Бесстрашная

Глава первая

Пэйдин

Капля крови разбрызгивается по полу, пачкая безупречный мрамор под моими дрожащими ногами.

Я смотрю на это алое пятно, и в ушах звенит, а зрение мутнеет.

Мед. Это просто мед.

По ноге текут багровые реки, и их поток столь стремителен, что я покачиваюсь на пятках. Или это медленное осознание моей судьбы заставляет тронный зал вращаться, словно стальная лента, сжимающая мой большой палец.

Я моргаю, глядя на блестящий пол, вглядываясь в отражающуюся в нем девушку.

Ее лицо испачкано грязью, в глазах запечатлено будущее, которого она еще не видела и никогда не думала, что увидит. Серебристые волосы рассыпаются по ее плечам, такие же бесцветные, как и потное лицо, к которому они прилипли. Она покачивается, будто стоит на ботинках возлюбленного. Руки закованы за спиной, кровь сочится из порванной кожи.

Она сокрушена. Ее преследуют призраки прошлого.

Она станет невестой.

Но это не может быть правдой. Я отняла у него все. И за это он собирается меня убить. Он обязан меня убить.

Внезапно грудь сдавливает, а дыхание перехватывает от потока слов, которые я с трудом сглатываю. Потому что смерть — это та судьба, к которой я готовилась всю свою жизнь, судьба, которую я заслуживаю. Я чувствую ее на испачканных кончиках пальцев, навсегда пропитанных чужой кровью, и в букве «О», вырезанной над моим бьющимся сердцем, — как клеймо моей слабости.

Смерть — единственное постоянство в моей жизни; старая подруга, что оттачивает каждый из моих темных секретов, превращая их в оружие. Она зовет меня слабой, а я слышу — «обычная». Она называет меня обреченной, а я слышу — искреннее обещание. Это к ее руке тянутся мои окровавленные пальцы, ведь в ее неотвратимости есть утешение.

Теперь нет ничего, кроме звона в ушах и этой оглушающей тишины неизвестности.

— Пэйдин.

Я застываю в тот же миг, когда вокруг меня возникают грозные фигуры. С таким же успехом он мог назвать меня предательницей. Убийцей. Обычной, ослабляющей наше Элитное королевство. Потому что только под этими именами меня знает весь двор. Только эти имена выплевывали жители Илии, когда я предстала перед их королем. Простые слова, отражающие всю ничтожность моего непродолжительного существования.

Мой взгляд медленно отрывается от узора, нарисованного моей кровью на полу.

Мед. Это всего лишь мед.

Отполированные туфли переполняют мое зрение, их черный блеск проступает на столь же темных брюках. Мой взгляд скользит по облегающей ткани и каждому шву, скрывающему под собой сильное тело. Я устремляю свой взгляд вверх, и мои глаза сталкиваются с пряжкой его ремня, а затем перебегают к коробке, невинно покоящейся в его протянутой ладони. Я знаю, что лежит в этом бархатном футляре, вижу это краем глаза. И все же я не бросаю на него ни малейшего взгляда, словно это может помешать сверкающей оковке неизбежно соскользнуть на мой палец.

Еще выше — помятый ворот рубашки. Я прослеживаю каждую пуговицу, пока мой взгляд не останавливается на основании его горла и воротничке, опоясывающем его. Я не смотрела ему в лицо с тех пор, как моя фраза сорвалась с его языка.

«Ты станешь моей невестой.»

Меня словно отбросило назад, к Испытаниям и не менее сложной игре в притворство, сопровождавшей их. Тогда я не могла смотреть на него, если только не хотела увидеть, как король смотрит в ответ. Но я убила человека, которого когда-то видела отраженным в зеленых глазах его сына. Эдрик Эйзер преследует меня только в осколках памяти и в разбитом сердце, которое он изрезал. Я позаботилась об этом.

И все же я не могу заставить себя посмотреть на этого Китта.

В горле жжет.

Возможно, я создала нечто более ужасное, чем его отец.

— Пэйдин. — Его голос поразительно мягок, и это напоминает мне о времени, когда это не было таким удивительным. — Посмотри на меня.

