Наставница для наследника престола

Глава 29

ААРОН ГЕРЦОГ ЭЛГАРИОН

Аарон равнодушно тушит окурок в пепельнице, где уже полно таких же окурков.

Да, он приказал себе больше этого не делать. Раньше он бы не стал, честное слово. В его характере — ограничивать себя во всем. Это не так сложно. В некоторых вопросах он, конечно, не знал меры, но это другое. Например, он брал в свою постель стольких женщин, что потерял им счет. А еще он пользовался собственной властью, вынуждая всех вокруг ему подчиняться. Но курево всегда было глупой прихотью, которая лишь немного его расслабляла.

И, тем не менее, когда он делал это, он думал о Неялин. И с горечью осознавал, что окончательно в нее влюбился.

Нет, не той святой, трепетной любовью, которой когда-то любил. А какой-то совершенно извращенной, болезненной, жуткой страстью, от которой ему и самому становилось страшно. Если раньше, с Эммой, он был ласков и нежен, то леди Лейн он мечтал подчинить. А еще — напугать. И это было эгоистично и жестоко. До того, что Аарон задавался вопросом — а любовь ли это, вообще?

Раздеть рыжую женщину, уложить в постель, получить — это ведь самое простое. А вот завоевать ее сердце — это чертовски сложно. Нужно ли в это впрягаться, когда можно просто иссечь из себя, позволив самонадеянной леди захлебнуться в пучине дворцового презрения и ненависти?

— Его королевское величество король Равендорма Кайл! — раздается из-за двери.

Что — уже?

Аарон лениво поднимается из кресла, ощущая, что в голове у него пульсирует и раскачивается тяжелый стальной шар.

— Впустить! — бросает он.

Хотя говорить с племянником Аарон не хочет. И видеть мальчишку тоже. Сто лет бы с ним не разговаривал, но…

— Я видел Неялин. Она здесь!

Кайл входит в кабинет один, и двери за ним оглушительно хлопают.

Герцог морщится. Он ерошит волосы, чешет покрытый щетиной подбородок.

— Поздравляю, — мрачно произносит он. — И что ты хочешь?

— Включи ее в число моих наставников и позволь остаться во дворце.

— М-м… — Аарон неосознанно тянется к портсигару.

Его все достало.

Он постоянно думает о ней, будто все государственные дела теперь касаются только оскверненного рода Лейн.

— Чезар увез ее, Аарон! — сообщает Кайл.

— Разумеется, ведь она принадлежит его роду. А как ты думал?

— Ты вечно все делаешь мне назло! — по кабинету растекается огненная энергия короля.

Аарон только вздыхает. У него нет настроения воспитывать мальчишку. Сейчас он откровенно плохой и дядя, и воспитатель, и… человек.

— Остынь, — усмехается он. — Мне до твоих желаний нет дела.

— Помоги мне, Аарон! — говорит Кайл, и герцог изумленно приподнимает бровь: — Ты можешь мне просто помочь?

— Приблизить к трону женщину, которой ты дал обещание? — переспрашивает он. — Умей нести ответственность за поступки, которые совершаешь, мальчик.

— Не называй меня так. Я — твой король!

— Ах да, черт, ваше величество, — Аарон издевательски склоняет голову.

— Ты… — Кайл стискивает кулаки, — всего лишь регент!

— Это ни мало, — Аарон прикусывает зубами сигару, ощущая, как накаляется воздух. — Ты же не собираешься на меня напасть?

— Дам тебе прикурить, — дрожащим от ярости голосом говорит Кайл.

— Ты, вообще, умеешь держать себя в руках? — спрашивает Аарон, присаживаясь на краешек стола. — Сколько бы я ни учил тебя, ты вечно все проваливаешь. Твои реакции предсказуемы. Быть читаемым — значит, быть слабым. Ты чертов слабак, Кайл, раз вечно пытаешься перед кем-то выслужиться. Обещал ей — держи слово. Не можешь? Это разве мои проблемы?

— Замолчи! — Кайл сглатывает и весь трясется. — Заткнись, Аарон! Ради Первородной, иначе я за себя не ручаюсь!

— Да ну?

— Хватит!

— Ты же взрослый, Кайл. Корону надел. Тебе присягнули в верности. Посмотри какой значимый. Посмотри-посмотри, — он кивает на зеркало. — Кого там видишь? Ты король или кто? Может вечно будешь за мной таскаться? Я занимаюсь тем, чтобы за время твоего правления Равендорм не только не развалился, а процветал. А ты? Снова держишься за юбку? Сначала тебе нужна была мать, теперь графиня Лейн? Что — она пожалела тебя? Сопляк? Тебе захотелось…

И Аарон осекается…

Он выдирает сигарету, сминает ее в кулаке, разворачивается и обхватывает ладонью лоб. Его сердце чудовищно колотится… А Кайл молчит. Стоит за его спиной, надсадно втягивая носом воздух, и молчит.

