Инопланетный рынок шкур

ГЛАВА 55

МОУРИН

— Моуриин…

Теплое дыхание на ее щеке. Сильные руки нежно толкают.

— Моурин, проснись…

Пелена сна рассеялась. Ночные звуки. Запах костра. Она снова в джунглях, и она не одна.

Моурин лежала на боку, зажатая между двумя очень большими мужскими телами. Тем, кто баюкал ее сзади, был Роун, и он же был тем, кто только что шептал ей на ухо. Моурин знала это, даже не глядя, знала по одному только его голосу. Перед ней лежал большой Ваул, тоже проснувшийся, его оранжевые глаза горели, как раскаленные угли. В темноте она едва различала очертания его бороды.

— В чем дело? — прошептала Моурин. — Что-то случилось?

— Все в порядке, Моурин, — теплое дыхание Роуна шевелило ее волосы, когда он говорил. — Тебе снился сон. Плохой сон. Вот и все. Теперь ты в безопасности.

Ваул хранил молчание, но оно было вызвано не его обычным тихим характером. Моурин вынула из уха устройство-переводчик, прежде чем лечь спать. Устройство было полезным, но и довольно неудобным. Рано или поздно ей придется начать изучать язык Ракш. Но прямо сейчас в этом не было необходимости. Теплые оранжевые глаза Ваула сообщили все, что ей нужно было знать. Как и Роун, он был рядом, чтобы защитить ее, и также беспокоился о ней.

Ей приснился кошмарный сон.

Тот кошмарный сон.

Моурин снился один и тот же повторяющийся сон с тех пор, как ей исполнилось восемь, с той самой ночи, когда она потеряла родителей. Когда она была ребенком, то часто просыпалась с криком посреди ночи, и ее бабушке или деду приходилось утешать ее.

Однако со временем кошмары стали для нее таким обычным явлением, что она каким-то образом научилась не просыпаться с криками. Она знала, что не кричала и не производила никакого шума во сне, потому что, когда она спала с мужчинами, например с Брэдли, он все еще спал, когда она в ужасе открывала глаза.

Несколько ночей назад Ваул слышал, как она спала на борту корабля. Но это был не кошмар. Это был сон совсем другого рода.

Моурин была почти уверена, что на этот раз она не производила шума.

— Как ты узнал, что мне снится? — прошептала она Роуну, который мог понять ее без переводчика.

— Я чувствую твое сердце, — прошептал он. — Твое сердце билось быстрее. Твой запах тоже изменился. Запах страха. Я знаю, что Моурин снятся плохие сны. Ваул тоже знает.

Возможно ли это на самом деле, задавалась вопросом Моурин? Неужели Роун действительно чувствовал такие незначительные изменения в ее теле? Пока сам тоже спал? Это казалось невозможным. Но с другой стороны, представление Моурин о том, что возможно, кардинально изменилось за последние несколько дней.

И в то же время нельзя было отрицать постоянно укрепляющуюся связь, которую она чувствовала с этими мужчинами, не только с Роуном, но и со всеми парнями. Временами казалось, что это граничит с почти телепатией. Всякий раз, когда Моурин чувствовала эту связь, она испытывала и утешение, и ужас одновременно.

Но, очевидно, Роун на самом деле не мог заглянуть внутрь ее головы. Мгновение спустя он спросил ее:

— Что тебе снилось?

Моурин колебалась.

— Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз.

Роун принял это без возражений. Он поцеловал ее в шею и прошептал, чтобы она снова засыпала. Ваул запечатлел на ее губах второй поцелуй, затем закрыл свои сияющие глаза. Моурин устроилась между ними.

Но ей было трудно снова заснуть.

Она размышляла над смыслом повторяющегося кошмара.

Этот сон имел под собой реальную основу. В ночь, когда умерли ее родители, Моурин гостила у бабули и деда по отцовской линии. Мама и папа отправились на заслуженное свидание в центр Атланты. Они заказали столик в дорогом ресторане, но папа никогда не доверял парковщикам, и они припарковались в нескольких кварталах, на окраине опасного района. Когда они возвращались к своей машине после ужина, их застрелили и ограбили. Мать Моурин умерла мгновенно. Отец прожил еще десять часов, прежде чем скончался от полученных ран в больнице.

Именно деда, а не Моурин, открыл дверь, когда появилась полиция, чтобы сообщить новости. Но она слышала все. Несмотря на то, что ей было всего восемь лет, это воспоминание все еще было так ясно в ее памяти, как будто вытравлено кислотой.

