного королевства. Я нашел правду.

Я стою, парализованная его словами.

— Чума не возникла сама по себе, — улыбается Китт. — Ее создали специально для Илии.

В ушах звенит так оглушительно, что я едва различаю его последующие слова:

— Сто лет назад, когда Илия была слаба и на грани вторжения, Ученые пытались создать вещество, которое усилило бы наши войска. Фавиан Эйзер — забавно, что я никогда не мог вспомнить его имя во время уроков — был в конце своего правления, когда вспыхнула Чума. Возможно, распространение вируса было случайным, а может, Фавиан сам распылил вирус над королевством, — Китт снова кашляет. — Ты же знаешь нас, Эйзеров, и нашу жажду власти. Так или иначе, то, что начиналось как защита для армии, превратилось в Чуму, охватившую всю страну. — Взгляд короля останавливается на мне. — Но она не смогла усилить всех.

— Это не может быть правдой, — бормочу я, чувствуя, как мурашки бегут по коже под его пристальным взглядом. — Как мы могли не знать, что Чума была искусственной?

— Ты же Экстрасенс, Пэйдин, — размышляет Китт. — Оглянись вокруг и подумай. Почему у нас вообще есть сезон лихорадок? Почему Элита, сильнейшие из нас, истощаются при чрезмерном использовании сил? Почему королева, живущая в западной башне, умирает от скорби, которую никто не может излечить? Почему Целители не смогли предотвратить смерть моей матери из-за твоего рождения? — Его слова режут, но он не останавливается: — Признаки всегда были у нас перед глазами. Потому что Чума была неправильной. Незавершенной. Обычные никогда не должны были пережить ее. И мой отец всю жизнь пытался исправить эту ошибку.

«Они должны были умереть от Чумы, но вместо этого заразили нас. Я давно планировал этот день, ждал, пока смогу избавиться от Сопротивления».

У меня кружится голова, когда я слышу голос Эдрика Эйзера. Его признания, произнесенные рядом с Чашей, обрушиваются на меня потоком, и теперь они становятся более отчетливыми.

«Не беспокойся, Пэйдин, я убил твоего отца не из-за каких-то слухов…»

Я задыхаюсь под тяжестью внезапного осознания.

«Я убил его, чтобы сохранить общество Элитных».

Это и стало приговором моему отцу — правда о нашей Чуме.

Калум был прав. Причиной смерти Адама Грэя была не его связь с Сопротивлением. Он погиб из-за секрета, для которого был достаточно умен, чтобы разгадать.

Перед глазами проносятся образы — доказательства, лежащие на поверхности. Мой отец был разочарован собственной силой и ее неспособностью вылечить больного ребенка. Неразборчивые заметки в его дневнике о пациенте с лихорадкой, которого он не смог вылечить. Элита, постепенно слабеющая с годами. Смерть, от которой он не смог уберечь Алису.

«Я, чертов Целитель, и даже я не могу ее спасти…».

Меня мутит, разум не справляется с потоком раскрывающихся истин. Год за годом я наблюдала, как отец шел в замок в сезон лихорадки, как он боролся за жизнь больного ребенка, несмотря на свои способности — и никогда не задавалась вопросом, почему представители Элиты слабеют. Возможно, какая-то часть меня наслаждалась тем фактом, что всесильные не были богами, что и их тоже настигает болезнь и истощение — последствие слишком частого применения силы. Может быть, я не прислушалась к нему достаточно внимательно, когда он бормотал, что болезнь Обычных — чушь. Возможно, он знал, что король лишь пытался исправить ошибки дефектной Чумы.

Адам Грэй погиб, потому что король не мог допустить, чтобы народ узнал правду о своих недостатках.

— Когда началась Чума, Фавиан заставил всех Ученых поклясться хранить тайну, — рассказывает Китт своему Силовику, когда я возвращаюсь в реальность. — Никто не должен был умереть. Но, опять же, Чума и не должна была распространяться по всему королевству. Опасаясь, что его обвинят в тысячах смертей, Фавиан придумал легенду: якобы выживших избрал сам Бог, и потому они стали Элитой. С тех пор правда о Чуме передается лишь королям.

Я прижимаю ладонь к своей напряженной груди.

— Все эти встречи с Учеными… — бормочу я себе под нос. — Ты хотел, чтобы они создали новую дозу Чумы.

— И они сопротивлялись, — признает Китт. — Короли до меня хотели удержать власть, как и Ученые. Но ты разве не видишь, сколько Обычных заполонило королевство? — Его голос становится все более безумным. — Наши способности слабеют, Кай. С каждым поколением Чума в нашей крови размывается, и Защитная и Атакующая Элита становятся редкостью. Скоро мы не будем ничем отличаться от Обычных. Но теперь Ученые довели формулу до совершенства.

