Наставница для наследника престола

Глава 38

Каждый новый день отдалял меня от той женщины, которой я была вчера.

Шерри уже полностью освоила премудрости дворцовой жизни, пройдя фактически курс молодого бойца, и значительно облегчила мне жизнь, потому что без служанки я элементарно не могла позаботиться даже о своем питании. Все мое время было расписано, а сегодня особенно плотно.

— Леди Неялин, что бы сделали вы? — королевский советник спускает очки на кончик носа и смотрит на меня поверх них.

В комнате тотчас повисает тишина. Николас бросает на меня внимательный взгляд.

— Я бы не повела войска через ущелье, милорд. Исторически земли на востоке были частью Сантры, они обложены повышенным налогом. Там неспокойно.

— Интересно. И как бы вы поступили?

— Как и Вильгельм четвертый, ваше сиятельство. Думаю, когда вы готовили ваш вопрос, вы брали за основу реальные исторические события. Так вот, король Вильгельм послал к границам с Сантрой лишь переговорщиков, а войско поставил дальше, позволив сантарийцам войти в Равендорм.

— Вы хорошо подготовились, — на лице советника возникает недоуменное выражение. — Но разве вы не понимаете, что сантарийцы разграбят восток страны и убьют жителей?

— Через ущелье не пройти крупному войску. Велик риск потерять армию. Но и для сантарийцев — это ловушка. Вильгельм четвертый не потерял ни одного солдата, но лишился восточных земель Равендорма. Он посчитал это самой меньшей платой за независимость.

Николас несдержанно хмыкает и склонившись к Адаму шепчет: «Кровожадно».

— Хотелось бы послушать ответ лорда Варлоса, — говорю я, возвращая ему многозначительный взгляд.

Николас с позерством улыбается.

— Подобный ход, — говорит он, — приведет лишь к тому, что восток взбунтуется против короны. Зачем им король, который их не защищает?

Кайл кивает, соглашаясь с этим доводом.

— Король защищает тех, кто просит о помощи, — отвечаю я. — Почему восточные земли платят повышенный налог, лорд?

— Это вы мне скажите, — слегка раздраженно тянет Николас. — Вы похоже проштудировали все учебники истории.

— Когда сантарийцы разграбили их, они пришли к королю с просьбой о помощи. Они готовы были отдать все, чтобы он защитил их. И он отправил небольшое войско, чтобы разделаться с мародерами. Восточные земли Равендорма должны понимать, что всякий раз король будет взвешивать свое решение на весах разума, а не сердца. Сейчас наши позиции там слабы. Власть королевских наместников попирается местным населением. Они забыли, что чаша весов может качнуться.

Николас сглатывает.

Королевский советник захлопывает книгу и кланяется королю — его время в расписании подошло к концу.

Не успеваю подняться, Варлос нависает надо мной, приторно улыбаясь:

— Вы не оставляете шансов. Слишком умная женщина — это мужчина. Разве вам не хочется немного расслабиться?

— А слишком глупый мужчина — это кто? — я отгоняю его, поднимаюсь, а он все равно стоит слишком близко, но руки держит за спиной.

— Любой мужчина умнее женщины.

— Успокойтесь, лорд Варлос. Вам пока еще удается одолеть меня в фехтовании. Этого вполне достаточно, чтобы не ущемлялось ваше эго.

Я иду мимо, следуя за королем, которого уже окружила свора наставников.

— Великая мать, — вздыхает Николас. — Вам ли говорить про эго? Вы спите с книжками в обнимку, а я провожу ночи куда веселее.

— Результат вашего веселья я уже видела.

Он ровняется со мной, идет сбоку, с жаром глядя на меня.

— Я не сказал вам спасибо, — роняет.

— Никогда не поздно.

— И не скажу. Вам это было сделать ненакладно. Мне говорили, что ваш дар расколол камень. Поднять кого-то из мертвых вам проще простого.

