Наставница для наследника престола

Глава 11

НЕЯЛИН ЛЕЙН

Арвал, герцогство Азариас

— И чего вернулась? — по губам старухи скользит ядовитая улыбка, когда она отпирает кухню и впускает нас внутрь.

Она шаркает ногами, подкручивает фитиль и опускает фонарь на стол. Гремит мисками, ставит на огонь чайник.

Я с удивлением гляжу по сторонам — все завешано сухими травами. Запах стоит разнородный, слегка терпкий.

— Мой дом, вот и вернулась, — говорит Аза.

— Твой, значит? — кряхтит старуха. — Ну-ну. Что-то ты про него давно не вспоминала. Я думала, померла уже. Ни одной весточки.

— Живая, как видишь, — отвечает Азалия. — Это Нея — моя внучка.

Я коротко киваю. Внучка — так внучка.

— А это моя тетушка Эльма, — говорит Аза. — Сестра моего отца.

Эльма зло косится, и мне становится неуютно. Она всыпает в чайничек горсть травы, перетирает какие-то цветы, а потом поворачивается к нам:

— Надолго сюда?

— Надолго, — кивает Аза. — А ты, смотрю, все травы продаешь?

— Продаю, — отвечает Эльма, доставая чашки.

— А отец где? — спрашивает няня.

— Да нет его уже. Как десять лет сгинул. В нищете и болезнях из-за тебя, между прочим…

Азалия молчит, а потом лишь роняет:

— Дом обветшал.

— А чего ему не ветшать? — язвительно ухмыляется Эльма, передавая нам чашки с чаем.

Она останавливает на мне выцветшие глаза и подслеповато щурится. Эльма худа, сгорблена и седа — этакая баба Яга из сказок.

— Вот и девка в помощь. Мне-то уже старой не с руки, — говорит она. — В доме полно работы.

Аза краснеет и смотрит на меня так, будто заставить меня, аристократку, трудиться — это совершить тяжкое преступление. Но я простодушно улыбаюсь.

— Возьмусь за любую.

— А вот это хорошо, — говорит Эльма. — А потом научу тебя в лес ходить и травы собирать. Коли освоишь, никогда не будешь знать нужды. Мои травы даже аристократки берут.

Она с довольством приподнимает брови, указывая кивком головы на чашки — мол, пейте. И я делаю глоток — чай действительно вкусный. Аромат густой, цветочный.

— Сушить только нужно правильно, — наущает меня Эльма.

Азалия вздыхает, и Эльма бросает на нее сердитый взгляд:

— Ты тоже, старая, будешь работать, раз вернулась, — говорит она. — Тут не богадельня-захотел-ушел-захотел-вернулся, — и она снова придирчиво глядит на меня: — Надеюсь, грамоте обучена?

— Обучена.

— Будешь мне читать газеты. С годами я стала совсем слепая.

Аза вновь глядит на меня с тревогой, не зная, как меня спасти от этой участи, но я с готовностью киваю:

— Могу и книги почитать.

— Откуда ж здесь книги, внучка, — посмеивается Эльма. — Книги — дорогие больно. Да и что в них напишут? Это не нашего ума дело.

Она, кажется, добреет. Встает, придерживаясь за поясницу, ставит на стол хлеб, масло и варенье.

— Вымокли, смотрю. Ты внучка, хороша. Кровь с молоком. Мои тряпки, может, тебе будут не в пору. У меня в сундуке есть кой-какое тряпье.

— Спасибо, — отвечаю я. — Мы обузой не будем.

Азалия хмурится. К еде не притрагивается, а я без смущения намазываю хлеб маслом.

Эльма кладет на стол связку ключей, снимает один и передает мне.

— Поди отопри, да проветри. У меня гостей давно не было. Там и спать останешься. Свечу возьми, да за огнем следи, а то дом спалишь.

Каждая половица в этом зловещем доме натужно скрипит. Я поднимаюсь по старой лестнице, примеряюсь ключом к одной и трех запертых дверей и нахожу нужную — самую, кажется, облупившуюся. Внутри меня ожидает небрежная комната со стылой постелью, но я не привередничаю. Переодеваюсь, мокрую одежду вешаю на дверцу скрипучего шкафа, тушу свечу и укладываюсь в постель. Долго не могу уснуть из-за звуков: шума ветра и дождя, тихого говора внизу, на кухне. Засыпаю, когда небо светлеет, а сквозняк перестает выть где-то под крышей.

Сплю, кажется, лишь пару секунд. Или просто сон получается густым и тягучим, словно зыбучие пески. Солнечные лучи бьют в глаза, и я выбираюсь из постели и, наконец, могу оценить комнату при свете.