Я сдерживаю усмешку, когда король добавляет:

— Отец был слишком наивен, чтобы осознать, что каждый народ может стать Элитой. — Его губы кривятся. — Но я спасу нас от вымирания. И когда в каждом городе появится могущественная Элита, я стану намного сильнее Отца.

— Ты сошел с ума? — шиплю я.

— Подумай, что ты говоришь, — медленно произносит Кай. — Может, ты и сохранишь силу, но погибнут десятки тысяч, Китт. Половина населения каждого королевства будут мертвы. А скольких тебе придется подчинить силой, прежде чем они склонятся перед тобой?

— Ты сам это сказал, брат. Именно поэтому ты здесь. Чтобы спасти меня от жестокости. — Китт делает шаг ближе. — Мы отличная команда.

На лице Силовика появляется тень.

— Значит, как и твой отец, ты собираешься использовать меня как оружие.

— Я не использую тебя, Кай, — искренне отвечает Китт. — Мы работаем вместе. Используем свои сильные стороны.

Ответ Силовика — едкий:

— А я — смерть.

— Это дар, брат, — Китт поднимает руки, словно ожидая объятий, — вместе мы правим величайшей нацией, которую когда-либо видел этот мир. Все королевства будут верны мне — нам — за то, что мы укрепим их. — Он улыбается, и эта улыбка пугающе искренняя. — Отец всю жизнь готовил меня к управлению Элитой. Я заставлю Элиту встать в строй, а твои бойцы помогут мне. Жители окрестных городов сами захотят последовать за мной.

В комнате воцаряется тишина. Я выхожу вперед и останавливаюсь перед мужчиной, за которого вышла замуж.

— Это безумие. Китт, которого я знала… он бы понял, что…

Его резкий смех заставляет меня вздрогнуть.

— Китт, которого ты знала? — От приступа кашля у него перехватывает дыхание, но он все равно пытается рассмеяться. — Тот Китт был настолько наивен, что сказал отцу: ты не осмелишься меня предать.

Мой голос срывается:

— Ты знал о плане Эдрика относительно Сопротивления?

— Калум послал тебя найти тоннели под замком, а отец использовал меня, чтобы убедиться, что ты это сделаешь. — Он качает головой. — Я был достаточно глуп, чтобы думать, что ты не станешь меня так использовать.

— Калум не контролировал тебя, — говорит Кай. — Вы действовали заодно.

— Нет, он не контролировал меня. — Король едва сдерживает смех. — Но мне было удобно, чтобы так думали. Я знал о Калуме и его играх при дворе еще до смерти отца. Поэтому, когда ко мне пришел Чтец Разума с предложением продолжить отцовский план по уничтожению Обычных в Илии, я не был удивлен. — Китт делает шаг ближе, и Кай слегка смещается ко мне. — Сначала я тяжело переживал смерть отца, ты знаешь. Поэтому, когда Калум предложил жениться на Пэйдин, чтобы выманить оставшихся Обычных, я согласился. Но потом я нашел письмо отца. И оно напомнило мне, насколько ничтожны были его цели, насколько мало он заботился обо мне. Тогда, узнав о созданной людьми Чуме, которую можно было воссоздать, я понял, как похоронить его наследие под своим.

Меня начинает бить мелкая дрожь.

— И Калум согласился на это?

— Он понял, что мой путь куда действеннее. — Китт машет рукой, запятнанной чернилами. — Но стал мешать, когда я нашел письма в твоей шкатулке с украшениями. Если бы выяснилось, что я бастард, он мог растрезвонить это всему королевству. — Медленно его взгляд встречается с моим. — Но он был не единственным слабым звеном.

Кровь приливает к моим щекам, когда мне напоминают о моем королевском происхождении.

— Я не угрожаю твоему трону, Китт.

— Я видел, как весь Лут преклонил перед тобой колени, — шипит Китт. — Если трущобы узнают правду о твоем происхождении, они могут восстать, чтобы посадить тебя на трон.

— Это абсурд, Китт, — говорит Кай, и в его голосе звучит тревога. — Ты не в себе.

Король истерически смеется.

— Потому что я больше не тот «заботливый Китт», да? Потому что я оказался достаточно умен, чтобы разработать план, в который вы оба оказались втянуты? — Он делает еще шаг. Сейчас он — лишь оболочка того мальчика, которого я знала, с израненным разумом и ослабленным телом. — Должно быть, я мыслю нелогично, потому что никто не привык, что я вообще думаю.