— Когда вас в очередной раз проткнут мечом, на вас и потренируюсь.

Он смеется, будто это самая смешная шутка на свете. Стоит ему отстать, он сразу увеличивает темп, чтобы нагнать меня.

Мы выходим в коридор. Нам встречается процессия придворных — юные леди, которые служили в штате королевы Летиции. Наставники как по команде сворачивают шеи, но Варлос не смотрит. Он, вообще, никого не видит.

— Вы переплюнули Джареда, леди Неялин. Он у нас стратег. Метит в казначеи его величества. Но даже его железная логика разваливается перед вашей. Не могу понять, вы набиваете себе цену? Ради чего такие старания? Вы и так самая соблазнительная женщина Равендорма. Только и разговоров о вас…

— Вы болтаете больше всех.

Мы спускаемся в светлую галерею по довольно узкой лестнице, и Варлос приваливается ко мне и неожиданно горячо шепчет: «Хочу тебя, Неялин». Его ладонь касается моей поясницы, и я едва удерживаюсь от того, чтобы не влепить ему пощечину.

Догоняю Кайла, протискиваюсь к нему и говорю:

— Надеюсь, сегодня мне дадут настоящий меч.

Мастер Йен внимательно оглядывает нашу процессию. После его занятия, я должна буду уехать с Нилом в госпиталь.

— Сегодня вам придется подняться на второй ярус, лорды… — он задерживает на мне взгляд, — и леди.

— Что это значит? — усмехается Николас. — Я могу скинуть оттуда лорда Уиндема?

Уиндем на это лишь вздыхает.

— Великий герцог хочет проверить насколько у его величества улучшилась техника боя.

— Сегодня? — хмурится Кайл.

Он медленно снимает мундир. Как-то обреченно.

А у меня начинает учащенно биться сердце, будто именно мне предстоит схватка.

Мы поднимаемся на второй ярус. Отсюда видна вся галерея, а вот герцог смог бы заметить нас, лишь подняв голову.

Кайл закатывает рукава рубашки и берет меч. А потом что-то происходит: звон цепи, шаги, мощь, обрушившаяся на все живое. Слышу, как Николас шепчет: «Первородная… это чересчур». Адам рядом со мной сдерживает подступившую тошноту. В нас слишком сильно бьет чем-то мерзлым и зловещим.

— В пределах дворца это позволено только членам королевской семьи, — тихо произносит Джаред.

— Что именно? — с тревогой уточняю я.

— Отпускать свою внутреннюю суть. Когда дар настолько велик, он почти материален. У герцога он вот такой — потусторонний, злой и дикий. Трясет…

Я подхожу ближе к перилам. Мы все — наставники — ощущаем себя детьми, толкающимися, чтобы увидеть представление.

Аарон входит резко, быстро и неотвратимо. Сложно представить его другим — не таким строгим, властным и сердитым. В нем ощущается возраст, порода, мощь. И мне сложно отвести взгляд.

— Доброе утро, ваше величество, — говорит он бесстрастно и берет первый попавшийся меч со стойки.

И только оружие оказывается в его руке, Кайл атакует. И ярость огня выплескивается следом. Эта сила иная: горячая, взрывная и удушающая. И она, в противовес дару Аарона, в момент накаляет воздух.

— Черт, — Варлос пристально следит за ходом поединка. — А он действительно хорош…

Аарон выбивает меч из руки короля.

— Хорошо, — произносит. — Достаточно.

— Давай еще раз, — уязвленно рычит Кайл, направляясь за упавшим оружием.

— Вы проиграли с первого удара, — произносит Аарон. — Сначала стоит бить по оружию противника, потом — в цель. Но сегодня уже лучше, чем было.

Герцог проверяет меч, кладет его плашмя на предплечье, смотрит, как скользит по лезвию свет, льющийся из окон.

— Лорд Варлос, — его голос не выражает ничего, но от того нам всем становится не по себе, — спуститесь.

