Наставница для наследника престола

Глава 23

Арвал герцогство Азариас

НЕЯЛИН ЛЕЙН

Секрет моей неуловимости не так сложен, если взглянуть с правильного ракурса. И дело не только во внешности, которая сделалась просто неузнаваемой с момента, как открылся мой дар. Все дело в человеческой трусости, а может и жестокосердии. Я просто спряталась в том месте, куда бы никто не сунулся под страхом смерти.

Мрачное кирпичное здание в три этажа и отдельно стоящий корпус-лазарет — вот, что представляет собой школа-пансион для девочек-сирот. Скупой плодовый сад, голые черные ветви и гнилая листва на разбитой каменной плитке.

Вспоминаю, как впервые пришла сюда. Сбила костяшки пальцев, стуча в дверь. Я была грязная, уставшая и отчаявшаяся. Запах нечистот, изодранное платье — такой я предстала перед госпожой Этери. Высокая худощавая привратница, едва увидев меня на пороге, поспешила закрыть дверь, но я схватилась за полотно ладонью.

— Пожалуйста, я видела вы ищите помощницу по хозяйству, — взмолилась я.

Тонкие темные брови привратницы вскинулись вверх, а затем сошлись над переносицей. Она с усилием дернула за дверь, но я просунула вперед ногу.

— Я готова на любую работу за кров и питание!

Взгляд госпожи Этери стал острее, а глаза сощурились.

— На любую? — сухо, без эмоций спросила она.

— Да. Все, что угодно.

Дверь, на удивление, распахнулась. Взгляд госпожи Этери прошелся по мне сверху донизу.

— Что ж, — хмыкнула она. — Есть такая работа. Лазарет у нас полный. В пансионе тиф. За детьми нужен уход и присмотр… Согласны?

Я поджала губы, растерла по лицу грязь. И ответила утвердительно.

С того дня я стала работницей бесплатного пансиона, вернее, той его части, в которую никто не хотел даже заглядывать — лазарета на тридцать пять коек.

Мне выдали черное плотное платье с длинным рукавом и белый чепец. А когда к дверям лазарета приносили еду, я слышала от старших воспитанниц, которые работали на кухнях, что в городе ищут леди Неялин Лейн.

— Страшная, толстая и низкая, — переговаривались девушки, — лицо круглое, щеки шершавые и красные, а волосы рыжие…

— Долго такую не упрячешь.

— Ее ищет Великий герцог, а в столичных газетах пишут, что она бежала с любовником.

Кстати, эти сплетни бросали тень и на лорда Элгариона. А еще больше людей беспокоило то, что он бросил все силы города, чтобы найти такую, как я. И, разумеется, он бы нашел меня. Его люди приходили в пансион, но, когда меня им показали, никто не рискнул приблизиться.

— Это госпожа Лин, — представила меня Этери, приведя к порогу двух мужчин. — Буквально вчера она устроилась к нам на работу. Живет здесь же, при лазарете. Кормится с общего стола. Неграмотна и скромна. Даже и рассказать о себе толком не смогла. Можете осмотреть ее.

Я стояла в дверях, низко опустив голову.

— Но предупреждаю, господа, — нахмурилась Этери. — Тиф очень заразен. Уж не знаю, что должно случиться, чтобы одаренная леди пришла сюда работать.

Возможно, уверенность госпожи Этери меня и спасла — никто не проверил даже метку на руке.

Вечером того же дня я нагрянула к лорду Элгариону, застав его в ванной обнаженным. То есть, совсем не в тех обстоятельствах, в которых стоило вести судьбоносные разговоры.

Сглатываю…

Этот человек произвел на меня сильное впечатление. Нет, не тем, что он был хорош собой. Это последнее, на что стоило обращать внимание. Красивые мужчины меня больше пугали, чем привлекали. Взять хотя бы Блейка — заносчивый, высокомерный и самодовольный паразит. Иной раз привлекательный фасад скрывает гнилое нутро. Но герцог Элгарион, кажется, никогда и не задумывался о том, что красив. Это было таким же незначительным обстоятельством в его жизни, как и власть, которой он был наделен с рождения. Все, что имело для него ценность — умение обуздать и подчинить собственную суть.

Не всякая мощь могла жить в рамках. Герцог Элгарион был вместилищем чего-то необъяснимого. И у меня мороз бежал по коже, когда я думала об этом. Контраст его силы и рассудительного спокойствия действовал, как дурман.

С ним стоит быть осторожной. Когда в руках одного человека сосредоточены все судьбы королевства, он с легкостью уничтожит одну. Ту, которая мешает. Не укладывается в канон.