Он уже не в первый раз произносит эти слова в ответ на то, что я старательно избегаю его взгляда. Но сейчас меня отвлекает от него гораздо большее — прошлое, куда более разрушительное, чем сходство с королем, из-за которого погиб мой отец. Есть предательство. Есть обида. А королям, которые пишут историю, нелегко такое забыть.

Но что-то знакомое в его голосе заставляет мой подбородок приподняться, взгляд скользит от мятого воротника прямо к его глазам.

Зеленые. Такие же, как были, и такие же, какими всегда будут. Он смотрит на меня, а я — на него. Преступник без отца и сын, вечно пытающийся угодить ему. Такими мы были и такими всегда будем.

И впервые с той битвы в Чаше — мы по-настоящему видим друг друга.

Его губы изгибаются, слишком зловеще для улыбки и слишком мягко для оскала. Как будто он носит в себе саму жестокость.

— Будущая королева Илии не склоняет голову ни перед кем.

У меня пересыхает во рту от его слов, а весь двор наклоняется, чтобы услышать их. Их неверие ощутимо, оно смешивается с коллективным облаком замешательства, которое густо висит над нашими головами. Десятки глаз колют мою кожу, прослеживая шрам на шее и кровь, окрашивающую кожу. Они рассматривают эту новую версию Серебряной Спасительницы, ту, которая отрезала то самое, что дало ей титул. Мои короткие волосы почти не скрывают ту сломленность, которую я теперь так откровенно ношу на своем теле.

Придворные глазеют на то, что они поняли из моей внешности. Я — Экстрасенс, который ничего из себя не представляет. Обычный человек, который каким-то образом выжил в их Испытаниях Очищения, совершил предательство, убил их короля и все еще стоит здесь перед ними, живой, вопреки всем обстоятельствам.

В этот момент я слышу шепот Смерти, доносящийся из самого темного уголка моего сознания. Та часть меня, которая смирилась со своей неминуемой гибелью в тот момент, когда узнала, что значит быть бессильной в этом королевстве. Теперь он называет меня королевой, а я слышу лишь смех.

Потому что, возможно, эта судьба — страшнее самой Смерти.

— Снимите с нее наручники, — небрежно приказывает король.

Дыхание сбивается от прикосновения шершавых мозолей к моей коже.

Кай.

Я мотаю головой, не в силах себя остановить. Не в силах сосредоточиться ни на чем, кроме мучительной потребности увидеть его.

Но я натыкаюсь не на его серые глаз. Нет, я вижу карие, мутные от неприкрытой ненависти. Это не те глаза, которые я ищу в каждой толпе. Не те, что смотрели на меня с благоговением, которым я упивалась. Не те, что пересчитали каждую веснушку на моем носу, каждое содрогание моего тела.

Мое дыхание сбивается перед лицом Гвардейца, что небрежно срезал манжету с моей лодыжки на маковом поле. Он повинен в каждой капле моей испорченной крови, запятнавшей этот мраморный пол. Его движения грубые, как и руки, которые дергают за цепь на моих запястьях, еще сильнее раздирая кожу.

Слезы застилают глаза, я моргаю, заставляя их отступить. Слегка качаю головой в знак протеста против слабости, что поднимается внутри, и прикусываю дрожащую губу, пытаясь не выдать себя. Мой взгляд мечется по залу, тело вздрагивает от боли, пока я ищу его. Яростно оглядываю незнакомые лица.

К черту притворство. К черту маски. К черту все — кроме него, нас, и этого момента, когда он мне нужен.

Но его нигде нет. И впервые с тех пор, как я украла у него серебро в Луте, я чувствую себя по-настоящему одинокой.

Замок щелкает. Наручники расстегиваются.

Они падают на пол, ударяясь о камень и размазывая кровь. По изысканно украшенному тронному залу разносится шум, и в нем звучит неотвратимость. Свобода, за которую приходится платить.

— Так намного лучше.

Я отрываю взгляд от толпы и вижу, что король доброжелательно улыбается. Мило. Почти ободряюще. Потирая запястья, я наблюдаю, как Китт протягивает руку — не ту, в которой была маленькая черная коробочка, которой я избегаю. Я моргаю, глядя на его ладонь. На этот жест доброй воли. Всего одно прикосновение отделяет предательницу от будущей королевы.