Николас больше не кажется беззаботно расслабленным. Он мажет по мне взглядом, и будто вопрошает: «Нажаловалась, да?» Слегка рассеянно он спускается на первый ярус.

Теперь градус внимания возрастает во сто крат, становясь горячее солнца.

— Возьмите меч, — сухо приказывает Аарон. — Я закрою глаза.

Николас исполняет это требование, правда спрашивает:

— Хотите проверить и мои умения, ваша светлость?

— Я о них наслышан.

Аарон стоит неподвижно, острие меча опущено к полу. Рука твердая, плечи напряжены. Я ощущаю нагнетание ситуации, словно она вот-вот достигнет пика.

— Говорят, вы считаете себя лучшим, — произносит герцог.

— Надеюсь на это, милорд.

— Но я все равно дам вам преимущество. Наступайте.

— Но… — Николас не решается. — Если у вас закрыты глаза, то преимущество на моей стороне.

— Вам кажется.

Николас делает шаг — лишь шаг. В воздухе хлестко поет сталь. Сверкает. Чудовищный скрежет — лезвия трутся друг об друга. Мужское дыхание, лязг цепей, поворот корпуса…

А затем Николас падает на спину обезоруженный и ошеломленный. Его меч с неприятным холодным звуком катиться по плитам галереи. А острие — заточенное, смертоносное — вдавливается в его грудь. Аарон укладывает руки на эфес. Белые волосы падают ему на лицо, на запястьях и тыльных сторонах ладони проступают вены.

— А теперь скажите, граф, для чего мне сохранять вам жизнь?

Кайл — бледный — стоит чуть поодаль. Его взгляд мечется от герцога к Николасу и обратно.

— Хватит, Аарон, — неуверенно говорит он.

Николас тяжело дышит, распахнув карие, наполненные ужасом, глаза и смотрит на меч, упирающийся ему в грудную клетку.

— Я наследник…

— Не тратьте мое время, — произносит Аарон. — Я спросил — для чего?

— Я буду служить королю!

— Тогда стоит начать, — герцог убирает меч, преспокойно протягивает Николасу руку, вытягивает его на ноги и что-то говорит только ему, а затем отпускает: — Надеюсь, наш разговор больше не повторится.

— Да, ваша милость, — уязвленно цедит Варлос, но кланяется низко, незаметно ощупывает свою грудь и облегченно выдыхает.

Аарон убирает меч в стойку и уходит, предварительно обронив Йену, который не смел поднять глаз:

— Уделите время выдержке короля, он норовит бросится в драку.

Дверь захлопывается, а я просто опускаюсь на скамью, ощущая себя так, будто из меня вынули душу. Николас поднимает меч, но затем яростно бросает его на пол и чертыхается, на что мастер Йен неодобрительно качает головой.

— Он просто не может быть таким быстрым… проклятье… Закрытыми глазами… — разъяренно ходит Варлос по галерее. — Это невозможно! Я не ожидал! Не может быть!

— Может, — говорит Кайл, берет свой мундир и перебрасывает через плечо. — Я этому когда-нибудь научусь.

Нил Дериш уже топчется перед моей дверью, и я накидываю плащ — на улице ветрено. До городского госпиталя Гнемара около двадцати минут езды — судя по всему, там меня уже дожидаются маленькие пациенты, отобранные лордом Фулзом, главным королевским лекарем. Я получила от него записку, что Великий герцог наложил дополнительное ограничение, руководствуясь «исключительно разумностью», на количество детей, которым я могу оказать помощь. «Не больше десяти в сутки», — написал лекарь. А еще: «Исключительно под моим руководством, дабы не допустить вреда вашему здоровью».

К королевскому лекарю, кстати, прилагалось еще трое преподавателей и несколько подающих надежды слушателей. Бенджамин Фулз являлся аристократом, но даром не обладал, поэтому, встретив меня, лишь покривил губами, не особо понимая, насколько сильны мои способности.