— Убирайся! — рычит Аарон.

О ком он говорил последние пять минут? О Кайле? О себе?

Это он! Он — жалкий потерявшийся мальчишка, который так давно не знал ни любви, ни жалости!

— Аарон?

— Пошел вон! — еще злее огрызается герцог.

А Кайл не двигается. И почему-то это уязвляет, будто герцог теряет свой авторитет. И хочется вытрясти из мальчишки душу — жестокая тьма внутри едва не выплескивается.

— Все здесь принадлежит мне теперь, — в голосе юного короля столько твердости, что Аарон изумленно округляет глаза и замирает. — Ты не услышал, Аарон? Я теперь монарх. Мое слово — закон. Я приказываю тебе подписать указ о зачислении леди Лейн в состав моих наставников!

Аарон распрямляет плечи.

— Приказываешь?

— Да.

— И что дальше, Кайл?

— Я позабочусь о ней.

Слова мужчины.

Аарон не мог не отметить, что Кайл обрел решимость и твердость. Он больше не боялся своего дядю. Он был одинок, но… не один. Его любили, и эта любовь давала ему то, ради чего он менялся. Пожалуй, Неялин сделала для него за чертову пару дней гораздо больше, чем Аарон за девять лет. Он не смог дать Кайлу то, что сейчас делало его им — сильным, уверенным и волевым человеком.

Герцог поворачивается, бросая спокойный взгляд на короля.

— Завтра перед членами Совета она должна будет показать свой потенциал. Ее сила необычна, но недостаточно крепка. Это первое, — он отходит к полкам с книгами, облокачивается на них спиной и слегка запрокидывает голову. — Второе — ее будут расспрашивать обо всем. О браке. О ее магии. О том, чему она может научить тебя. О разводе с Блейком. Ее прошлое, будущее, каждый ее опрометчивый поступок подвергнут критике и будут рассматривать, как на ладони. Ее опозорят, очернят, выведут на эмоции.

— Она справится.

Аарон опускает голову, фокусируя взгляд на племяннике.

— Хорошо, — соглашается он. — Она будет на балу?

— Да.

Герцог Элгарион некоторое время медлит. Неужели он попросту согласится? Как человек, который всегда все просчитывал, он знал, что ситуация, в которую попала Нея, лишь подтолкнула бы ее к нему в руки. Да — он хотел воспользоваться этим. Это называлось — сделать верную ставку и получить куш.

А теперь?…

Аарон сам против себя играет.

— Пусть ее приведут ко мне в разгар ночи, — говорит он. — Незаметно выведут из зала, а после вернут.

— Хорошо.

— А теперь выметайся, мальчик. И не смей показывать к ней свое отношение. Что бы ни было.

Аарон подходит к столу, берет первый попавшийся документ и ждет, когда Кайл выйдет. Он читает, но смысл прочитанного ускользает.

— Аарон?

— Что? — он вскидывает голову, рассерженно сдвигая брови.

Кайл стоит у двери — гордый, маленький и венценосный — смотрит жгучими глазами так, что Аарон ощущает себя прозрачным.

— Спасибо.

— Святая Мать, — герцог уводит взгляд, бросая документ и хватая другой: — Я сказал — выметайся.

И Кайл уходит, а регент нервно облизывает губы, прикрывает веки и выдыхает. Никогда еще ему не было так трудно находится наедине с этим ребенком.

«Просто ты, наконец, осознаешь, — слышит он насмешливый голос Неялин внутри самого себя. — Ты ведь его понимаешь, Аарон. Тебе он не безразличен».

Герцог рычит — неправда.

— Маленькая рыжая бестия, что тебе еще нужно?.. — рассеянно бормочет он.

«Ты знаешь, что».

Знает. И это душит, убивает, калечит. Знает — не признается. Все, что ей нужно — позволить ему вспомнить, что такое любить.

НЕЯЛИН ЛЕЙН

Отец не скупится на одежду и украшения. Когда он видит меня, обряженную в темно-зеленое платье цвета рода Лейн и драгоценности с изумрудами, он лишь одобрительно прикрывает веки.

— Замечательно, — говорит он. — Оттеняет твою броскую красоту, дочь. Будь ты такой раньше, все мужчины Гнемара пали бы к твоим ногам. Удивительно, какой ты стала.