— А как же Испытания? — выпаливаю я. — Кай, обучающий твоих солдат?

Вздох Китта полон раздражения.

— Для Кая это отвлекающий маневр и защита от упрямой королевской Элиты. Для тебя — смертный приговор.

Мое лицо бледнеет.

— Но ты бы просто так не умерла, — медленно говорит он. — Бандиты, команда, Владетель в Яме — никто из них не смог вычеркнуть тебя из нашей жизни. И это было прекрасно, ведь я собирался позволить справиться с тобой следующей дозе Чумы. — Его взгляд смягчается. — Я не чудовище. Я не хотел убивать тебя, Пэйдин, но теперь у тебя есть право на мой трон.

Мой желудок скручивает, угрожая выплеснуть содержимое на потрепанный ковер.

Этого не может быть.

Должно быть, я сплю и отчаянно пытаюсь вырваться из этого кошмара. Я отказываюсь верить, что моя жизнь вновь рушится у меня на глазах — всего лишь за один день.

Но это реальность. Я стою, дрожа, перед своим мужем, который использовал Испытания как способ убить меня. Испытания, которые, как правило, предназначены для демонстрации силы Элиты, которая не была дарована, а была создана. Способности, которые не делают тебя богом, они делают тебя успешным экспериментом.

Я не знаю, смеяться мне, плакать или кричать.

— Просто… успокойся, Китт. — Рука Силовика касается моей, когда он делает шаг вперед, заслоняя меня. — Это безумие. Я не позволю тебе это сделать. Ты не можешь погубить себя ради наследия.

Но Китт почти не слышит его.

Его взгляд падает на участок кожи, к которому прижался Кай.

— Даже сейчас, — шепчет он. — Даже сейчас. — Теперь уже громче: — Посмотри на себя, ты ее защищаешь. Она забрала у нас все, даже друг друга. Нам будет куда лучше без нее, брат. — Китт тянется рукой к эфесу церемониального меча. — Прямо как в прежние времена.

В чертах его лица, в его движениях есть что-то дикое. Я наблюдаю, как оно распространяется по всей фигуре Китта, отражаясь в безумном взгляде. Кажется, что-то зловещее сломало короля. Теперь мне ясно, что его спокойствие рядом со мной было не чем иным, как подавлением эмоций, попыткой оттянуть время.

— Китт, — медленно произносит Кай. — Положи меч.

— Это никогда не прекратится. — Он взмахивает мечом в воздухе и будто бы не замечает, насколько ужасающе выглядит со стороны. — Ты будешь снова и снова выбирать ее вместо меня. Но я нуждаюсь в тебе, Кай! — Он безрадостно смеется над этими словами. — Мне нужно, чтобы ты был со мной — твое внимание, твоя преданность, твое сердце. Все целиком.

— Китт, подумай, что ты говоришь, — предупреждает Кай.

— Она была лишь средством для достижения цели! — Меч короля угрожающе рассекает воздух рядом с ним. На бледной коже проступают темные вены. — Я выбрал ее королевой, чтобы объединить королевства, открыть их границы. Но ее польза для нас недолговечна, Кай!

Мое сердце сжимается, а желудок болезненно скручивает. Я не могу подавить боль, которая пронизывает меня. Раньше я считала этого мальчика другом, доверенным лицом, с которым хотела провести жизнь. Но его голос, полный ярости, и меч в его руке — все это заставляет меня содрогнуться.

Средство для достижения цели.

Китт — не единственный Эйзер, который сначала использовал меня, а потом наставил на меня клинок. Этот король лишь отражение своего предшественника, видит он это или нет.

— Хватит, Китт! — Грудь Кая вздымается от напряженного дыхания. — Это безумие. Я не позволю тебе распространить еще одну Чуму по королевствам. Ты обещал. Обещал, что мне не придется больше убивать Обычных, пока ты король. — Он сглатывает. — А ведь именно это ты и собираешься сделать.

— Кай… — Взгляд короля становится пугающе сочувствующим. — Это уже началось.

У меня кровь стынет в жилах.

— О чем ты?

Китт небрежно размахивает мечом сбоку от себя.

— Ладно. Испытания были не просто смертным приговором. Они были полезны мне.

Голова идет кругом, когда я мысленно возвращаюсь ко всем Испытаниям.

Корона Марины. Смерть Мака в Яме. И…

— Розы, — бормочу я. — Что ты сделал с этими розами?

— Они были отравлены, и ты доставила их для меня. — Обвиняющие слова легко срываются с языка Китта. Потом из его рта вырывается хриплый кашель. — Израм станет первым зараженным королевством.

