Наставница для наследника престола

Глава 36

Если говорить о тяжелой работе, то служба во дворце, действительно, невероятно трудна. И это не только ранний подъем, жесткие рамки, в которых жили абсолютно все: от монарха до слуги, но и колоссальный груз ответственности за каждый поступок или слово.

Я научилась вставать в пять утра, чтобы посвятить отнятый у сна час изучению истории Равендорма. Мне нужно не только не прослыть неучем, но и уметь давать верный совет, когда того требует король.

Утром я неизменно обнаруживала под дверью очередную записку с оскорблениями, по дворцу время от времени ходили позорные листовки, а двор все еще не желал принимать меня. Я была совершенно одна до тех пор, пока Нил Дериш, которого герцог назначил управляющим моими делами (а на самом деле личным телохранителем), не привез Шерри.

Моим стряпчим стал господин Терри, пожилой человек с солидным опытом. Правда, не сказать, что он был доволен своим назначением, но он не посмел отказать, услышав, что на то было веление Великого герцога.

Мне доложили, что кроха-Молли была передана на воспитание Азалии и Эльме Фэйрел. Им же было назначено ежемесячное содержание.

В пансионат в Арвале были направлены средства, исключающие любые пожертвования, кроме тех, которые и впрямь совершались в благих целях. Как отреагировал на то граф Бранз, я могла лишь догадываться.

Все эти дела были сделаны так скоропалительно, что в какой-то момент я просто осознала, что моя жизнь кардинально изменилась.

И вот в рутине собственных дел я уже принимаю у себя в покоях мою так называемую мать — леди Лейн. Она стоит понуро и лишь спрашивает:

— Ты же не посмеешь лишить меня имущества и средств, к которым я привыкла?

И ее взгляд горит страхом и яростью. И ничуть не раскаянием или любовью.

Чезар всю жизнь откупался от нее, что она принимала за заботу. А от никчемной дочери она не ожидала ничего, кроме мести.

Я же молча подписываю документы, согласно которым все, что она получала ранее, сохраняется до последнего соверена. Ставлю печать, передаю стряпчему. И больше я не хочу видеть эту женщину, которая променяла своего ребенка на собственный комфорт. И мне жаль Неялин, которая жила без любви родителей и тянулась к ней до последнего, надеясь, что ее полюбит Блейк.

— Ты навсегда будешь позором нашей семьи, — шипит она. — Ничего путного из тебя не вышло! Я лишилась милости королевы! Мне было отказано в приемах в столичных домах. Никто не желает меня видеть! Из-за тебя!

Я лишь вскидываю взгляд, в котором уверенна читается слепое раздражение. Нил Дериш, который стоит в дверях коротко кивает, понимая мое движение с полуслова.

— Леди, — коротко говорит он, указывая ей на дверь.

А она отшатывается от этого здоровяка, смотрит на меня с еще большим презрением:

— Как же ты пала! Я — твоя мать! Имей ко мне уважение!

Хочется, наконец, вспылить. Как давно я этого не делала? Но не хочу терять ресурс сил на женщину, которая даже не поймет, как не права. И я холодно бросаю:

— Уберите ее отсюда. Пожалуйста, Нил.

И он коротко касается ее локтя, которым она тотчас дергает. А потом она подхватывает подол и причитая, как я сильно ее унизила, уходит.

— Теперь, даже если она и захочет меня увидеть, — говорю я стряпчему, — все наше общение будет вестись только через переписку.

На личные дела у меня остается не так много времени. Большую часть дня я принадлежу королю и всюду его сопровождаю. И, кажется, начинаю знать все аспекты его жизни, потому что личность короля в Равендорме настолько возведена в абсолют, что двор следит за всем, что он делает. И не прощает ему ничего.

А он — просто ребенок, и иногда он хочет быть свободным от всего этого. Например, лежать в постели и перед сном слушать что-то, что я походя для него выдумываю. А иногда он упоминает Аарона, и мое сердце всегда замирает, когда я слушаю, что делает герцог. А делает он очень многое, никогда не жалея себя. Он провел уже две официальные встречи с леди Эшфорт, о чем, конечно, стали тут же судачить. Их грядущий брак представлялся чем-то из ряда вон, и отец Мелиссы даже сократил ее выезды на всякие мероприятия, дабы она всецело принадлежала только жениху, и ее репутация была чиста, как незамутненное стеклышко.

— Последнее время он работает, как проклятый, — говорит как-то вечером Кайл, когда оставляет меня в своих покоях, а сам укладывается в постель. — И почти никого не принимает. Все решает через Мориса. Скоро даже у барона Роула лопнет терпение! Кстати Мастер Йен вчера делал для Аарона доклад и сказал, что удивлен твоему упорству и силе, чего никак не ожидал от женщины, а Аарон… — и Кайл складывает на животе руки и смотрит наверх.

Его взгляд теряется где-то в складках балдахина.

— Он велел больше не упоминать твоего имени.

Я долго молчу.

Те письма, которые я никак не могу отдать Кайлу, тяжким грузом висят у меня на сердце. Мне кажется, я не имею права причинять ему боль. Но осознание того, что всю жизнь он будет винить свою мать, терзает, хуже пытки.