Он проверяет выжженую метку на моей руке, придирчиво смотрит на кулон, а затем разглядывает мое лицо.

— Ни за что не узнал бы тебя. Твоя магия сделала из тебя роскошную женщину! Будь ты не настолько глупа, могла бы составить достойную партию любому высокородному лорду. Теперь ты годишься разве, что для утех, а как много бы достигла, если бы не…

И достигну — не беспокойся.

Пропускаю его унизительные нравоучения мимо ушей.

Я смотрю на себя в зеркало. Да — хороша. Легкий макияж подчеркивает выразительность черт. Но красота — вещь скоропортящаяся. Будучи спортсменкой, я ценила больше характер и силу духа.

Модистка, сидя на полу, оправляет подол пышной юбки. Платье, конечно, красивое. Раньше я себя такой не видела: изящная талия, пышные бедра и грудь. Не мой эталон. Я люблю «посуше», спортивнее — в общем, есть куда стремиться.

— Не поднимай глаз, — наставляет отец. — Твой дивный взгляд только для одного мужчины — герцога Элгариона. С таким лицом ты вскружишь ему голову. Он, разумеется, хочет обладать тобой безо всяких условий, но моя дочь — не девка, я позволю ему взять тебя только после подписания соглашения. Как много он тебе обещал, Нея?

— Ничего.

— Вижу, в тебе изменилась только внешность, — граф раздраженно взмахивает рукой. — Как была наивной дурой, так и осталась. Неужели не понимаешь, кто именно тобой заинтересовался, бестолочь?

Терпеливо тяну носом воздух.

Мне бы только вырваться отсюда. Нужно немного подождать, а сейчас сделать вид, что я полностью покорна. Именно так бы вела себя Неялин, верно?

Позволяю себя нарядить, а затем усадить в карету. На все вопросы отвечаю односложно и невпопад, чем вывожу отца на эмоции. Правда, он быстро остывает и закатывает глаза, видимо, считая меня совершенно тупой.

— Я сам обо всем договорюсь, — наконец, цедит он, заметно нервничая. — Все-таки дар при тебе, а значит его светлость к тебе еще не прикоснулся.

Бросаю исподволь заинтересованный взгляд. А, если бы прикоснулся, то что?

Наш экипаж несется по улицам Гнемара, и я делаю вид, что увлечена сменяющимся пейзажем. Сама обдумываю, как повести себя во дворце. Вряд ли я буду желанной гостьей, но вот объектом для насмешек стану точно. Нужно держать лицо, что в ситуации близкого соседства с лордом Лейн кажется невозможным.

— Если я узнаю, что своим дурным нравом ты отвратила Великого герцога, — говорит он, — будешь молить у Итана, чтобы он простил тебя и взял мьесой. Он отходчивый… Взревновал как, видела? Этого добивалась, Неялин? Теперь на тебя приятно смотреть, возможно, он даже увлечется.

Поджимаю губы. Как же хочется ответить — да так, чтобы сразу понял, с кем имеет дело.

У дворца настоящая толчея, но больше меня поражает огромное количество солдат. Экипажи следуют по подъездной дороге, кони всхрапывают, на задках толкаются лакеи, на широкой парадной лестнице, украшенной цветами и застланной алыми коврами, — слуги и пажи, глашатаи с гербами, юные девы в одинаковых чепцах, держащие на алых крошечных подушках бутоньерки, и распорядитель бала.

— Экипаж рода Лейн! — выкрикивает возница.

— Велено ждать! — раздается с улицы.

Нам указывают съехать с дороги, чтобы пропустить других. Роду Лейн, который теперь утратил не только положение, но и уважение, не стремятся оказать никаких почестей.

— Да как они смеют! — шипит Чезар. — Я везу свою дочь по приказу самого монарха!

Бесполезно. Граф лишь сотрясает воздух.

Заинтересованность государя Равендорма, а равно и мужчин, стоящих у власти, для женщины — лишь клеймо. Кем бы она ни была, как бы ни выглядела, если ее коснулся развод — она человек второго сорта, никчемное существо, позор рода.

Я наблюдаю через окно, как прекрасные дамы выбираются из карет, а блистательные лорды ведут их по парадной лестнице вверх, туда, где ослепительно сияет свет, слышится смех и музыка.

Мне виден огромный парк с ухоженными деревьями, лабиринтом из кустов, арками и милыми круглыми бассейнами, обрамленными белоснежными статуями. Белый дворец действительно чарующе белый. И все в нем праздно, роскошно и степенно, как и положено столь величественным строениям.

