Бесстрашная

Глава тринадцатая

Пэйдин

— Итак, каким образом это случилось снова?

Я поднимаю взгляд c места, где сижу на краю кровати, пытаясь изо всех сил натянуть туфли на ноги. Она пристально смотрит на дверь, лежащую на полу, и прядь винно-красных волос падает ей на глаза. И когда скептичный взор ее медовых глаз поднимается на меня, тонкие брови вопросительно изгибаются.

— Это была… — Я лихорадочно пытаюсь подобрать хоть какую-то убедительную формулировку. — Экстренная ситуация. В каком-то роде.

— Понятно, — задумчиво отвечает она, положив руку на пояс с инструментами. — Что ж, дверь будет снова на петлях к тому моменту, как ты вернешься с ужина.

Я с облегчением улыбаюсь.

— Спасибо, Энди.

Элли снует по комнате за моей спиной, собирая разбросанную одежду, которая валяется на полу. Нам потребовалось невыносимо много времени, чтобы выбрать наряд для ужина с королем. По правде говоря, мое чрезмерное волнение было причиной того, что я замешкалась, придирчиво оценивая свой внешний вид.

Я замираю при этой мысли, разглаживая изумрудную ткань платья, облегающего фигуру. Оно воздушное, со шнуровкой на спине — дышать в нем непросто, но я стараюсь об этом не думать.

Я подхожу к Энди, сидящей на корточках у дверного косяка, и наблюдаю, как она работает с петлями, ловко вращая инструменты. Она позволяет мне смотреть, прекрасно понимая, что я уже должна быть на полпути к тронному залу, чтобы поужинать с ее двоюродным братом. Тем не менее я спрашиваю:

— Тебе вообще нравится это? Быть Мастером здесь, в замке?

Она убирает винно-красную прядь волос за ухо.

— Не могу представить себе ничего другого. Это… приносит удовлетворение, в каком-то смысле. — Она улыбается через плечо. — Починить то, что сломано.

Я тихо хмыкаю, звук выходит неуверенным. Серебряное кольцо, украшающее ее нос, сверкает, когда она поворачивается и вопросительно смотрит на меня.

— Что? Удивлена?

— Нет, — пожимаю плечами. — Просто… у тебя такая сила. — Мой взгляд скользит к ее волосам, вспоминая всех тех багряных зверей, в которых она превращалась. — И ты довольна тем, что…

— Что я всего лишь жалкий Мастер? — она смеется. — Большинство людей шокированы. Хотя, знаешь, большинство даже не догадываются, что в жизни есть что-то важнее силы.

— А есть ли? — мой смешок звучит неуверенно.

Она наклоняет голову. И это движение до боли похоже на то, как это делает ее темноволосый двоюродный брат.

— Я думала, что из всех людей ты поймешь меня лучше всего.

Я качаю головой и грустно улыбаюсь.

— У тебя есть сила, Энди. Поэтому тебе легко говорить, что есть что-то большее, — Мой взгляд скользит по стенам, в то время как ее — прикован ко мне. — Но для меня…моя жизнь всегда была связана с силой. И попытками выжить без нее.

Когда я вновь переключаю свое внимание на нее, то замечаю, как она слегка кивает.

— Ну, ты точно всех нас обвела вокруг пальца. — Она криво улыбается. — Я впечатлена.

— Не стоит. — Слабый смешок срывается с моих покрытых алой помадой губ. — Я просто хотела выжить в Испытаниях. А теперь я снова в них.

Энди встает, проверяя вторую петлю.

— Ты справишься. Пройдешь эти Испытания. — Ее озорные янтарные глаза встречаются с моими. — И ты получишь свою силу. Ты станешь королевой Илии.

Я изучаю ее, пытаясь уловить хоть какое-то недоверие или горечь, сквозящие в этих словах. Но я не вижу ничего, кроме безразличия, отражающегося на ее лице. Я испытываю облегчение, когда смотрю на кого-то и не вижу ненависти в ответ.

Я киваю в знак благодарности, которую не могу выразить словами, и выхожу в коридор.

— Рада была тебя снова увидеть, Энди.

— Взаимно, — она ищет другой инструмент на поясе, когда я бросаю на нее последний взгляд, перед тем как уйти. — О, Пэйдин?

Я оборачиваюсь, подол платья скользит по щиколоткам. Ее брови слегка опускаются над внезапно ставшими суровыми глазами.

— Не делай ему больно. Он не переживет еще одного удара.

Я сглатываю. Медленно киваю.

— Я не собираюсь.