— Его светлость особо подчеркнул, — говорит он, провожая меня в комнату, которую приготовили еще накануне, — чтобы я исключил любые ваши душевные страдания и моральный выбор. Поэтому я сам отобрал детей.

Помимо толпы докторов, одним из которых неожиданно стал доктор Норман, в комнату входит монахиня из храма Первородной. Она приветствует меня и замирает поодаль. Норман тоже склоняет голову в нерешительном полупоклоне. Я, кстати, не испытываю большой радости, видя его здесь.

Впрочем, вскоре я напрочь про него забываю. Первого малыша вносят на руках. Он совсем крошечный — не больше двух лет. Худой, изнеможенный, с серым лицом.

— Сюда. Срочно! — указываю я на кушетку.

В измученном теле ребенка едва теплится жизнь. Не знаю, что за коварная болезнь убивает его, да и плевать! Я просто отпускаю свой дар, наполняя им маленькое сердечко — чувствую, как жизнь бьет под моими пальцами.

Ребенок розовеет на глазах, делает глубокий вдох, раскрывает большие темные глаза и начинает реветь со страха! Да так громко и живо, что присутствующие застывают. А затем суется, подхватывают малыша на руки и передают по цепочке на выход.

— Святая Мать, — монахиня прижимает мальца к груди и выходит с ним за дверь, а следом вносит еще одного: — Скорее, леди… этот совсем плох!

И я больше не позволяю себе даже глаз поднять.

Сердце сжимается от жалости, а потом ликует от ощущения торжества.

Когда из комнаты уносят десятого, я чувствую усталость. Голова слегка кружится.

— Я могу попросить что-нибудь горячее и сладкое? — спрашиваю. — И посмотрите, есть ли еще дети? Я успею.

За все это время я не обращала внимание на присутствующих, а теперь поднимаю взгляд. Заставшие изумленные лица, вопрошающие и взывающие ко мне, как к чему-то непостижимому. Да и Норман теперь смотрит иначе — с благоговением. Господин Фулз тотчас отправляет одного из своих помощников за едой и горячим травяным чаем, а ко мне обращается с глубоким уважением:

— Велено только десять, ваше сиятельство. Я не могу рисковать вашим здоровьем.

— Я не устала.

— Я не могу ослушаться милорда-регента, — Фулз почтительно склоняет голову, — но я буду счастлив видеть вас завтра. И в любое время, угодное вашему сиятельству.

Я с печалью смотрю на дверь — сколько еще за ней детей, которым нужна помощь? Теперь, когда я поняла, насколько важен мой дар, разве я смогу променять его на замужество или статус мьесы? Кажется, я больше не имею на это права. Еще в Арвале я поняла, что оказалась в этом мире, чтобы изменить его к лучшему. Насколько сумею. А главное, я чувствовала ответственность за Кайла. За то, какие уроки он вынесет из своего детства, каким станет и захочет ли изменить Равендорм.

Великий герцог прав — иногда мы отказываем себе в счастье ради счастья других.

Меня пронзает тонкая холодная игла боли.

Я пошатываюсь, вдруг ощущая накатывающую слабость. Нил бережно усаживает меня в кресло. Он передает мне принесенный чай и сладкую, щедро усыпанную сахарной пудрой, булочку. И пока я ем, безотрывно глядит на меня.

— Спасибо, леди Неялин, — говорит лорд Фулз, когда я собираюсь покинуть госпиталь. — У вас исключительный дар. Я напишу его светлости, что вы несказанно нам помогли.

Экипаж ожидает нас во внутреннем дворе. Господин Дериш помогает мне взобраться в салон, становится на колено, бережно и осторожно поправляет подол моего плаща. Огромными ручищами — мягко и аккуратно, словно боясь навредить. А потом он садится напротив и смотрит в окно, будто давая мне отдых даже от своего присутствия.

Я тоже задумчиво гляжу на Гнемар. Что-то ускользает… Или являет свою безобразную суть — передо мной встает это незримое «должна». И я внутренне усмехаюсь. До чего я докатилась?