Когда мой взгляд снова скользит к королю, он кивает. Но в его глазах читается напоминание: у меня нет права голоса.

Поэтому, когда моя испачканная грязью рука встречается с его, запачканной чернилами, я позволяю ему притянуть меня ближе.

Интересно, не усилием ли воли он удерживает руку той, что вогнала меч в грудь его любимого отца, не говоря уже о том, чтобы надеть кольцо на палец, с которого когда-то капала его кровь. Словно уловив мои мечущиеся мысли, он легким движением сжимает мою ладонь. Этот жест должен успокоить, но он тревожит меня гораздо больше, чем любая угроза.

— Мы, илийцы, считаем, что победили Чуму много десятилетий назад, — голос Китта разносится по тронному залу, нарочито властный — я знаю, что он научился этому у своего отца. — Да, наша сила — это дар Чумы, но это и плевок ей в лицо. Потому что именно Элита стала сильнее благодаря болезни, призванной убить нас. Элита, которая защитила наше слабое королевство от завоевателей. Элита, которая демонстрировала свою силу в Испытаниях Очищения.

По залу прокатывается ропот согласия, а затем — волна гордых кивков. Я прикусываю язык, гнев нарастает, пока мои щеки не заливаются румянцем. Я не более чем их обычное развлечение, образец слабости. Меня вознесли на пьедестал, чтобы помыкать мной, унижать и стыдить.

— Но ведь не только Элита пережила Чуму, не так ли?

Его вопрос заставляет гнев замереть на кончике моего языка, во рту пересыхает. Время замедляется, пока я поворачиваюсь к нему лицом, цепляясь за каждый невысказанный намек.

— Нет, были еще и Обычные, — продолжает он ровным тоном. — Илийцы, которым удалось выжить, но которые не получили способностей. И после многих лет сосуществования бок о бок с Элитой их изгнали. Из-за отсутствия силы на них велась бесконечная охота.

Моя ладонь вспотела от соприкосновения с его рукой. Все тело замирает — и я не знаю, приговор ли это или спасительное помилование, которое я так долго ждала.

Король — Китт, которого я когда-то знала, — окидывает зелеными глазами своих придворных. Светлые волосы выбиваются из-под позолоченной короны, сияющей, как нимб, на его голове. Его речь обдуманна. Спокойна. Он сдержан.

— Если мы хотим сохранить наше великое королевство, то должны принять Обычных обратно.

Мои колени подгибаются, но Китт удерживает меня на ногах. Словно предугадал это и схватил меня за руку, чтобы я не рухнула под тяжестью его слов. Лица вокруг расплываются, рты шевелятся, руки взмывают вверх в знак протеста. Но я ничего не слышу, ничего не вижу и ничего не знаю — кроме этого момента и надежды на все, что может прийти после него.

Китт снова говорит, прорываясь сквозь рев толпы и мой звон в ушах:

— Со временем я отвечу на все ваши вопросы. Но сейчас, ради вашего спокойствия, скажу главное. С тех пор как я занял трон своего отца, я осознал, к какому плачевному состоянию скатилась Илия. За последние несколько недель я узнал о нашем королевстве больше, чем когда-либо.

Он наклоняет голову к одной из фигур в толпе и продолжает:

— Когда-то Калум был моим пленником. Также он был лидером Сопротивления, которого я считал радикалом.

Мое сердце замирает, взгляд выискивает его до тех пор, пока…

Вот он. Стоит, поглощенный толпой. Сначала я замечаю его светлые, почти белые волосы, затем — внимательные голубые глаза. Почувствовав мой взгляд, Калум медленно кивает. Я сжимаю губы, сдерживая улыбку, которую так хочется ему подарить. Вместо этого мысленно шепчу слова благодарности, зная, что он, скорее всего, слышит их в вихре моих мыслей.

Китт продолжает, перекрывая ропот, прокатившийся по тронному залу:

— Но чем больше я допрашивал его как предателя, тем больше он рассказывал мне о моем собственном королевстве. Наши ресурсы находятся на критически низком уровне из-за десятилетий изоляции. Внутри границ не хватает места, чтобы вместить растущее население трущоб. А судя по записям, запасы продовольствия год за годом стремительно сокращаются.