Похоже, что она довольна этим ответом и отворачивается с легкой улыбкой. Я покидаю комнату и иду по коридору, чувствуя, как грудь сдавливает тугое платье. Я провожу рукой по волнистым волосам, закручивающимся вокруг уха, и быстро ступаю по мягкому ковру.

Из-за угла появляется знакомая рыжая голова. Он легко подстраивается под мой шаг. Я едва удостаиваю Гвардейца в маске взглядом.

— Ты вроде как должен охранять одну определенную убийцу.

— Ага, — фыркает он. — Чтобы ты не прикончила ее.

— Ну, она сейчас одна. — Я встречаюсь с ним взглядом.

— Зато ты — нет.

Я сворачиваю в еще один длинный коридор.

— Что ты здесь вообще делаешь?

Он прикладывает ладонь к груди, делая вид, что оскорблен.

— А что, я не могу навестить тебя, Принцесса? Я скучал.

Я бросаю на него взгляд, который вынуждает его выложить правду:

— Ладно, мне просто надо было пописать. Но это не значит, что я не пришел бы и не нашел тебя.

Я без особого энтузиазма борюсь со своей улыбкой.

— Я иду на ужин с королем, так что можешь не переживать: сегодня никого убивать не планирую.

— Ты меня успокоила, — сухо комментирует он. — Или ты хотела сказать ужин с женихом?

— Точно, — бормочу. — Совсем забыла, какая мы счастливая пара.

— Веди себя прилично, Принцесса, — он подводит меня к высоким дверям тронного зала. — Ты еще не его королева.

Я разглаживаю подол, дрожащими руками.

— И, возможно, никогда не стану.

Мы останавливаемся у дверей. Прежде чем он успевает приободрить меня, я обнимаю его. Он замирает лишь на секунду, потом крепко прижимает меня к себе.

— Увидимся после Испытания, — шепчу я, словно убеждая в этом саму себя.

Через несколько секунд я покидаю его объятья, киваю стражам, и двери распахиваются.

Тронный зал тянется передо мной, белые колонны выстроились по сторонам, те самые, между которыми я шла не раз. Я поднимаю подбородок и иду одна к большому столу в центре.

На этот раз по собственной воле. И в этом выборе — вся моя сила.

Король занимает место в конце длинного стола, его светлые волосы растрепаны, а в зеленых глазах видна усталость. Когда я подхожу, он дарит мне вялую, но искреннюю улыбку.

— Добрый вечер, Пэйдин.

— Добрый вечер, — откликаюсь я, взгляд скользит к свиткам, которые он складывает в стопку у своей тарелки. — Я отвлекаю тебя от работы?

— Нет, ничего срочного, — отмахивается он. Я наблюдаю, как он передает бумаги слуге, который тут же исчезает. — Я только что с Совета с Учеными.

— С Учеными? — я останавливаюсь у стола. — Уверена, они рвутся дать советы, как управлять королевством.

— Еще как, — фыркает Китт.

Я не могу не восхититься его стойкостью перед лицом тех, кто ее высмеивает. Китт изменился с тех пор, как я разрушила его жизнь. Теперь я, эгоистично надеюсь, что он позволит мне вернуться в ту, которую он так аккуратно восстановил.

Мой взгляд падает на угощение перед нами. Тарелка, предназначенная для меня, стоит на противоположном конце стола, между нами целые метры.

Видимо, замешательство отражается у меня на лице, потому что Китт вздыхает:

— Обычно королевские ужины проходят именно так.

В его тоне нет ни малейшего намека на желание что-то изменить. Это осознание сдавливает грудь. Я не хочу, чтобы наша жизнь свелась к формальным разговорам и избеганию взглядов. Если уж нам суждено восстанавливать королевство после тирании, то делать это мы должны вместе, а не сдержанно и по принуждению.

— Это нелепо, — говорю я и поднимаю стул, поднося его ближе к нему. Его выражение меняется, теперь в нем читается легкая неуверенность.

Я сама все разрушила. Я испортила то, что он так бережно выстраивал. Поэтому я буду той, кто сделает первый шаг, чтобы наладить отношения между нами.

Когда я ставлю стул рядом с ним, его деревянные ножки гулко ударяются о мрамор.

Китт приподнимает бровь.

— Что ты делаешь?

— Это, — я указываю на противоположный конец стола, — было раньше. А мы ведь меняем правила, да?

— Меняем, — сухо отвечает он, и, не развивая тему, кивает в сторону горы блюд. — Помоги мне с этим, пожалуйста.

Я сдержанно выдыхаю.

Он не собирается облегчать мне задачу.

Когда Китт тянется к ложке в миске с фасолью, от стены тут же подскакивает служанка, чтобы помочь. Я даже не заметила, сколько глаз следит за нами, пока он вежливо не махнул рукой, чтобы остановить ее.