Все, что могу сказать — сюда нужна бригада ремонтников. А пока я только озадаченно кручу вентиль на раковине, подставляю руки под тонюсенькую струйку и споласкиваю лицо.

Аристократки из древних магических родов в таких условиях не живут. Прежняя Неялин пришла бы в ужас, но я в детстве частенько жила у бабушки в деревне. А в юности — с палаткой ездила в горы. В общем, в спартанских условиях жить — это для меня легко и просто.

Нахожу в суедуке потрепанный чепец и старое, черное платье. Мне сейчас нельзя рядится, как леди. Одеваюсь и оглядываю себя в зеркало. Старательно прячу пышные, ярко-каштановые волосы под чепец. Утягиваю на талии пояс, закатываю рукава.

Спускаюсь на первый этаж. Здесь кроме кухни есть большая светлая гостиная с эркерным окном, выходящим в сад. Раздвигаю тяжелые портьеры, чихая от пыли — сад полностью зарос, но вот плодовые деревья имеются. Можно яблоки собрать на шарлотку.

В доме был настоящий живой камин. Он таился за почерневшей каминной решеткой и был перемазан сажей, но реанимировать его было можно. Если только хорошенько прочистить сверху донизу.

Иду в небольшую кладовую — внутри много подписанных банок с какими-то чаями. А еще в доме есть прачечная, что по местным меркам просто невероятный шик. Вот только водопровод был сломан, вода едва лилась.

На кухне я не решаюсь сильно хозяйничать — Эльма надает по хребту. Она хоть и старая, но весьма зубастая особа. Наверняка, она в молодости не давала Азе спокойно жить. Но сейчас она — просто одинокая пожилая женщина, которой одной в таком доме накладно. Ее травы приносят гроши, которых едва хватает на жизнь.

Первым делом я смотрю, что и где лежит.

Ставлю чайник на огонь, чтобы выпить чаю.

Надо бы сходить на рынок и купить чего-нибудь к завтраку и желательно, на обед и ужин.

Я быстро протираю стол и слышу сдавленный вдох за спиной.

— Неюшка, ты чего ж это, — Аза торопится забрать у меня тряпку. — Нечего тебе руки портить. Еще чего удумала!

А мне смешно. Мы сбежали из столицы, тряпку мне точно не стоит бояться.

— Расскажи-ка лучше, что произошло между тобой и Эльмой, — я усаживаю Азу за стол, и она сразу сникает.

— Отец хотел отдать меня мьесой, — хмурится няня, — очень неприятному и старому человеку. И я сбежала.

Снимаю закипевший чайник с огня и сажусь рядом с Азалией. Вот оно как! Может быть, поэтому она и меня принялась спасать. Моя история ей откликнулась.

Тяжелые шаркающие шаги Эльмы прерывают ее слова.

— Зато жила бы сейчас, как аристократка, — скрипит голос травницы. — Но нет. Дурой была, дурой и осталась. Себя пожалела. А отца не жалела, Аза? Ему деньги были нужны.

Эльма удивленно смотрит на тряпку в моих руках и благостно улыбается.

— Раз взялась, давай завтрак делай, внучка, — говорит она.

— Рынок-то у вас здесь есть? — спрашиваю я. — Хлебом сыт не будешь.

— Рынок-то есть, а денег нет, — бурчит Эльма. — Или вам тут все должно быть бесплатно?

— Деньги у меня есть. Я схожу, куплю что-нибудь. И вас, бабушка, накормлю, — спокойно говорю я, а у Эльмы аж глаза на лоб лезут.

— Ну раз так, — недоверчиво бурчит она, а потом щурится: — годков-то тебе сколько, Нея? Не пора ли замуж пойти?

— Вдова я.

— Вот оно как, — Эльма оглядывает меня с ног до головы и произносит: — Ну хороша, ничего не скажешь. Такую и повторно возьмут. А лучше мьесой пойти. И сытно, и всегда праздно. Посмотри, Аза, какие глазища у нее янтарные. Я таких, вообще, не видала. А кожа какая! Румянец!

Я озадаченно гляжу на свое размытое в мутном окне отражение. Конечно, я сильно изменилась. Но ведь не настолько. Тело все еще полное и мягкое. Но девушкой я кажусь дородной, прямо пышущей здоровьем. Такие и впрямь мужчинам нравятся.

— Муж-то когда помер? — спрашивает Эльма. — Небось, и наследство оставил?

— Ничего, — отвечаю я. — Беден был, едва концы с концами сводили.