«Надвигающаяся гибель Илии» слетает с уст короля спокойно, как будто он провел каждую секунду после моего побега, вчитываясь в список неудач, оставленных ему отцом. Мысленно я возвращаюсь к тому моменту в Скорчи, когда выплеснула к ногам Кая правду о хрупкости королевства. Вся моя жизнь прошла в трущобах — в тесноте и голоде. Неудивительно, что в архивах отражена та самая нищета, которую я знаю не понаслышке.

— Дор и Тандо не будут обменивать свой скот, урожай или знания о том, как выжить в Скорчи, — Китт обводит взглядом ошеломленную толпу. — Без них мы не сможем ни расти, ни питаться. Вода Израмских мелководий с каждым годом становится все более коварной. Даже рыба избегает наших берегов.

Его голос становится все более торжественным, а я цепляюсь за каждое слово.

— Если мы не откроем границы и не позволим Обычным вновь жить среди нас, это Элитное королевство падет.

Крики нарастают, но король одним лишь своим видом заставляет зал замолчать.

— И все же, соседние города не станут торговать с нами, пока мы остаемся обществом Элиты. Тридцать лет назад, когда мой отец начал Чистку, Илия разорвала связи с Дором, Тандо и Израмом. Они потеряли доступ к нашим ресурсам, так же как и мы к их. Эти отношения будет нелегко восстановить, поскольку королевствам теперь нет дела до Элиты.

В груди разливается тепло — это ощущение настолько непривычное, что я не сразу понимаю, что это надежда. Но я была свидетельницей враждебности Дора. Я разделяла их ненависть к Элите — не за то, что они обладают силой, а за то, как они обращаются с теми, у кого ее нет. И после десятилетий высокомерного отчуждения, потребуется немалый жест доброй воли от Илии, чтобы установить мир.

Я снова покачиваюсь.

Этот жест доброй воли — я.

Я чувствую себя сбитой c толку, оцепеневшей от предначертанной мне судьбы. Пока я была Обычной, объединенная Илия была всем, на что я надеялась. Мой дом, место, где больше не нужно притворяться тем, кем я не являлась, чтобы выжить. Но моя недоверчивая, задиристая сторона говорит: Китт не может этого хотеть. Не после того, как его отец сделал все возможное, чтобы уничтожить Обычных.

— Что касается Пэйдин Грэй… — звук моего имени возвращает меня к тревожной реальности. — Ее предательство — не то, чем кажется. Наш союз станет мирным жестом для соседних королевств. Это проявление доверия позволит Обычным вернуться в Илию и побудит наших соседей возобновить торговлю с гостеприимной Элитой.

Китт натянуто улыбается.

— Наш брак ознаменует начало моего правления — и самой сильной Илии, что когда-либо существовала.

Я разбираю каждое слово, вытягиваю слоги, чтобы понять их смысл. Затем он поворачивается ко мне — и все мысли пропадают, когда он достает кольцо из бархатной коробочки. Момент, от которого кружится голова, и мне кажется, что он может услышать, как я сглатываю, может увидеть нарастающую в моих глазах панику.

Вот тогда его взгляд смягчается, и я вижу в его глазах свое отражение.

Каждый страх. Каждую крупицу тревоги. Он носит это в себе — и даже больше.

Потому что кольцо в его дрожащей руке олицетворяет все, что его учили ненавидеть. И все же, вот он стоит здесь вопреки воле любимого отца, чтобы спасти это королевство.

Поэтому я позволяю ему поднять мою левую руку. Пусть увидит решимость, которая заглушает все тревоги. Настал мой черед стать той, кем я всегда мечтала быть, даже если причины короля не совпадают с моими: он хочет любой ценой спасти только это королевство, в то время как я протягиваю ему руку ради объединенной Илии.

Я — жертва, за которую Обычные проливали кровь и умирали.

Я — сила, которой им не хватает.

Кольцо дрожит у моего сломанного ногтя. Его глаза встречаются c моими в немом согласии.

Каждое мгновение моей жизни вело к этому. К этому мимолетному моменту храбрости.

Я киваю, и он надевает кольцо мне на палец.