— Кайл, — начинаю я мягко. — Королева передала мне письма, написанные герцогиней Азариас.

Мальчик резко поворачивает голову и его взгляд вспыхивает тревогой и ужасом подозрения.

— Письма?

— Да. И сначала я сказала о них твоему дяде.

— Почему?

— Потому что это провокация, направленная против него. Что бы вас рассорить.

— А он? — Кайл приподнимается на локтях и строго смотрит мне в лицо.

— Он сказал, что я могу передать их тебе.

— Зачем они мне? — сердито спрашивает он. — Сожги их! Мне нет до этого дела!

Он плюхается на спину, скрещивает на груди руки и молчит.

Я поднимаюсь с кровати, считая разговор оконченным, но голос короля меня останавливает:

— Что в них?

— Я не читала.

Это правда. За все время, что они у меня, я не рискнула их прочесть.

— Принеси их, — говорит Кайл бесцветно.

Я исполняю его просьбу. Передаю ему сверток с письмами, и вижу, как он тут же разворачивает одно.

— Не уходи, — бросает.

И я сажусь в кресло и жду, пока он прочитает. И не могу отвести глаз от его лица. По его щеке скользит свет от лампы.

Без всякой реакции он разворачивает другое письмо. А следом — еще одно. И читает он до тех пор, пока письма не кончаются. А потом он смотрит на дрожащий свет лампы.

— И что? — наконец, цедит не своим голосом. — Что я должен? Полюбить ее? Она писала — да. И? Не сделала ничего!

— Она — женщина, Кайл, — говорю я. — Как и я. И, поверь, это сложно. В мире, где вся власть отдана мужчинам. Что она могла?

— Не знаю, — рычит он. — То же, что и ты! Бороться!

— Она была герцогиней, такой же пленницей короны, как ты или твой дядя. Часть вашей системы. Но ты имеешь право эту систему изменить. Ты — король, Кайл. И ты скоро вырастешь. Будешь ли ты и дальше пленником или станешь свободным?

Кайл резко спрыгивает с постели, собирает ворох писем, тяжело сопя, подходит к камину и бросает все в огонь.

— К черту все это! — шепчет он, хватается за выступ каминной полки и прижимается к ней лбом.

Я его не трогаю, лишь жду, когда этот момент пройдет. Кайл остывает также быстро, как и вспыхивает.

— Она любила меня? — спрашивает он.

— Я в этом уверена.

— Почему я не могу почувствовать это? Я бесчувственный? — в его голосе ощущается страх.

— Нет. Ты не обязан чувствовать любовь к матери, которую не знал. Но ты должен понимать, что она никогда не отказывалась от тебя.

Он кивает. Пристально смотрит в огонь.

— А он? — вдруг спрашивает до того тихо, что я едва могу разобрать его слова. — Почему он не может полюбить меня?

— Ему сложно признать, Кайл, — говорю я убежденно. — Но ты — самое дорогое, что у него есть.

Мальчик усмехается.

— Он меня презирает.

— Нет.

— Да! — и Кайл разворачивается, и я чувствую, как бушует в нем огонь. — Да! Он все сделал, чтобы я страдал! Он ненавидит меня! Хватит, Нея!

Он проходит мимо в своей монаршей пижаме невероятно злой, забирается в постель и отворачивается от меня.

Я же поднимаюсь из кресла и иду к двери. На сердце так тяжело, что я покусываю внутреннюю сторону щеки.

— Спокойной ночи, ваше величество.

Кайл не отвечает. Я вижу только его спину — он сворачивается калачиком.

Тихо прикрываю дверь.

Путь до своих покоев прохожу в сопровождении Нила, который ходит за мной, как тень. Меня невозможно убить, но он не внемлет никаким доводам разума. У него приказ Великого герцога — обеспечить полную безопасность. Если моим положением кто-нибудь воспользуется и умудрится обесчестить, моя магия исчезнет, и тогда я быстро перестану быть наставницей короля.

— Спасибо, — говорю ему у самой двери.

— Это моя работа.

Он немногословен, но более честного и исполнительного человека сложно найти. Даже при том, что он воин, которому в тягость следить за женщиной.

Не успеваю я закрыть дверь, как вижу спешащего ко мне слугу лорда Варлоса. Нил пропускает его нехотя, посторонясь с его пути. А тот кланяется и взвинчено бросает:

— Несчастье, ваше сиятельство. Мой лорд тяжело ранен и не доживет до утра.

Этого мне еще не хватало. Еще утром Николас был вполне живым и даже хамил мне, как положено. Его намеки на мою доступность, на самом деле, сидели глубоко у меня в печенках.

— Это шутка? — спрашиваю я.

— Его сиятельство до последнего отказывался от вашего участия. Но сейчас он без сознания. Потерял слишком много крови. Он умирает.

— Я пойду только вместе с господином Деришем, — говорю я.

Слуга тотчас ведет нас в покои лорда Варлоса, даже не думая спорить. И выглядит он настолько взволнованным, что у меня закрадывается мысль — не лжет.