Грудь Кая вздымается. Его слова тонут в неверии.

— Что ты наделал?

— Ты поймешь, брат, — убеждает король. Из уголка губ стекает капля крови. — И поймешь, почему я должен избавить нас от нее.

Я медленно отступаю.

— Китт…

Кай заслоняет меня собой, выставляя руку, как щит.

— Ты… болен, Китт. Ты знаешь, что это неправильно. — Его строгий тон становится умоляющим. — И ты знаешь, что я не позволю причинить боль твоей… жене.

Глаза короля вспыхивают.

— И все же, ты ненавидишь то, что она моя. Даже будучи моей женой, она имеет над тобой такую власть. Посмотри на себя, Кай! Она так ловко обвела тебя вокруг пальца, что ты больше не можешь мыслить здраво. — Он в отчаянии дергает себя за волосы, запутывая светлые пряди. — Без нее все вернется на круги своя. Ты и я, навсегда.

Я нервно бросаю взгляд на меч, которым он размахивает.

— Зачем тебе это? Я… я думала, мы заботились друг о друге.

— О, не принимай это на свой счет, Пэйдин. — Он делает еще шаг. — За эти недели я даже начал наслаждаться твоей компанией… несмотря на то, как отчаянно хотел стереть тебя из наших жизней. Но ты должна понять: я просто хочу вернуть себе брата.

— Китт, успокойся, — приказывает Кай. — Ты сейчас не в себе.

Лезвие сверкает в этом мерцающем свете.

— Я не хотел, чтобы все было так. Правда. — Его взгляд обращен на меня, но я не уверена, что он меня видит. Дрожь в его губах заставляет меня тоже вздрогнуть. — Но ты вынудила меня. Я не могу позволить потерянной принцессе украсть у меня трон.

— Китт, остановись…

— Я не хочу твой трон! — выкрикиваю я, перебивая Кая и надеясь прорваться сквозь пелену истерики, в которой пребывает Китт. — Я никогда этого не хотела. Все это у тебя в голове!

Он смотрит на свой меч. Король, кажется, находится где-то совсем в другом месте.

— Конечно, ты хочешь трон. Все, чего ты когда-либо желала — это власть.

Кай делает шаг вперед. Я не удивляюсь, что он останавливается между нами, на равном расстоянии. Так было всегда — он разрывается между двумя мирами.

Долг. Желание. Верность. Любовь.

Как всегда, он старается удержать все, но его хватка ослабевает, и мы оказываемся в беспощадной реальности.

Нельзя обладать и тем, и другим.

Китт поднимает меч, раздраженный тем, что брат стоит на пути его смертоносного удара.

— Я делаю это ради нас, Кай. Ради Илии. Она — все, что нам мешает.

— Давай просто поговорим, — Кай медленно поднимает руки, будто пытается усмирить испуганное животное. — Ты и я, брат. Мы решим это. Ты сам на себя не похож…

— Это именно то, кем я и должен быть! — срывается Китт. — Если это не я, то я не знаю, кто я такой. Я создан быть королем. Это и есть я. И я должен принимать трудные решения. Бесстрашные, благородные и безжалостные.

Он бросается на меня, сверкая мечом.

Кай никогда не поднимет руку на брата. Я знаю это так же ясно, как он сам. Поэтому, когда король бросается на меня, я ожидаю, что этот вздох будет последним в моей жизни.

Смерть дает мне мгновение, чтобы принять свою судьбу. Она берет меня за руку, как старого друга, с которым я, наконец, воссоединилась. И я спокойна. Отец, который никогда не посмел бы причинить мне боль, ждет там, за гранью, рядом с Адиной и Маком.

Кай блокирует клинок брата раскаленной кочергой, и в комнате раздается звук звенящей стали. Он едва успел снять ее с крючка, когда Китт замахнулся, заставив Кая увернуться от дугообразного удара и остановить его дрожащими руками. Китт тянет меч по всей длине кочерги, затем отступает.

— Убирайся с дороги, Кай. Это приказ.

— Нет, пока ты не успокоишься. — Силовик подбрасывает кочергу в ладони. — Если потребуется, я буду сражаться с тобой всю ночь.

На лице Китт отражается обида.

— Ты никогда не перестанешь выбирать ее, пока она не исчезнет.

Король снова пытается протиснуться мимо Силовика, но Кай встает на пути меча. Железный стержень вновь парирует удар меча, хотя его заостренный кончик умело избегает груди Китта. Я наблюдаю за Каем, замечая, как он сознательно остается в обороне. Это не бой, который он хочет выиграть — это бой, который он хочет закончить.

