Бесстрашная

Глава сорок восьмая

Пэйдин

Я сижу в луже крови.

Вокруг меня алые завитки, ванна окрашена остатками моего последнего Испытания. Мой взгляд, обведенный красным, затуманен, устремлен в стену напротив.

Мягкая рука обхватывает мое запястье. Я не сопротивляюсь этому нежному прикосновению, даже когда оно поднимает мою вялую руку с фарфорового края ванны. Грубый кусок мыла начинает тереть мою кожу туда-обратно, пока засохшая кровь не перестает прилипать к моей коже.

Вперед-назад. Вперед-назад.

Я смотрю, как то, что осталось от Кая, капает в воду. И впервые за несколько недель кровь не вызывает у меня отвращения, напротив — я желаю удержать эту его часть.

— Как… как ты себя чувствуешь?

То были первые слова, которые Элли осмелилась произнести с тех пор, как я очнулась от наркотического тумана. Я не виню ее за молчание. Это довольно сдержанная реакция на мою истерику этим утром.

Мой голос звучит ровно:

— Я ничего не чувствую.

Это не ложь. Хотя, думаю, сейчас у меня просто нет сил даже солгать. Все мое тело онемело: разум, душа и разбитое сердце. Я абсолютно пуста без его любви.

Шрам открыт, кровавая вода успокаивающе стекает по нему. Мне не нужно смотреть на Элли — я чувствую, как ее расширившиеся глаза скользят по нему. Еще страшнее то, что мне уже все равно.

Она подносит тряпку к моему уху, нежно стирая засохшую кровь. Я вспоминаю, насколько жутко тихим был мир, когда я очнулась после дурмана. Бесконечный звон от взрывов исчез, оставив меня наедине с кричащими мыслями.

Все раны, которые я получила во время Испытания, исчезли. Сломанные ребра восстановлены, порезанная кожа зашита, ожог на запястье зажил, но сейчас я бы отдала все, чтобы этот отпечаток руки снова остался на моей коже.

Все, что осталось, — это моя кровь, смешанная с его.

— Я… — прочищаю горло и пробую снова. — Прости за утро.

На мягком лице Элли отражается сочувствие.

Я ненавижу этот взгляд. Я видела его в трущобах, то были матери, опечаленные видом забытого ребенка. Счастливчики впадающие в уныние из-за того, что мы спим на улицах. Только слабые удостаиваются такого выражения. Люди с разбитыми по глупости сердцами. И я была такой всю жизнь.

— Ты была сама не своя, — успокаивает она. — Я знала, что ты испугаешься, когда проснешься.

Я с горечью фыркаю, и она замирает.

— Я не испугалась, Элли. Я была сломлена.

Потому что я позволила себе надеяться.

Она сглатывает.

— А теперь?

Мой пустой взгляд встречается с ее тревожным.

— Я зла.

Перед мысленным взором вспыхивают зеленые глаза короля. Мои руки сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони. Вопрос, который я выкрикнула ему на арене, все еще отдается эхом в моей голове.

Как ты мог?

Глубоко вздохнув, я резко поднимаюсь, потому что больше не могу сидеть в крови Кая. Накинув на свое вымытое тело халат, я резко поворачиваюсь к Элли.

— Мне нужно поговорить с королем.

Слова звучат гораздо мягче, чем я собираюсь быть при встрече.

Элли выпрямляется, слегка смущенно улыбаясь.

— Ты не можешь уйти.

Мой голос звучит скучающе, а лицо не выражает никаких эмоций:

— И почему же?

— Дверь заперта. — Та же вспышка сочувствия снова мелькает на лице Элли. — Король приказал, чтобы ты оставалась здесь, пока он не прикажет иного.

Подавленное горе грозит снова охватить мое онемевшее тело. Гнев и предательство, которые я похоронила в себе, не смогут долго сдерживать боль. Нет, мне нужна ярость, отвлечение, король, который должен ответить за содеянное. Потому что без этого мне придется столкнуться с жизнью, в которой больше нет его.

— Элли, — говорю я медленно. — Мне необходимо выйти отсюда.

— Пэйдин, я… — Она нервно кусает губу. — Я не могу. Прости.

Я прочищаю горло, стараясь не обращать внимания на растущий в нем комок:

— Могу я хотя бы поесть, пока нахожусь взаперти?

