Наставница для наследника престола

Глава 2

Три дня назад я умерла.

Умерла не как-нибудь скучно. А так — от души. Прямо кино снимать можно. Да и жизнь у меня — сказка. И это теперь не фигура речи.

Итак, родилась я и выросла в Питере.

По характеру я была девочкой упрямой и рациональной, поэтому, когда мне было шесть, родители смекнули отдать меня в спорт. Так я и попала в федерацию скалолазания.

Родители у меня умерли рано: мать — когда мне было одиннадцать. Отец пережил ее на девять лет. В двадцать я была круглой сиротой.

Скалодром стал моим вторым домом. Я быстро осваивала трассы. И так как фамилия у меня была Ветрова, тренера прозвали меня Санька Ветер. Я была жадная до наград, хотела быть лучшей из лучших и к двадцати уже имела серьезные достижения.

О семье, мужчинах или развлечениях я не думала совершенно, оттого, наверно, была слегка нелюдимой и странной. Вся моя жизнь заключалась в тренировках. Я мечтала быть не только чемпионкой России, но и Европы, и даже мира. А желательно иметь еще и Олимпийскую медаль.

А потом я сорвалась с трассы и разбилась. Да так, что сразу в инвалидное кресло. Прогнозы неутешительные — никакого спорта.

Как же я злилась…

Вся моя жизнь была положена на алтарь амбиций и большого спорта, и она рассыпалась прахом в одну секунду.

Федерация меня, конечно, не бросила. Устроили тренером. А я наперекор сказала, что на ноги встану и еще вернусь на трассу.

Но годы брали свое. С инвалидного кресла я, конечно, встала. Но боль никуда не ушла, да и сил почти не было. До тридцати лет я боролась с ветряными мельницами, а потом как-то собралась на Эльбрус.

Из-за злости, опять же.

Мол, я еще ого-го, товарищи. Если не скалолазка, то альпинистка. А на высоте борьба идет уже совершенно другая, и цена ошибки здесь высока.

В горах чувствуешь себя песчинкой. Замысел Бога здесь ощущается наиболее остро — живи, человек, да радуйся! Полюбоваться там есть на что. Смотришь иной раз так далеко, куда взгляда хватит и думаешь: «Ну все, можно умирать!»

После Эльбруса был маршрут на Белуху и на северный склон Казбека, но ни одна гора не запала так мне в душу, как мой первый пятитысячник.

К тридцати шести я совсем заматерела, имела за плечами больше сорока восхождений и стала водить на гору туристов. Семьи у меня по-прежнему не было, зато была тяга преодолевать и бороться, и зачем-то доказывать всему свету, что я способна на большее.

Последний раз на штурм горы мы отправились ночью. Гору тогда порядочно обнесло льдом. Шли мы с южной стороны сначала до скал Пастухова, где акклиматизировались накануне, потом по Косой полке к седловине и прямиком на западную вершину. И тут у меня происходит срыв — турист катится в так называемый «трупосборник» и даже не успевает «зарубиться». И я, вопреки правилам, бросаюсь его тормозить.

Вот и все, что я помню.

Конечно, очнувшись, я тысячу раз сказала себе: «Ну и идиотка ты, Ветрова!» Да вот только ничего уже было не исправить.

Вместо подтянутой слегка грубоватой брюнетки теперь была двадцатилетняя, рыжая и толстая разведенная женщина, которой бывший муж собственноручно оставил неприглядный ожог на руке.

Я проснулась в чужой кровати. Первое впечатление было чудовищным. Надо мной стоял тот самый доктор Норман и служанка, и оба они пытались привести меня в чувства.

Посмотрела вверх — балдахин покачивался, на стенах были шелковые обои, а вокруг эти странные люди. Оба в непонятных нарядах, этакие «викторианские товарищи». И я перед ними лежала, как Ленин в Мавзолее.

— Так, леди, — обратился ко мне мужчина. — Вы помните, что случилось?

— Я сорвалась с горы.