Я могу лишь покачать головой на них.

— Прекратите это, вы оба!

Кай сражается с мечом своего брата кочергой.

— Я не собираюсь выбирать между вами!

— Ты уже выбрал! — тяжело дыша, говорит Китт. Он дрожащим пальцем тычет в пустоту рядом с Каем. — Она сказала мне!

Мрачно уставившись в указанную пустоту, Кай бормочет:

— Ты болен, Китт. Позволь помочь тебе.

— Болен? — Голос короля пугающе спокоен. Затем он смеется, и этот звук становится еще страшнее. — Величие — не болезнь, брат. Когда ее не станет, ты это поймешь.

Раздается лязг металла. Зазубренные тени расползаются по стенам, рисуя постоянно меняющуюся историю битвы между братьями. Это завораживает — то, как они перетекают друг в друга с удивительной яростью. Слаженный танец, в котором они были напарниками на протяжении многих лет.

Я моргаю, наблюдая за их фигурами, за той плавностью, которую они находят друг в друге. Вряд ли можно назвать это борьбой, скорее воспоминанием. Как будто они вернулись на тренировочную площадку, спаррингуя по привычной схеме.

Кай делает шаг вперед, выставляя кочергу дугой. Китт отступает, чтобы парировать удар клинком. Между ними вспыхивает металлический крест, и оба брата пытаются противостоять силе друг друга. Они отталкиваются. Возвращаются к рутине, которую создали в детстве.

Это отвлекающий маневр Силовика.

Я наблюдаю, как они предугадывают каждое движение.

Он пытается успокоить Китта, не причиняя ему вреда.

В их дуэли есть что-то опьяняющее.

Я стою, ошеломленная этим зрелищем — двумя людьми, которые знают друг друга до глубины души. Это похоже на пророчество, которое наконец исполняется. На миг враждебность Китта ко мне кажется несущественной, потому что здесь нет ничего, кроме спокойствия. Сверкает сталь, металл поет. Китт приближается, Кай уклоняется. Силовик делает ложный выпад, король предугадывает.

Это прекрасная сцена контролируемого хаоса. Когда их оружие снова встречается, и они стоят лицом к лицу, то слегка улыбаются друг другу. Вот как они знают друг друга — вот какими они помнят себя. Передо мной братья, которые учили друг друга любить с мечом в руке и в грязи под ногами. Они нашли товарищество в том, что могли контролировать, и в этот момент — друг в друге.

Учащенное дыхание наполняет кабинет, тени замирают на стене, прежде чем братья разойдутся. Все еще обмениваясь едва заметными улыбками, они возвращаются к привычному стремительному движению.

Китт бросается вперед. Кай парирует.

Силовик наносит удар кочергой в сторону короля, его широкая спина закрывает мне обзор.

Я жду ответного звука стали.

Жду еще.

Время тянется медленно.

Что-то меняется в воздухе, словно сбивается ритм песни, под которую они сражались. Их ноги неловко замирают между ударами этого отрепетированного танца. Покой, который только что наполнял эту комнату, покидает ее.

Твердая спина сталкивается с моей грудью, заставляя меня пошатнуться.

И тогда по комнате разносится пугающий звук.

Сдавленный крик прорывается сквозь тишину.

Мое собственное прерывистое дыхание наполняет спертый воздух, когда я обхожу Кая.

На лице Китта появляется та самая легкая улыбка — та, которую когда-то он дарил так легко. Очаровательная и теплая. Теперь она снова на его губах, как будто пытается компенсировать все те времена, когда он забыл, как быть счастливым.

Но мои глаза уже скользят вниз.

Из его груди торчит железная кочерга.

Золотистые волосы растрепаны и сияют, как нимб, над его побледневшим лицом.

Кровь короля такая же, как и у его отца.

Кай бросается к брату, его голос срывается:

— Нет… Ты должен был увернуться, Китт!

Оцепенев, король смотрит на кочергу, вонзившуюся ему в грудь. Трясущимися пальцами он дотрагивается до кровоточащей раны. Его ладонь тяжело опускается на край стола, оставляя кровавый отпечаток на стопке пергамента. Мое тело дрожит, пока я смотрю, как кровь сочится из-под пальцев Китта, окрашивая написанные слова в алый цвет. Он поднимает широко раскрытые зеленые глаза.

— Я… забыл.

Кай ловит его в тот миг, когда он теряет равновесие.

Покрытые пятнами бумаги соскальзывают со стола.

Король смотрит, как они плавно опускаются на пол.

И затем следует за ними.