— Да, конечно. — Элли спешит к двери, через которую я так отчаянно хочу пройти. — Я принесу тебе еды с кухни.

Постучав и подтвердив стражникам за дверью, что она не заключенная, она выходит. Затем Элли выскальзывает из комнаты, позволяя частичке внешнего мира проникнуть в эту уютную клетку. Я едва успеваю заметить охрану у двери, как чья-то перчатка захлопывает ее, и глухой стук, за которым следует щелчок замка, заставляет меня вздрогнуть.

Я стою и дрожу, наблюдая за тем, как вода стекает с кончиков моих коротких волос на обнаженные ключицы. Сглатывая, я смотрю на пустую комнату. Тревожный холод пронизывает меня насквозь, как будто само отчаяние проводит пальцами по моим костям.

Я абсолютно одна.

Не осталось ничего. Ни внутри, ни снаружи.

Запертая в этой комнате, я вынуждена столкнуться с реальностью. Столкнуться с зияющим одиночеством внутри. Мое существо разлагается, и причина тому — любовь. Любовь убила всех, о ком я заботилась.

Стены начинают сжиматься вокруг меня.

— Нет, — шепчу я своему предательскому разуму. — Пожалуйста, нет.

Но мои молитвы не были услышаны.

Грудь сжимается, до боли сдавливая разбитое сердце. Я вдруг начинаю задыхаться от приступа клаустрофобии, охватившего мое тело. Закрываю глаза, пытаясь отгородиться от мира, который хочет меня задушить.

Бесполезно. Мне нужно выбраться.

Доковыляв до двери, я бью по ней дрожащим кулаком.

— Выпустите меня. Пожалуйста.

Тишина.

— Я не могу больше здесь находиться. — Мой голос срывается под тяжестью разума, пытающегося раздавить меня. — Пожалуйста!

Я колочу по двери, пока стены продолжают неумолимо сжиматься.

Мне нечем дышать. Задыхаясь, я опускаю лоб на гладкую древесину двери и хриплю:

— Выпустите! Я больше так не могу!

Стены подступают все ближе.

Мой кулак в последний раз с глухим стуком обрушивается на дверь. Я медленно поворачиваюсь и, прислонившись спиной к двери, сползаю по ней, пока не опускаюсь на пол.

— Я так не могу, — шепчу я. Обильные слезы щиплют мои воспаленные глаза, когда я подтягиваю дрожащие колени к ноющей груди.

Я — всего лишь оболочка девушки, окруженная призраками.

Отец сидит рядом с моим дрожащим телом, успокаивающе положив руку мне на колено, и цвет его глаз уже стирается из памяти. Адинa прислонилась ко мне, неровная челка скрывает ее мягкий, медовый взгляд.

А Кай…

Кай стоит передо мной, такой сильный и прекрасный. Я почти слышу его голос, доносящийся откуда-то из глубин сознания…

— Где она?!

Он такой знакомый, такой настоящий…

— Где она, черт возьми?!

Я выпрямляюсь, услышав этот нарастающий голос, напуганная собственным лживым разумом.

Это не по-настоящему. Его больше нет.

Тяжелые шаги эхом раздаются за деревянной дверью, к которой я прислонилась.

Я качаю головой, слезы катятся по щекам.

Его больше нет. Как и всех остальных. Я убила его…

— Отойдите. Или я вас заставлю.

Мое пустое, разбитое сердце замирает от этих слов.

Этого не может быть. Я не должна в это верить. И все же я бросаюсь к двери. Прижимаю ладони к дереву, что отделяет меня от надежды. Я шепчу:

— Кай?

Приглушенный крик в ответ вызывает у меня смех сквозь недоверчивый всхлип.

— Пэй!

Я отскакиваю от двери, сердце бешено колотится — оно чувствует свою половину.

— Ваше Высочество, у нас строгий приказ от короля…

Дверь слетает с петель.

Когда она с глухим стуком падает на пол, между мной и призраком больше ничего нет. Даже Смерти.

Наши взгляды встречаются.

Дым встречает огонь, жизнь — живого мертвеца.

Он стоит там, абсолютно невредимый. Его грудь вздымается, на ней нет кровавых следов, оставленных моим кинжалом. В его серых глазах отражается буря, но совсем не та, что я видела в последний раз, когда они безжизненно смотрели в небо. Силовик такой же, каким я его видела в ночь перед последним Испытанием.