— С горы? — озадаченно переспросил он. — Вы помните, кто вы? Как вас зовут?

— Александра Ветрова, тридцать шесть лет. Живу в Питере. Занимаюсь скалолазанием.

— Она не в себе!

— Милая, — включилась женщина. — Ты и меня не помнишь? Свою любимую нянюшку-Азу?

Нет — я впервые ее видела.

— Бывшего мужа своего, лорда Итана Блейка, тоже не признаете? — спросил доктор.

— Не признаю.

Меня оставили на попечение «нянюшки-Азы», которая и посвятила меня в нелегкую жизнь леди Неялин Лейн, которой я теперь являюсь. И она рассказала, что я вышла замуж в восемнадцать по большой любви. С моей стороны, к сожалению. Женился Блейк на мне по распоряжению короля, и почти сразу я с мужем стала жить порознь, лишь раз в три месяца он приходил исполнять свой супружеский долг — через силу.

Ближе к вечеру, когда я уже понемногу начала вставать и даже выглянула в окно, убедившись, что мир вокруг реален, заявился муж.

— Какого черта ты делаешь? Решила потянуть время? — тотчас набросился он. — Я все равно разведусь с тобой! Прекрати меня преследовать, писать все эти глупые письма. Я тебя никогда не любил!

И после этого он отчитал меня, словно ребенка. За то, что проявила слабость. За то, что опозорила его, потеряв сознание от боли.

— Ну что ты за безвольная тряпка? — в конце припечатал он.

Когда он ушел, я, наконец, подошла к зеркалу. Знала, не увижу там ничего впечатляющего. Только лишь полную молодую девушку, с аллергично расчесанными красными щеками и рыжими тонкими волосами.

Так и есть — я была дурнушкой.

Но зато живой.

Утешало еще и то, что этот мир был довольно прогрессивным. Здесь было электричество — стояли телеграфные столбы, на широком мощенном проспекте к вечеру загорались фонари. Вдалеке ходил маленький, открытый красный трамвайчик. Слава Богу, в городе имелась и канализация, и водопровод.

Следующие дни я прожила в полном уединении.

Ко мне приходила только Азалия. А потом, когда я окрепла достаточно, меня повели завершить развод. В ту самую комнату.

А дальше усадили в кресло, вручили документы и велели подписать.

Вот только я задумала нечто совершенно другое.

— Могу я прочитать это соглашение? — раздается мой вопрос.

Я нутром ощущаю ярость бывшего мужа. Он хоть и неподвижен, а его руки покоятся на столе, я чувствую, как похолодело в комнате. Когда он рядом, всегда так — пространство наполняется непонятной стужей.

— К чему это? — рычит он. — Ты все равно ничего не поймешь. Это сложно для женщины. Все условия согласованы с твоим отцом. Поверенный Мосс, подтвердите, пожалуйста.

Наконец, в разговор вступает еще один человек — полный, лысоватый мужчина в костюме-тройке.

— Я представляю интересы вашего отца, леди, — говорит он. — И перед королевским интендантом, — коротко кивает он усатому, — подтверждаю, что лорд Лейн не возражал против передачи его дочери под покровительство.

— Я все равно хочу ознакомиться с содержанием этого документа. — говорю я увереннее.

Мои слова производят эффект разорвавшейся бомбы.

Тишина возникает такая, что слышны утренние завывания ветра за окном.

Мышца на лице Блейка непроизвольно дергается.

Интендант поднимается, подносит мне соглашение, и я с благодарностью киваю и внимательно изучаю текст. В гнетущей тишине, прерываемой лишь покашливанием доктора Нормана, раздается только шелест страниц.

Я не тороплюсь.

В соглашении прописана причина расторжения брака. «Женщина рода Лейн, графиня Неялин по заключению доктора Нормана бесплодна». Вот какие дела. Я на секундочку холодею, но очень быстро беру себя в руки. Дальше указано, что «родовая сила Лейн в девице не проснулась и в замужестве не открылась».