Я обнаруживаю в покоях графа еще двоих наставников Адама Дерби и Джареда Уиндема, лица которых выражали полную потерянность. На одежде Адама я замечаю брызги крови, которые в миг развеивают все мои сомнения. Кажется, Николас и правда серьезно ранен.

Кстати, он сам лежит в постели. Рядом хлопочет врач и две служанки. На животе графа зияет большая колотая рана, наполненная бурой кровью. Видеть подобное страшно. Грудь Варлоса слабо вздымается, а губы синеют.

Времени думать и о чем-то расспрашивать присутствующих нет, поэтому я влезаю на постель, склоняюсь над раненым, касаясь его прохладной груди. Магия откликается жаром, прокатывается по телу, пускается в кровоток, ударяет в ладони и сочится сквозь них в тело Николаса.

Раз — и огромная рана затягивается, точно по щелчку пальцев!

Два — лорд Варлос делает рванный глоток воздуха и открывает глаза.

— Ты? — его взгляд фокусируется на мне: — Неялин.

— Ага. Не Мать Тереза, — раздраженно бурчу я.

— Кто тебя позвал?

— Тебе какая разница? — спрашиваю. — Планировал умереть? В следующий раз делай это подальше от меня, ясно?

На его губах возникает слабая усмешка.

Я спускаюсь с кровати и вижу изумленные лица Адама и Джареда. Нил, кстати, стоит у двери и не выражает никаких эмоций — за что ему спасибо!

— И что это? — спрашиваю у наставников. — Откуда?

— Молчите, болваны! — слышу строгий голос Николаса. — Она сразу расскажет королю!

— Ты помалкивай, покойник! — безо всякого почтения и притворства огрызаюсь я. — Иначе вылечу обратно.

Варлос умолкает, но, когда доктор принимается его было осматривать, он гонит его прочь и озадаченно оглядывает залитую кровью постель.

— Проклятье, — шипит. — Я почти умер?

Он поднимается, оглаживая ладонью обнаженный живот.

— Прошу простить мой внешний вид, леди, — говорит без тени искреннего сожаления. — Надеюсь, вы теперь не сделаете это достоянием общественности?

— Что именно? — спрашиваю я.

Николас бредет к столику, выпивает залпом почти всю воду из графина и вытирает губы рукой.

— Слуг убери, — говорит он Адаму.

Впрочем, участия лорда Дерби не требуется: служанки и доктор выходят. Николас поглядывает на Нила Дериша, но я заявляю категорично:

— Он останется.

— Хорошо, — соглашается лорд Варлос, плюхается в кресло и смотрит на меня пристально: — Поклянитесь, что не расскажете об этом королю.

— С чего бы вдруг? — и обращаюсь к Адаму, который стоит около платяного шкафа: — Дайте ему хотя бы рубашку!

Тот исполняет мой приказ без энтузиазма и шипит:

— Я ему не нянька. Хотя, если лорд Элгарион исключит его из наставников за то…

— Не при ней! — молит Варлос, выхватывая рубашку из рук друга и надевая. — Ей не за чем знать! — а потом смотрит на меня: — Я был на дуэли. Все было честно. Он меня ранил — мы все решили.

— Дуэли? — тяну я. — Никогда не слыша…

— Они запрещены, — отсекает Джаред. — За нарушение запрета Нико грозит не просто исключение, но и что-то посерьезнее. Элгарион не потерпит…

— Да она сразу растреплет об этом, — горько усмехается Николас. — Лучше бы я умер. Знаете, что сделает со мной отец?

Я даже слов не нахожу. Дуэль?

— Только не говорите, что все это из-за женщины? — усмехаюсь.

— От нее ничего не утаить, — Адам тоже садится в кресло. — Просто лорд Варлос любитель спать с замужними дамами.

— Закрой рот, — рычит Николас раздраженно. — Я бы его убил. Ему повезло, что я был пьян!

Я снова вздыхаю — они просто глупые вчерашние мальчишки. Если брать мой ментальный возраст, я старше их на добрый десяток лет. И у меня сейчас гораздо больше хлопот, чем может вынести организм. Я рву жилы, в прямом смысле. Слушать еще всю эту ахинею вместо сна — себе дороже.

Иду к двери, но Варлос порывается меня перехватить, пока холодный до мурашек голос Нила не вклинивается в происходящее:

— Держите ваше руки при себе, милорд!

Николас отшатывается от меня, но начинает идти следом до самой двери, шипя:

— Расскажешь, ведь так? Отомстишь мне? Расскажешь королю, Неялин?

Я поворачиваюсь, и он едва не налетает на меня. Останавливается, нависая, и напряженно глядит в мое лицо. А я сердито смотрю в ответ.

— И чему ты можешь научить короля? — строго спрашиваю. — Делать мне нечего, как докладывать ему о твоих любовных победах, — усмехаюсь. — Или поражениях.

Николас дышит чаще. Его взгляд скользит по моим губам вниз, на грудь и нехотя возвращается к глазам. На его губах вновь возникает усмешка.

А я ухожу, ощущая, как он прожигает меня взглядом.