И Эльма разочарованно вздыхает. Такая прыткая бабуля своего не упустит. При ней лучше своими финансами не хвастаться.

Она вручает мне корзинку и перечисляет, что лучше купить: и яйца, и кур, и мяса с овощами. Прямо от души советует переть с базара побольше, лишь бы в корзинку влезло.

— А ты чего кудахчешь? — рявкает она на Азу, когда та собирается со мной. — Не заблудится твоя девка, тут пройти всего ничего.

Аристократки одни по улицам не ходят, но я здесь простая горожанка. На мне и платье, и чепец, как на матроне. Я киваю Азе, успокаивая ее. Ничего не случится — я туда и обратно.

Вешаю корзинку на сгиб локтя и выхожу на крыльцо.

Надолго моих сбережений не хватит, а Эльма не из тех, кто с бедными родственниками станет делиться, скорее, наоборот — оберет до нитки. Она и на порог нас пустила только потому, что на помощь понадеялась. Но с ней нужно быть осторожнее и ничего лишнего не рассказывать.

Я быстро нахожу рынок — его слышно издалека. Беру только самое необходимое, а еще свежий номер местной газеты. Корзинка становится непомерно тяжелой, но я мужественно несу ее обратно к дому. Дойти не успеваю — у дороги собирается толпа зевак, и я тоже пробираюсь сквозь них, посмотреть, что происходит. По дороге проносятся всадники, а за ними карета — развеваются флаги, на задках кареты стоят два лакея в униформе. Сразу видно, едет большое начальство.

— Неужто граф Бейтс? — слышу я голоса в толпе.

— Вернулся из Гнемара. Говорят, он получил аудиенцию у самого герцога Элгариона. Граф перенял управление всеми делами герцогства после смерти великой герцогини. Он теперь доверенное лицо юного герцога Кайла и будет управлять от его имени.

Я смотрю вслед удаляющемуся экипажу. Теперь я человек маленький и неприметный. Мое дело тихо и мирно существовать в Арвале, но внутри нарастает какая-то тревога. Ситуация в Равендорме неспокойная — все предчувствуют смерть короля. Что будет после? Юный наследник взойдет на престол, но за его плечом всегда будет стоять тень грозного, злого и жестокого герцога Элгариона. Этого боятся все вокруг?

За экипажем лениво тащится городская стража во главе с какими-то чиновниками, лица которых одинаково похожи друг на друга. Они взмыленные и уставшие, будто новое назначение графа Бейтса им не в радость. Или же граф решил проинспектировать свои владения лично, остался жутко недоволен и задаст теперь жару местным управленцам.

Чувствую на себе внимание одного из них, и мы с незнакомцем сталкиваемся взглядами. Он лишь вскользь мажет, будто незаинтересованно, но придерживает поводья, пуская коня шагом. А я тотчас скрываю лицо за оборками чепца, узнав этого господина.

Вспоминаю момент, когда он помог мне дотащить чемодан до коляски. Это Филипп Бранз. Друг моего мужа.

Опускаю голову и скрываюсь в толпе.

Иду по тротуару в сторону дома Эльмы, опасаясь, что блондин мог меня узнать.

— Эй! Стоять! — слышу оклик за спиной.

Все внутри обмирает.

Коротка оказалась свободная жизнь.

Передо мной резко останавливается гнедой высокий конь, и я смотрю на всадника — веду взглядом по мыску черного сапога, по облегающим брюкам, черному камзолу к лицу. На меня, не шевелясь, глядит друг моего бывшего мужа.

Этот блондин с пижонской стрижкой слегка склоняется, накреняясь в седле, и оглядывает меня с ног до головы, задерживает взгляд на корзине.

— Что продаешь, красавица? — спрашивает он.

И в этот момент мне хочется оглянуться и поискать «красавицу».

Неужели он обращается ко мне? Не узнал?

— Простите, господин, — лепечу тоненьким голосочком, — вы ошиблись. Я не торгую.

А его губы трогает усмешка — не добрая, а напротив злая и нетерпеливая. Будто ему мое сопротивление — лишь досадное препятствие к цели.

Он отвлекается, потому что отряд всадников и экипаж уезжает уже довольно далеко, а он задерживается. И открыто проявляет ко мне внимание, кстати. А потом он пришпоривает коня и несется следом за процессией графа Бейтса.

А я ощущаю на себе косые, сальные взгляды горожан, будто я оказалась постыдно уличена в чем-то неприличном. Но ведь я выгляжу скромно: платье не дает и намека на распущенность, волосы полностью скрывает чепец. Если только глаза… Цвет радужки и впрямь стал ярким, насыщенным и золотистым. А еще я совершенно не умею быть неприметной. Осанка, положение головы, взгляд и движения выдают во мне человека, никогда не жившего под гнетом.