Вот здесь подвисаю.

Перечитываю еще раз, пытаясь вникнуть в суть метафоры. Если это, конечно, она. Что за родовая сила должна была во мне открыться? Умение ложки гнуть и предметы двигать?

Читаю дальше и буквально задыхаюсь от негодования.

«Я, Неялин из рода Лейн, по согласию моего отца Чезара Лейна передаю себя в качестве мьесы покровителю лорду Итану Блейку. Выражаю согласие на то, что лорд Блейк свяжет мою волю печатью покровительства».

«Соглашаюсь на то, что лорд Итан Блейк будет заботиться обо мне по своему разумению, выделять содержание на необходимые нужды, а также сохранит за мной одну служанку, драгоценности в пересчете… платья…»

Стискиваю зубы.

«Вверяю лорду Итану Блейку свою жизнь».

Вот оно что.

Дочитываю все до конца. Вижу, мне положена компенсация при разводе — тысяча соверенов. Видимо, за моральные страдания.

— Хорошо, — закончив, я вскидываю взгляд и пристально смотрю на интенданта, несколько мгновений собираясь с духом: — Я отказываюсь подписывать соглашение.

Мужские взгляды схлестываются на моем лице.

Итан тоже смотрит — ошарашенно. Понимаю, что он не ожидал. Абсолютно. Я ведь должна тихо сидеть и уповать на его милость. Я никогда раньше с ним не спорила.

— Леди, — надтреснуто звучит голос поверенного Мосса, — вы понимаете последствия этого решения? И то, что оно идет вразрез воле вашего отца? Это крах репутации семьи Лейн!

Нет, не понимаю. С чего бы быть краху? Мы с Блейком и так разведены.

— Позвольте, — берет слово интендант. — Возможно, леди плохо объяснили суть процедуры? Позвольте вам все рассказать.

Это мне только на руку. Соглашаюсь, и градус напряжения в комнате слегка снижается.

— Развод для женщины — это позор, — говорит интендант. — Если муж отвергает собственную жену и не берет ее даже мьесой, она считается падшей. То есть изменщицей и порочной лгуньей. Разве вы хотите этого?

Раздумываю.

Значит, на кону моя репутация честной женщины?

Господи, кому она нужна, когда передо мной маячит перспектива быть со связанной волей, по сути, рабой жестокого мужчины, который сможет владеть даже моей жизнью?

— Не хочу.

— Вот и славно, — облегченно выдыхает интендант. — Тогда вам нужно подписать бумаги и стать мьесой. Лорд Блейк прямо сейчас поставить связывающую печать, и ваша репутация будет спасена.

— Нет.

— Святая Первородная… — бормочет интендант. — Вы снова ничего не поняли.

— Я понимаю. И я отказываюсь.

Молчание.

Итан дышит сквозь приоткрытые губы, не спуская с меня глаз.

— Что ты творишь? — неожиданно и совершенно несдержанно говорит он, а затем откидывается на спинку кресла, потирает лоб и произносит: — Моя бывшая жена не в себе. Прошу простить ей этот инцидент, она еще не оправилась после снятия брачной печати. Доктор Норман говорил, что женщина, не имеющая собственного дара, после этого может даже лишиться рассудка!

Хороший ход. Теперь меня обвинят в безумии.

— Это действительно так, — подхватывает тот. — Все мы понимаем, почему Первородная обделила род Лейнов даром — наследница слишком слаба ментально. У нее безвольный, унылый и мягкий характер. Богиня не дарует силу слабым. И, конечно, когда лорд Блейк снимал брачную печать, он забрал часть своего дара, которую передавал в первую брачную ночь, как и положено между супругами.

Не воспринимаю сразу то, что говорит доктор. Тема магии для меня не просто необычна, она кажется чем-то на грани безумия. Будто стоит поверить, и я свихнусь окончательно.

— Я отдаю отчет своим действиям, — категорично заявляю я.

— И, тем не менее, — вклинивается интендант. — Поясните причину вашего отказа.