Отметаю все эти терзания.

Во дворец приезжаю как раз к заседанию Совета. Вопросы выдачи патентов, торговли, ввоза и вывоза — все это обсуждается часами прежде, чем попасть в виде предложения на стол его светлости регента Равендорма. Кайл должен научится видеть ситуацию изнутри, принимать решения, знать обо всем, что происходит в его стране.

Ловлю на себе внимание лорда Варлоса. В последнее время он присмирел, и между нами, наконец, воцарилось подобие нейтралитета. Я бы назвала это безусловным миром и принятием, если бы не сальные взгляды, которое он иногда бросал. Вот и сейчас, стоит мне на секунду отвлечься, оскаливается и пожирает глазами. Я вопросительно вскидываю брови, провожу по горлу большим пальцем, показывая, что на тренировке отсеку ему голову. А Нико широко улыбается, поигрывая бровями.

— Леди Неялин, — в зал совета неожиданно входит барон Роул.

Он делает поклон, подходит ближе и сообщает:

— Ваш отец сегодня будет выслан из столицы. Он просит о встрече с вами. Его светлость уведомляет вас, что вы можете попрощаться.

Просьба Чезара — это своего рода последнее слово. Мне не нужны его извинения, но ради памяти Неялин, для которой это могло быть важным, я выделю на это бесполезное покаяние пять минут жизни.

Встреча была организована, слава Богу, не в темнице или допросной. Чезар, разом постаревший, осунувшийся и мрачный, ждет меня в одном из залов в южной части дворца, принадлежащей Великому герцогу. Он стоит у окна, страшно ссутулившись.

— Я слышал ты не отказала матери, — произносит он, увидев меня. — Надеюсь, и мне не откажешь, Нея.

Он разворачивается, смотрит на меня пустыми глазами. Потрепанный, но не избитый. Но совершенно точно, почти сломленный.

— Ты обезглавила собственный род, — говорит осуждающе, но без злости. — Ты никогда не сможешь смотреть людям в глаза без стыда. Твой отец теперь ссыльный, лишенный всех заслуг и регалий. Двор тебя не примет, Нея. Народ Равендорма — тем более. Пока не поздно, попроси герцога снять с меня все обвинения. Я устрою твою жизнь. Все забудется.

Снова ложь.

— Я не могу влиять на решения лорда Элгариона. Он просил его не беспокоить. И я не стану.

Чезар резко вскидывает голову.

— Что? — вопрошает шепотом. — Я умру там, понимаешь? Умру!

— Куда тебя отправляют?

— На восток. К самой границе.

Он смотрит на меня с затаенным страхом, а я произношу без эмоций:

— Я не могу нарушить запрет его светлости до его свадьбы. Она состоится через месяц. Придется подождать.

— Нет, — качает головой отец. — Даже месяца много. В стылом доме. Без слуг. Я уже стар, Неялин. Попроси за меня. Умоляй его!

— Это невозможно.

Чезар подступает, но не решается меня тронуть. Только глядит побелевшими глазами и загнанно дышит:

— Ты — не моя дочь… Нет, ты не Неялин. Она никогда бы не поступила так со мной. Она была тихой, доброй девочкой. Моя Неялин не осмелилась бы…

— Твоя Неялин умерла, — бросаю ему в лицо, разворачиваюсь и ухожу.

Каждый мой шаг в тишине вторит глухому удару сердца. И какое-то время Чезар молчит, не понимая, что я не передумаю. Он бросается следом:

— Попроси его! Я не хотел! Ты знаешь! Помоги мне! Помоги!

Я молча выхожу. Дверь за мной захлопывается, а отец кричит вдогонку: «Это будет на твоей совести!»

Барон Роул, ожидающий в небольшой приемной, прекрасно слышит последнюю фразу, но его лицо остается беспристрастным, лишь по стеклам темных очков скользят тени.