То, что блондин меня не узнал — удача. Но, сдается мне, он мною заинтересовался, а значит, возможно, вернется. На душе моментально появляется тягостное ощущение. Арвал не так далеко от Гнемара, а значит в любой момент здесь могут оказаться люди, которых я встречала раньше. Конечно, они меньше всего ожидают, что аристократка из древнего магического рода начнет ходить по рынкам, таскать тяжести и одеваться, словно простолюдинка, но риск быть узнанной есть.

Неужели мне придется бояться разоблачения и скрываться до конца своих дней?

Солнце поднимается высоко, заглядывая в окна кухни. Я готовлю привычную в современном мире яичницу, когда меня застает Аза. И сначала она просто застывает на пороге, видя меня в переднике, а когда я оборачиваюсь и смотрю на нее, няня вздрагивает. Разумеется, у меня не с первого раза получилось разжечь печь, но ведь я не белоручка — с пятой попытки поленья разгорелись.

Я поддеваю скворчащую на тяжелой сковороде яичницу лопаточкой. Но тут Аза будто вспоминает о чем-то и пытается оттеснить меня к столу.

— Батюшка твой не простит мне этого… чтобы аристократку, древнюю кровь вот так, в девки, в служанки! Осерчает…

— Давай так, Аза, — говорю я. — Раз уж мы здесь, и я — твоя внучка, то и работать буду, как положено. И не только по дому. Нам деньги нужны.

Няня бледнеет.

— Неюшка-милая, — дрожит ее голос. — Работать так тяжело. Поверь, ведь я знаю.

Наш разговор прерывает Эльма, учуяв запах еды, словно старая охотничья собака.

— Хоть что-то ты сделала полезное, старая ты калоша, — кряхтя и потирая поясницу говорит она Азе, — девку такую воспитала. А ну, Нея, налей в заварник кипятка, — она вновь надергивает трав в чайничек и велит залить его водой.

По кухне разносится приятный мятный аромат.

— Будет кому передать свои секреты, — говорит она, садясь за стол.

Забавная она старушка, на язык острая и прямолинейная. Есть в этом что-то располагающее.

Я ловко накрываю на стол и сажусь рядом со своими «родственницами». Эльма замечает газету, и ее глаза вспыхивают интересом.

— А-ну, Нея, почитай нам!

Аза краснеет, словно под ней разгорается настоящий костер. Ей сложно мириться с тем, что ее вредная тетка шпыняет меня, словно служанку.

Быстренько разделавшись с завтраком, я разворачиваю газету. Первая же новость, которая красуется на развороте: «Граф Дориан Бейтс по велению герцога Элгариона вступил в управление землями герцогства Азариас». А дальше целый рой проблем, которые граф должен решить, потому что Герцог-зло планирует посетить герцогство в ближайшее время. И даже то, что он не явился на похороны герцогини упоминалось вскользь, ведь ясно, что заставляло его сидеть в Белом дворце — его проклятый дар. Но визит он все же нанесет, и для этого в Арвале перекроют половину города.

Эта новость меня вовсе не радует. Бежать, как оказалось, надо было дальше. Если бы не Эльма, дом в Арвале можно было бы продать, и уехать в такую глушь, куда не заявится ни один аристократ.

— Ох, пусть душа нашей почившей герцогини навечно будет спокойна рядом с Первородной, — вздыхает Эльма.

Великая герцогиня Азариас умерла несколько дней назад, и траур еще не был окончен. Арвал скорбел. Герцогиню здесь любили.

Наевшись, Эльма поднимается из-за стола, берет холщевую сумку, чтобы утрамбовать в нее мешочки с травами и свертки с чаями. С утра до ночи она будет ходить по городу и продавать их, чтобы обеспечить себе пропитание.

Я раскрываю газету на странице с объявлениями. Вспыхиваю тотчас, увидев: «Приобрету мьесу. Не старше двадцати. Покладистую и работящую. Для пользы и утех», или «Передам мьесу для любых работ. Для утех с доплатой», «Отдам мьесу временно. Неприхотливая и добрая. Работает много и усердно. По договоренности».

Сглатываю.

Вот каково положение женщин, согласившихся на печать мьесы.

Взгляд невольно скользит по другим объявлениям, пока не натыкается на следующее:

«Требуется помощница в бесплатную школу-пансион для девочек-сирот. Кров и питание предоставляется».