Главное, чтобы герцог был терпим и добр к Кайлу, а со своей жизнью я как-нибудь разберусь.

— Госпожа Лин, внимательнее, пожалуйста! — выдергивает меня из тягостных раздумий голос доктора Бенсона.

Я наклоняю кувшин и лью ему на руки, а затем протягиваю чистое полотенце.

Доктор озадаченно хмурится, шевеля пышными усами. Он явился утром, как обычно. Заехал по пути в городскую больницу, чтобы расспросить о состоянии детей, а когда я сказала, что те чувствуют себя значительно лучше — сунулся проверить. Правда, особо детей не осматривал, руки прятал за спину и ходил грузно между койками.

— Ума не приложу, — бубнит он, усердно вытирая костяшка пальцев, — еще несколько дней назад они все были страшно обезвожены, их терзала лихорадка. А сегодня у всех спал жар и появился аппетит. Что вы им давали, Лин?

— Только то, что вы мне сказали, господин-доктор, — отвечаю я.

Он выдает нечто вроде «Хм-м» и снова шевелит усами, слегка подкрученными у кончиков.

— И за последние три дня никто не умер, — чешет затылок.

— Слава Первородной, — подхватываю я, а у самой внутри все трясется.

Я слишком активно использую то, что странным образом называется родовой силой. Я бы сказала, что это поток энергии. Ощущается это необычно. Воззвать к этой силе можно, если долго концентрируешься, выискивая что-то внутри. А потом оно пробуждается вместе с дыханием, наполняет тело, странно пульсирует на кончиках пальцев.

За несколько дней родовая магия семьи Лейн укоренилась во мне, словно влага в иссушенной земле. Я чувствовала ее так же, как и собственное сердцебиение.

Дверь в лазарет внезапно распахивается и на пороге появляется запыхавшаяся Молли, которая едва не врезается в доктора Бенсона. Он уж было округляет рот, чтобы отчитать ее, как светловолосая девятилетняя Молли верещит, пытаясь избежать наказания:

— Король умер!

— Святая Первородная, — восклицает доктор, опуская ладонь на голову девочки. — Где ты это услышала?

— Так пишут во всех газетах, доктор Бенсон. Поглядите, — и она сует ему утреннюю прессу.

А я поворачиваюсь, слыша, как повскакивали с кроватей дети и потянулись ко входу. Старшие, которые ухаживали за ними, растерянно замирают в своих белых передниках и чепцах и глядят на Молли.

Бенсон берет газету, разворачивает и читает:

«Сим числом, королевская канцелярия сообщает о кончине его величества короля Сайгара и о вступлении на престол его величества короля Кайла. Равендорм вступает в период регентства его светлости Великого герцога Аарона Элгариона».

— Сохрани нас всех Великая Матерь, — Бенсон стирает испарину со лба. — Что мне только не приходилось слышать об этом человеке…

Имя герцога Элгариона приводило людей в ужас. Скорее, потому что он не появлялся на публике, а все новости о нем напоминали криминальные сводки. Его личность обросла такими страшными мифами, что развенчивать их пришлось бы несколько десятков лет.

— А он, правда, ест младенцев, доктор Бенсон? — простодушно спрашивает Молли.

Доктор распрямляет спину, перекатывается с мысков туфлей на пятки и сообщает:

— Будем надеяться, что нет, — он вытягивает шею, глядя куда-то поверх моего плеча: — Смотрю, Шерри тоже идет на поправку?

— Да, ей уже лучше, — говорю я, жадно глядя на газету в руках Бенсона.

— Хорошо. Пусть поправляется.

Он усердно сворачивает тугие листы, игриво шлепает ими по макушке Молли.

— А тебе, вообще, не стоит здесь быть. Подхватишь заразу. Беги отсюда, девочка, твоя сестра, как слышала, скоро встанет на ноги.

Шерри было особенно плохо. Ее я лечила первую. Ей только исполнилось шестнадцать — возраст, с которого в Равендорме наступала взрослость. С этого момента девочки были представлены сами себе и больше не являлись воспитанницами, но Шерри разрешили остаться до момента выздоровления. Бенсон каждый день интересовался ее здоровьем.

— И вам бы тоже не мешало поберечься, — взгляд доктора падает на меня, куда-то ниже лица, — вы еще молоды. Вам ведь не больше двадцати, Лин? — и он начинает дышать как-то учащенно и сглатывает: — Вам бы подумать о покровителе. Вряд ли перестарку возьмут замуж, но едва вы дадите объявление, вас тотчас заберут мьесой.