Оставив свою тарелку и столовые приборы на другой стороне этого абсурдно длинного стола, я встаю, чтобы забрать их, пока слуга не опередил меня. Она без слов оставляет меня, слегка кивнув в ответ на мою благодарность.

— Спасибо, Мэнди, — бормочет Китт. — Мы справимся сами.

Имя срывается с его губ так естественно, что мое сердце сжимается. Я совсем забыла, как хорошо он знает прислугу, как искренне заботится о каждом. Сидя рядом, я почти вижу в нем того друга, которого когда-то предала.

Пытаясь сохранить легкость, которая уже не дается мне так просто, я произношу:

— Все выглядит очень вкусно.

Похоже, вести разговор со смыслом — не моя сильная сторона.

Китт накладывает себе приличную порцию картофельного пюре.

— Гейл знает, что это мое любимое блюдо, и готовит его уже несколько недель. — Он делает первый укус и с одобрением кивает. — Но я определенно не жалуюсь.

Я ковыряюсь в своей тарелке, хотя упорно не свожу с него глаз.

— Она, наверное, очень за тебя переживала, — тихо говорю я. — Я слышала… что тебе было нелегко. — Когда он поднимает взгляд, я торопливо добавляю: — Что, конечно, понятно и по большей части это моя вина, но…

Его смех обрывает мои слова.

Он смеется.

Не радостно, а так, будто смеется надо мной. Это совсем не тот смех, что я слышала от него рядом с Каем. Смех стихает с легким покашливанием.

— Сделай вдох, Пэйдин. Я это уже пережил.

У меня все еще трясутся руки.

— Но ты не простил меня.

Тишина становится ощутимой.

Он опускает вилку — звук удара металла о фарфор заставляет меня выпрямиться. Он опирается локтями о стол и медленно наклоняется вперед.

— Я хочу, чтобы у нас все получилось, — тихо говорит он, глядя на сверкающий бриллиант на моем пальце. — Это должно сработать ради Илии. Ради всех. Но это не значит, что мы должны быть кем-то большим друг для друга, чем то, что мы есть сейчас.

Моя решимость крепнет перед лицом его безразличия к этим застывшим в бездействии отношениям.

— Нет. Я не приму этого. — Его брови поднимаются, когда я продолжаю с вызовом: — Я хочу это исправить. Нас. Мы ведь были близки… и я знаю, это я все разрушила. Но если нам предстоит провести вместе остаток жизни, почему бы хотя бы не попытаться сделать это приятным?

Китт откидывается в кресле и делает долгий глоток из бокала. Молчание давит, пока наконец он не выдыхает:

— У тебя уже есть Кай. Зачем пытаться наладить наши отношения?

Мое сердце глухо бьется в сдавленной груди. Я выдыхаю, ругаясь про себя на это чертово платье.

— Но я не за Кая выхожу замуж.

— А он хотел бы, чтобы ты вышла.

Я открываю рот. Закрываю. Пытаюсь снова.

— Это из-за… того, что ты думаешь у нас с Каем что-то есть?

— Я знаю его, Пэйдин, — его голос обрывается. — Лучше, чем кого-либо. Не думай, что я не заметил его чувства к тебе. Даже после всего.

В его голосе слышится горечь, которая заставляет меня задуматься. Обычно она сопровождает ревность и тихую тоску.

Взгляд короля скользит по мне, и у меня пересыхает в горле.

Мысли проносятся в голове, одна абсурднее другой. Он не может все еще иметь ко мне чувства. Не после всего того, что я сделала. Но его слова, его взгляд, прожигающий меня насквозь, говорят об обратном.

— Так вот почему ты отталкиваешь меня? — выдыхаю я. — Из-за Кая?

Он почти смеется.

— Что-то вроде того.

— Ты не хочешь причинить ему боль тем, что будешь со мной. — Покачав головой, я пытаюсь собрать воедино кусочки этой опасной игры, в которую мы с Каем притворяемся, что играем. — Здесь не о чем волноваться, Китт. Все, что было между мной и Силовиком, закончилось, когда он притащил меня обратно. По твоему приказу.

Король делает глубокий вдох, возможно, с облегчением вспоминая об исполненном приказе.

— Да, не могу сказать, что не удивился, когда он вернул тебя ко мне. — Он пристально смотрит на меня своими зелеными глазами. — Он ведь был весь твой.

Я сглатываю.

— Уже нет.

Притворяйся.