Я не могу пошевелиться, боясь, что это жестокий сон, призрак, который ускользнет сквозь пальцы. Но затем в его глазах проступают слезы. Знакомые губы расплываются в облегченной улыбке, отчего на щеках появляются опасные ямочки.

Голос Кая срывается, когда он с трудом произносит:

— Говорят, ты убила меня?

Этого достаточно, чтобы я споткнулась о собственные ноги.

Я — не просто его тень. Я — мотылек, летящий на огонь.

В горле поднимается рыдание, а глаза застилают горячие слезы. Я едва вижу сквозь пелену неверия, но все равно бегу к нему. Он немедленно бросается навстречу ко мне — к руке, при помощи которой я его убила.

Я падаю в его объятия, прежде чем мои колени подгибаются. Мой истерический смех заглушает его туника, в которую я утыкаюсь прямо рядом с тем местом, где бешено стучит его сердце.

Живой. Он живой.

Объятия его рук кажутся такими знакомыми, такими правильными, что я рыдаю сильнее от мысли, что могла по-настоящему его потерять.

Живой.

Он такой живой, такой сильный, и стоит за нас двоих. Грудь Кая дрожит рядом с моей, слезы текут из его глаз так же, как из моих. Я медленно отстраняюсь, боясь, что вдруг очнусь и пойму — он лишь плод воображения из-за испытываемого мною горя.

Но ничего столь прекрасного выдумать невозможно.

Мои дрожащие пальцы касаются его лица, и от легкого прикосновения его глаза закрываются. Слеза скатывается по его резко очерченному лицу и встречается с моими пальцами. Я качаю головой, пытаясь произнести сквозь ком в горле:

— Как ты здесь оказался? — мой голос превратился в слабый шепот. — Я видела… я видела, как ты умираешь.

Его руки скользят по моему телу, будто он тоже хочет убедиться, что я настоящая.

— Прости. Прости за все, что тебе пришлось пережить…

— Мне все равно. — Я обхватываю его лицо ладонями, в глазах мелькает искренность. — Мне все равно, если все это правда, и ты жив.

— Это правда, — он почти смеется. — Не иллюзия. Ни в коем случае.

Я киваю, прижимаю ладони к его шее, дрожащая улыбка растягивает мои губы.

— Я просто не понимаю. Мой кинжал… я чувствовала, как он вошел в твою грудь.

Мои пальцы скользят вниз, к тому месту, где должен был остаться след от клинка. Но его нет.

— Знаю. — Его голос вдруг становится холодным, словно лед, а глаза сверкают. — Я бы не позволил, но в ту ночь перед Испытанием меня накачали наркотиком.

У меня отвисает челюсть.

— Что?

— Я должен был проспать все Испытание. Целители заперли меня в комнате. — На его щеке дрогнул мускул. — Меня разбудил шум с арены, и я… я знал, что это ты. Я вырвался из-под действия лекарства и побрел туда. Гвардейцы меня остановили, но я все видел, Пэйдин. Я видел, как ты сражалась с моей копией. И это… — голос срывается. — Это меня уничтожило. Я пытался прорваться к тебе, но был слишком слаб, и просто… стоял там, пока ты сражалась за свою жизнь. Против меня. — Его грубые руки обхватывают мое залитое слезами лицо. — Ты чуть не умерла, думая, что я убил бы тебя. Считая, что я смог бы снова поднять на тебя руку по какой-либо другой причине, кроме как для того, чтобы приласкать. Я же обещал, что больше не буду сражаться с тобой. А оказался тем, кто тебя ранил.

— Тсс. — Мне трудно говорить из-за нахлынувших эмоций. — Это не твоя вина. Ты не виноват.

Он кивает. Я таю в его объятиях. Запоминаю этот миг, потому что была уверена, что его больше не будет. Он гладит меня по спине, опуская подбородок на мою голову.

— Это было слишком похоже на правду. Будто я смотрел, как теряю контроль, — наконец шепчет он.

Его голос срывается. Он отстраняется, обхватывает мое лицо дрожащими руками. Больше нет Силовика и масок. Только Кай — мой глупец и моя любовь.

— Я не смог тебя спасти. Даже от самого себя. — Он почти задыхается. — Прости меня. Пожалуйста.