Я нехотя отрываю взгляд от газеты и заглядываю в глаза Бенсону.

В этом мире очень тяжело быть женщиной. Красивой женщиной — еще хуже.

Равендорм из мрачной сказки с королями, принцами и магическими родами вдруг превращается в еще более мрачную реальность, с тяжким трудом, рабством и унизительным отношением к слабому.

— Спасибо, доктор Бенсон, я подумаю, — отвечаю я.

— Но прежде скажите мне, госпожа Лин, и я предложу вам неплохие условия.

Выдавливаю из себя улыбку.

Бенсону, по меньшей мере, пятьдесят. Он полный, усатый и неуклюжий.

— Спасибо за предложение.

— Такие глаза, как у вас — это редкость, — он отвешивает мне легкий поклон и торопится прочь из лазарета.

Молли стоит, приоткрыв рот, и смотрит мне в лицо.

— А что у вас с глазами, госпожа Лин? — с детской наивностью спрашивает она. — А-а-а, они у вас такие…

Ярко-карие.

Я опускаю ресницы. Уже пару дней учусь смотреть только вниз — не хочу привлекать внимание.

Туже затягиваю фартук на талии. От былых объемов и следа не осталось. Я теперь до смешного маленькая.

— Могу я посмотреть на Шерри? — спрашивает девочка.

— Одним глазком, — отвечаю я.

Едва Шерри заболела, Молли каждый день прибегала на порог лазарета. Кроме старшей сестры у нее никого не было.

— Она ведь поправится, правда, госпожа Лин?

— Обязательно.

— Она обещала мне не умирать.

Девочка еще раз смотрит на меня — долго, пристально, требовательно.

— Следите за ней, госпожа Лин. Я все-все для вас сделаю.

А потом она бежит на улицу — я вижу в окно, как она перескакивает через клумбы, а вслед ей гневно кричат вышедшие на уборку воспитанницы.

Дети — везде дети. В этом мире или в другом.

Касаюсь кулона, спрятанного под одеждой — теплеет. Мысли снова возвращают меня в ту ночь, когда Кайл цеплялся за меня руками, уткнувшись мне в плечо. Маленький король. В груди болезненно тянет. Теперь этот ребенок будет расти среди дворцовых интриг, убийц, расчета и ненависти. Прикрываю веки. Где же чертова справедливость?

— Госпожа Лин, Мартине совсем плохо, — дергает меня за рукав платья одна из пациенток.

— Уже бегу.

В лазарете дел всегда очень много. И это не благородный труд — о, нет. Но ночью, когда опускается тишина, и ветер за окном тихо стонет, дети просят рассказать им какую-нибудь историю, и вот тогда я готова признать, что даже такая работа имеет свои плюсы — я становлюсь тем значимым взрослым, который способен подарить нуждающимся душам часть своего сердца.

Моя каморка располагается у лазарета. Раньше это был небольшой сарай, но теперь здесь стояла низкая жаровня, к стене была приставлена узкая койка, а в углу прятался платяной шкаф. Здесь же стояли щербатые чашки, почерневший от огня жестяной чайник и три куска хлеба, которые мне принесли еще в обед.

Последние дни я спала прямо в лазарете, но сегодня мне было необходимо побыть одной.

Я сажусь на скрипучую кровать, зажигаю огарок свечи. Ее мне выдали на месяц вперед, сказав, чтобы свечу я беспричинно не тратила. Фитиль, кстати, уже захлебывается, и пламя дрожит и танцует, отбрасывая на стены причудливые тени.

Укладываю руку на стол и заношу над ней иглу. Морщусь, раня ладонь. Над кожей выступает крошечная алая капля. Я растираю ее пальцем и внимательно гляжу на ранку — исчезает.

Неужели мой дар способен исцелить не только окружающих, но и меня саму?

Задумываюсь.

Смогла бы я исцелить короля Сайгара, когда он был еще жив? И смогла бы…

… Выдержать взгляд герцога Элгариона?

Я ведь буквально вытянула Кайла с того света.

По спине бежит холодная дрожь.

Ночь рвется сквозь плохо сколоченные доски сарая, ветер ударяет в дверь…

Или не ветер?

— Лин, это госпожа Этери, — слышу голос привратницы. — Откройте!

Убираю иглу, долго раздумываю затушить ли свечу, но все-таки оставляю ее гореть. Внутри расползается нехорошее предчувствие.