Наша очередь подходит не сразу.

Я стараюсь быть лишь сторонним наблюдателем, временно позволив себе быть покладистой. Когда наш экипаж подъезжает, нам выказывают пренебрежение: остаются лишь лакеи. Аристократов слабых родов, а то и вовсе без магии, всякое мелкое дворянство встречают без помпы.

Отец одергивает камзол, выбирается наружу, а затем подает мне руку.

— Не смей и рта раскрыть, чтобы меня не опозорить! — склоняясь к моему уху, грозно предупреждает он.

Королевские балы — скучнейшее мероприятие, скажу откровенно. А если дело касается коронации — то еще и нудное. И король не присутствует на сим мероприятии сразу, потому что гости сначала маринуются в собственном соку, несколько часов предаваясь пустым разговорам. Церемониал довольно прост — сначала все предоставлены сами себе, ибо светскому обществу нужно вдоволь насладиться каждой сплетней, затем следует бальный раут, когда появляется король, позже — танцы, в конце — вечерний обед. Чинно. Благородно. До зубовного скрежета официально.

Я не знала и половины из того, что обязана знать светская леди.

— Надеяться на твое представление королеве не стоит, — шепчет мне Чезар. — Она и не взглянет на такую, как ты.

В большом танцевальной зале, среди скопления алчной знати, я чувствую себя, как на иголках.

В Арвале, в тихом здании лазарета, было куда веселее. И спокойнее.

Что ж, я знала, на что иду.

Отец оставляет меня одну, пытаясь наладить диалог с другими мужчинами. А я стою и ощущаю себя, попавшей в капкан. Всюду взгляды, уничижительные улыбки и дрянной шепоток. До меня доносится: «Это она?», «Не может быть! Как изменилась!», «Позор! Я ни секунды не хочу находиться рядом с ней!», «Не смотри в ту сторону, дорогая», «Постыдилась бы!».

В толпе мелькает знакомая фигура — этого еще не хватало!

Итан бросает на меня оценивающий долгий взгляд, но не подходит. Медленно делает глоток из бокала, перебрасывается парой фраз с каким-то лордом и снова смотрит.

А вокруг меня уже целая зона отчуждения. Женщины семенят мимо, прикрыв лица веерами. Отец заискивающе жмется то к одной группе мужчин, то к другой, а затем, поджав плечи, идет к Блейку и вяло с ним что-то обсуждает.

А Итан опрокидывает бокал, не спуская с меня глаз. Взгляд по-волчьи острый. Неприятный.

Стискиваю зубы. Ну-ну.

Замечаю на себе сальные взгляды — их бросают исподволь, тайно, но весьма однозначно. Быть красивой грешницей еще хуже, чем неприметной толстушкой. Если в последнем случае моя репутация еще могла как-то уцелеть, то бороться против стереотипов, имея смазливое лицо, — пустое дело.

Стою, словно памятник, ожидая осуждения. И оно приходит — с пылу с жару, горяченькое.

— Святая Мать, Мелисса, разве мы заслужили это? — мимо проходит тучная дама, рядом с которой шествует изящная, судя по всему, леди Эшфорт, собирающая мужские взгляды и восхищение.

Она тоже бросает на меня взгляд, но молчит. Лукаво так, холодно и емко. А затем резко отворачивается, выражая полное презрение.

— Не переживайте, маменька, — слышу ее голос. — Это лишь прихоть его величества. В тот год, свет тоже развлекали всякими диковинами, вроде ручных зверушек или черных папильонов.

Сглатываю.

Герцог предупреждал. И я предполагала. Почему же ощущаю себя не просто отверженной, а обреченной?

Спорт научил меня тому, что то, что не получилось с первого раза, получится со второго.

«Какое уродство — ее шрам на запястье!»

«Посмотри, какая нахалка! И взгляд не прячет!»

«Вот уж Чезар бегает, чтобы пристроить эту дрянь!»

— Идем! — отец несдержанно дергает меня ближе к трону, который должен занять король, но нас не пускают.

Распорядитель вежливо указывает нам на место у самой стены, позади всех. Граф лишь скрежещет зубами, но не спорит.

Звучит музыка. Открываются створчатые двери, впуская Кайла, а следом королеву Летицию с дочерью. Я подступаю ближе, но слышу, как возмущенно цедит какая-то дама: «Какая наглость!» Отец отдергивает меня, вынуждая стоять смирно.

Внутри меня медленно поднимается ярость. Этот мир сгнил — сверху донизу.