Блейк сцепляет замком пальцы и подносит к губам, которые сжимаются от раздражения.

— Я не хочу связывать свою жизнь с человеком, который меня презирает.

Интендант слегка бледнеет, и тут включается в разговор другой участник нашей беседы — высокий, чопорный, черноволосый мужчина с омертвевшим взглядом:

— Неслыханная дерзость!

Он тотчас лезет в какую-то книгу и вещает:

— Я, как стряпчий лорда Блейка, могу вас заверить, что леди ведет себя, словно помешанная. Посмотрите, закон разрешает мужчине, в роду которого находится женщина, подписать соглашение от ее имени, если будет доказано, что она психически нездорова. Господин Мосс, вы сегодня выступаете от имени лорда Лейна и можете подписать соглашение за него.

— Подождите, — вклинивается интендант, не спуская с меня глаз. — Психическое нездоровье леди Лейн еще требуется доказать. Она аристократка, поэтому процедура осложняется согласием на то хозяина земель, на котором находится графство лорда Лейна.

Вновь повисает молчание, еще более тяжелое, чем прежде. И я нарушаю его, искренне переживая за свою судьбу:

— Кто хозяин этих земель?

Мой муж смотрит на меня в упор. Его изумление так велико, что он едва ли осознает вопрос. А вот интендант отвечает.

— Помилуйте, ваша светлость. Вы не знаете? Хозяин этих земель герцог Элгарион, двоюродный брат короля. Я не стал бы доводить ситуацию до его сведения. Его светлость занятой человек и имеет непростой характер. Да и разве вам не совестно будет сообщать о своем разводе второму лицу государства? Послушайтесь моего совета, подпишите соглашение.

Мне становится по-настоящему страшно. Этот дикий страх проникает под кожу и бежит по венам, заводя сердце. Мое желание освободится от бывшего мужа присутствующие воспринимают блажью. Но, если я сегодня же не покину этот дом, мне конец.

— Я боюсь лорда Блейка, — говорю я то, что должно вновь поднять виток обсуждений. — Мне было очень больно, когда он выжег печать. Он едва меня не убил.

— Я не думаю, что стоит принимать столь гнусные обвинения всерьез! — верещит стряпчий лорда Блейка.

— Святая Мать! Леди Лейн, — говорит интендант, — вы обвиняете своего бывшего мужа в покушении на убийство?

После этих слов все глядят на Блейка, а он переводит воспаленный, разъяренный взгляд на меня.

— Неялин запуталась, — отрезает он, поддаваясь всем корпусом вперед и скрежеща зубами. — Господа, вы же знаете, что моя бывшая супруга пуста. Ее дар вряд ли проснется. Он должен был перейти ко мне, как часть ее приданого. Я согласился не взыскивать с ее отца неустойку, если Неялин останется при мне и, в случае пробуждения дара, отдаст его. Наши договоренности должны быть соблюдены. Но основная причина, — произносит бывший муж. — Наш брак был инициирован королем. Я не могу так грубо нарушить его волю, вернув Неялин отцу.

Присутствующие молчат.

Это «шах и мат». Я понимаю, что теряю последний шанс на освобождение.

— Лорд Блейк, — вздыхает интендант, — я понимаю ваши чувства. Но, побойтесь Великую мать, я не могу заставить леди подписать соглашение насильно. Закон прямо предусматривает добровольное согласие.

Прикрываю веки, благодаря Всевышнего.

— Могу вам только посоветовать, — добавляет интендант, — написать великому герцогу Элгариону.

— И тогда о моем скандальном разводе узнает вся столица, — мрачно отвечает Блейк. — Господа, не дадите мне пару минут наедине с моей женой? Возможно, она еще передумает.

Мое сердце замирает. Я внутренне мечусь от желания во всеуслышание кричать о том, чтобы меня не оставляли с ним наедине, до холодного осознания, что ничего уже не изменить.

Когда все выходят, Итан грозно поднимается из-за стола.