Госпожа Этери не только привратница, она заправляет всем хозяйством и носит с собой связку ключей от всех дверей. И характер у нее, прямо скажем, не сахар.

Совладав со страхом, открываю дверь.

Ночь ожидаемо принесла мне черноволосую, худощавую и бледную привратницу, облаченную в бессменное черное платье. А рядом с ней из жгучего мрака будто проявляется неприятный мужчина, сальный взгляд которого тотчас скользит по моей фигуре.

— Госпожа Лин, я бы попросила вас относиться к свечам с меньшей расточительностью, — говорит привратница, приподнимая фонарь и освещая мое лицо.

Я моментально опускаю голову и приседаю в поклоне.

— Сию секунду, госпожа Этери.

— Нет, стойте, Лин, — холодно говорит она. — Это приказчик лорда Бранза.

У меня в голове взрывается петарда — ей богу, я едва могу сохранить лицо спокойным. Филипп Бранз. Друг моего мужа. Тот, кто видел меня в Арвале.

— Госпожа Лин работает в лазарете, — поясняет Этери приказчику. — Она может рассказать вам о состоянии воспитанницы по имени Шерри.

— С ней все хорошо. Она набирается сил, — лепечу я.

— Если вы хотите, можете убедиться в этом лично, — судя по потеплевшему голосу привратницы, мой ответ был правильным. — Шерри скоро будет здорова и сможет подписать все бумаги. Передайте его сиятельству Бранзу, что пансион соблюдает договоренности.

— Не буду вас больше задерживать, госпожа Этери, — произносит на это мужчина. — А эта… госпожа Лин — тоже из ваших?

Я замираю.

— Нет, — отвечает привратница, опуская фонарь, чтобы свет упал ниже, скрывая мое лицо.

Приказчик усмехается, кивает и уходит, скрываясь в ночи.

— Больно много к вам внимания, госпожа Лин, — говорит Этери недовольно.

Она проходит в мое жилище, ставит фонарь на стол, а свечу бесцеремонно задувает. Затем озирается, слегка поджав губу.

— Шерри стоит усиленно кормить. Проявите внимание к девушке, — говорит привратница. — Она должна была подписать документы еще несколько месяцев назад.

— Какие документы?

Госпожа Этери садится на стул и долго смотрит на меня.

— Шерри должна стать мьесой лорда Бранза.

Я чувствую, как к моим щекам приливает жар.

— Ей шестнадцать.

— Верно. И ей не место здесь. Люди его сиятельства приезжали еще два года назад. Лорду понравилась именно Шерри, и ей было предложено покровительство от его лица. Большая удача для сиротки, вроде Шерриден.

— Вы хотите продать ее? — в моем голосе прорезается металл, и Этери тихо понимающе посмеивается.

— Откуда вы взялись, госпожа Лин? Это бесплатная школа-пансион для девочек-сирот. Мужчины, желающие себе образованную, чистую и воспитанную мьесу, делают нам пожертвования. Беря себе одну девушку, они дают шанс многим выучиться и найти свое место в жизни. Да и быть мьесой лорда — это счастливый билет для Шерри.

— Сколько они за нее заплатят?

Привратница поднимается.

— Это не ваше дело. Зависть — плохая черта, госпожа Лин, — она забирает фонарь и медленно идет к двери. — К сожалению, ни в вашем, ни в моем случае удача никогда не была на нашей стороне.

— О чем вы? — я иду следом за ней, горя гневом.

— О том, что женщина, пусть и красивая, — она бросает на меня взгляд из-за плеча, — как вы, госпожа Лин, пошла бы сюда только в том случае, если бы предлагать себя мьесой, было бы совестно.

— Что?

Я упрямо выхожу за ней из своего домика и едва не наступаю ей на пятки.

— Не отпирайтесь, Лин. Вы, вероятно, давно потеряли свою чистоту, — Этери останавливается и резко поднимает фонарь.

Я немею.

Этери принимает мое молчание за подтверждение ее слов и по ее губам расползается улыбка.

— Я вас не осуждаю, — говорит она. — Но у других должен быть шанс.

Меня прибивает насмерть эта извращенная мораль. Я еще долго не могу отойти от чудовищных слов привратницы. Она не подумала о женской гордости, о чувстве собственного достоинства и о многих других вещах, способных остановить женщину от ужасного шага быть мьесой. Но жизнь в Равендорме научила Этери только одному: женщина — товар. Иначе и быть не может.

Я остаюсь стоять во мраке. Гляжу, как привратница уносит фонарь — свет отступает.