Я качаю головой.

— Прощать нечего. Потому что я…

Я снова плачу. Кажется, я не прекращала этого делать на протяжении несколько дней. Но, возможно, впервые за всю жизнь, это не кажется слабостью. Это облегчение, радость от того, что он рядом, и страх от того, в чем я собираюсь признаться.

— Кай, я…

Мои ноги отрываются от земли и опускаются прямо на его ботинки. Я смеюсь сквозь слезы, стоя у него на ногах, как раньше — когда нас связывала цепь, а теперь — нечто куда прочнее. Его руки крепко удерживают меня за талию.

— Скажи мне, Пэй.

Я с трудом выдавливаю из себя слова:

— Я видела, как ты умер на той арене. Видела, как мой кинжал вонзается тебе в грудь, пока мои руки держались рукоять. А потом ты… ускользал. — Я моргаю, все расплывается. — И я даже не сказала те три слова, которые, как я была уверена, отнимут тебя у меня. Только твоя смерть подарила мне храбрость, а тогда ты уже… ты уже исчез.

Мой голос дрожит. Ломается. Рассыпается вместе с самообладанием.

— Но я не могу ждать еще одной трагедии. Поэтому скажу сейчас, потому что судьба, возможно, не даст нам счастливого будущего. Кай, я… Я люблю тебя.

Кай крадет мои слова с улыбкой, что медленно расплывается на его лице. И, где-то в глубине души, я понимаю — это не первый раз, когда он произносит подобное. Он поднимает руку и проводит большим пальцем по моему заплаканному лицу.

— Пэйдин, я люблю тебя. Я люблю тебя, как никого прежде не любил. Я хотел сказать это с тех пор, как понял, что цвет твоих глаз стал моим любимым, а твои веснушки — единственным созвездием, стоящем внимания. Я мог бы соврать, сказать, что ты украла каждую мою мысль и удар моего сердца, как воровка, коей ты и являешься, но все мое уже было твоим. Пэй, ты — моя неизбежность.

Слезы текут по моим щекам, смачивая его пальцы. Он тоже плачет, и все же не отрывая своих глаз от моих. Он повторяет слова, будто они заполнили его разум и ждали того момента, когда Кай их произнесет:

— Ты — моя неизбежность. В смерти и в любви.

— И ты — моя. — Я заглушаю рыдания, чтобы прошептать: — Я люблю тебя, Малакай. Я люблю тебя.

Я не могу остановиться теперь, когда сказала это. Это освобождает — отпустить страх, всегда сопровождавший эти слова.

— Я люблю тебя. Люблю. Люблю…

Его губы прижимаются к моим, пробуя на вкус слова, слетающие с моих губ. Я жадно вдыхаю его запах, пока слезы смешиваются с поцелуем. Его руки скользят по моему телу, нежно запоминая каждый изгиб под халатом. Я выдыхаю ему в рот, обвиваю руками его шею. Чувствую себя хрупкой в его объятиях, в то время, как он держит меня так, словно я — нечто бесценное.

Любовь.

Вот что это за чувство. И оно всепоглощающее.

Он слегка отстраняется, все еще касаясь своими губами моих, и легко щелкает меня по носу.

— Моя красивая Пэй. Посмотри, что ты со мной сделала.

Я улыбаюсь ему, отвечая тем же:

— Я могла бы спросить то же самое, прекрасный принц. — Мой взгляд падает на пару туфель, стоящих возле шкафа. — Ты ведь уже говорил мне, что любишь меня, да?

Уголки его губ приподнимаются:

— Кажется, ты была больше занята туфлями, которые я нашел на танцполе.

Я киваю, смутно припоминая:

— Ты отнес меня в комнату.

— Ты была серьезной угрозой для всех на танцполе.

От сухости в горле, я сглатываю.

— Ты любишь меня.

— Тогда. — Его руки обхватывают мое лицо. — Сейчас. — Мои губы касаются его. — Всегда. И я буду искать твои туфли в каждой жизни, если ты позволишь.

Обнявшись, мы молча стоим. Но этого достаточно, чтобы вопросы снова не всплыли в голове. Когда на моем лице появляется тень сомнения, Кай спрашивает:

— Что случилось?

— Китт знал, что на арене был не ты, — шепчу я.

Мой взгляд падает на его нетронутую грудь.

— Так кого же я убила?