Мне нужно притворяться, будто Кай не пытался помочь мне сбежать, прежде чем мы отправились в замок. Притворяться, будто все время, проведенное с ним, не сблизило нас до невозможности. Притворяться, будто он не та судьба, которую я безрассудно надеялась заслужить.

Он улыбается с той легкостью, которую я не видела с тех пор, как вернулась.

— Время покажет.

— Я хочу заслужить твое прощение. Твое доверие. — Моя рука накрывает его, и нас обоих удивляет этот жест. Я не планировала этого, но вот она, моя ладонь, лежащая на его коже. — Позволь мне попробовать.

Он не отводит глаз от наших сцепленных пальцев, когда кивает.

— Полагаю, будет честно дать тебе шанс.

— Спасибо, — выдыхаю я.

Он возвращает взгляд к моей остывающей еде и с легкой улыбкой говорит:

— А теперь поешь. Тебе понадобится вся энергия для твоего Испытания завтра.

Обрадованная сменой тона, я ворчу, засовывая в рот ложку пюре:

— Не напоминай.

— Все будет хорошо. — Он отрезает кусок ветчины. — Илия будет в восторге.

Я фыркаю.

— Только если я умру. Возможно, они даже поаплодируют.

— Даже если бы ты умерла, никто бы не стал хлопать в ладоши.

Я замираю с вилкой на полпути ко рту.

— Что ты имеешь в виду?

— Как и в случае с Испытаниями Очищения, эти не будут проходить на Арене, — любезно поясняет он. — Ну, не все, во всяком случае.

— Правда? — живот скручивает в узел. — Неужели Наблюдатели опять будут следовать за мной по пятам?

Он делает глоток вина.

— Возможно. А может, и нет.

— Ну, если Испытания придумал двор, ничего, кроме опасности, ждать не приходится.

Зеленые глаза скользят по моему лицу, и когда я, наконец, встречаюсь с ним взглядом — в них читается буря эмоций.

— Два места, где у тебя еще не было Испытаний, — говорит он наконец. — Именно туда ты и отправишься.

Я опускаю взгляд к его груди, зная, что под воротом рубашки у него вытатуирован герб Илии. Ромб — символ четырех окраинных земель. Две из них я уже прошла в Испытаниях. Остаются…

— Скорчи и Мелководье.

Он кивает.

— Пустыня и море.

— Превосходно, — говорю я с натянутым энтузиазмом. — Я едва выжила в Пустошах в прошлый раз.

Китт скрещивает руки на груди.

— Первое Испытание — про храбрость. А страхи бывают разные.

Я изучаю его спокойное лицо. Потом вопрос сам срывается с языка:

— А какой страх испытал бы ты в Испытании Храбрости?

— Личное, не находишь? — говорит он с укором, в котором все же прячется легкая усмешка.

— Так в этом и суть, — парирую я.

Он молчит, а потом отвечает просто:

— Провал. Незначительность.

Я не говорю, что это абсолютно логично, учитывая, как его воспитывали. Вместо этого пытаюсь сгладить углы:

— Это достойный страх.

Он хмыкает — и, пожалуй, это даже смех.

— А твой?

Я пожимаю плечами.

— Слишком много, чтобы сосчитать.

— Не похоже. — Он делает еще один глоток. — Даже на Испытаниях Очищения ты не казалась испуганной.

— Я хорошо притворяюсь.

— Я уже понял.

Мои слова срываются в ответ на его:

— Но я никогда не притворялась твоим другом. Ни тогда, когда искала тоннель. Ни сейчас. И я буду продолжать доказывать это, пока ты не поверишь.

Он долго молчит.

— Хорошо.

— Хорошо, — повторяю я решительно.

Он улыбается. Я тоже.

В этот миг я чувствую себя молодой. Полной надежд. Словно заново рожденной.

Я вижу наше возможное будущее — проблеск мальчика, который кидал мне в рот шоколадки и помогал убирать те, что я не поймала.

Я вижу дружбу. Не любовь.

Нет, любовь — это то, что я вижу, когда смотрю на его брата.

Я ковыряюсь в пюре.

— Это ужасный момент, чтобы признаться: я никогда особенно не любила картошку. — Его брови взлетают, и я торопливо добавляю: — Это… из-за текстуры.

Он откидывается на спинку стула, качая головой:

— Не лучшая попытка, Пэйдин.

Я не успеваю сдержать смех.

— О, так неприязнь к картошке — вот что по-настоящему непростительно?

— Боюсь, да.

Я качаю головой и поднимаю вилку между нами.

— Ладно. За мою нелюбовь к пюре. Пусть это будет нашей самой большой проблемой.

Это вызывает у меня легкую улыбку. Он касается своей вилкой моей.

— Пусть это будет нашей самой большой проблемой.