Убийцу так и не нашли.

После этого Моурин жила с бабулей и дедулей. Ей так повезло, что они были рядом и заботились о ней. Они были уже старыми, когда стали ее законными опекунами, и Моурин иногда казалось, что они прожили дольше, чем могли бы в противном случае. Деда скончался, когда ей было восемнадцать. Бабуля прожила достаточно долго, чтобы увидеть, как она заканчивает колледж.

Потом она поступила в академию ФБР, а остальное стало историей.

Когда-нибудь Моурин расскажет своим спутникам-инопланетянам о себе, но пока она еще не готова. Тем не менее, она была рада, что они рядом для эмоциональной поддержки. Обычно, когда эти болезненные воспоминания возвращались и преследовали ее по ночам, ей приходилось страдать в одиночестве. Но сегодня у нее была компания, и это очень помогло.

Моурин плотнее прижалась к ним в двойных объятиях, наслаждаясь тем, как двое мужчин, казалось, защищали ее даже во сне. Она никогда раньше не любила обниматься, особенно когда дело касалось сна. Но теперь она находила это успокаивающим.

Было время, не так давно, когда она возмутилась бы на себя за то, что находила утешение в близости этих мужчин. Она всегда стремилась быть независимой женщиной, не была одной из тех девиц в беде, которым нужна мужская защита. Но, с другой стороны, она никогда раньше не была в таком тяжелом положении, затерянная на чужой планете. И, как она напомнила себе, эти парни были не мужчинами. По крайней мере, не людьми.

Двигаясь очень медленно, Моурин приподнялась на одной руке и заглянула через мускулистое плечо Ваула.

За большим телом Ракши все еще тлел костер, хотя остальные самцы позволили ему почти угаснуть. Тристн и Джрайк все еще бодрствовали, наблюдая за окружающими джунглями, а также за пленником, на случай, если он попытается сбежать. Через пару часов они собирались поменяться с Роуном и Ваулом. План, с которым они все согласились.

Моурин молча изучала двух инопланетян, дежуривших на страже.

Мягкий свет угасающего костра обрисовывал мускулы их спин и плеч, пока они внимательно осматривали окружающие джунгли. Их гибкие уши подергивались, вслушиваясь в темноту в поисках любых признаков опасности.

Моурин вспомнила все грязные вещи, которые она делала с этими двумя мужчинами ранее, и ее кожа загорелась жарким вожделением. Перед сном Тристн вынул «менструальную чашу» у нее между ног, и остатки семени Джрайка выплеснулись из нее, все еще теплые от ее собственного тела. Но она знала, что часть этого вещества все еще находится внутри нее, просочившись через шейку и проникнув в матку. Что же касается семени Тристна, то оно тоже все еще было внутри нее, буквально питая ее тело, как пища.

Она подавила сексуальную дрожь, чтобы снова не разбудить Роуна или Ваула.

Ее взгляд переместился на другую сторону лагеря, где был связан пленный Дэггот. Лазерный поводок излучал мягкое оранжевое свечение, которое соответствовало пламени и горящим глазам ракши. Несмотря на то, что он был пленником, он тоже нес вахту, не сводя глаз с джунглей, навострив уши и прислушиваясь.

Он был повернут к ней на три четверти, так что Моурин могла видеть его спину. При свете костра и его поводка она могла видеть повязки, которые наложил Тристн. Она также могла видеть линии старых шрамов, пересекающих верхнюю часть его спины и плечи. Моурин замечала эти шрамы и раньше, за пределами аукционного дома. В то время она задавалась вопросом, были ли они результатом пребывания в плену или в рабстве. Но сейчас, когда она посмотрела на него, интуиция подсказала иное. Судя по углу наклона шрамов, казалось, что они были нанесены им самим, вероятно, какой-то короткой плетью.

Дэггот хлестал себя кнутом.

Судя по всему, долго.

Но шрамы были лишь одним из внешних признаков внутренней боли Дэггота. Моурин не была уверена точно, как, но она могла прочесть эмоции по его телу, по наклону плеч, по напряжению кулаков, по легкой сутулости спины, когда он сидел. Она не могла ясно разглядеть его лицо под таким углом, но знала, что если бы могла, то увидела бы на нем страдание и печаль. Не подозревая, что за ним наблюдают, Дэггот потерял бдительность, и его эмоции прорвались наружу.

Он выглядел… уязвимым.

И, к удивлению Моурин, ее сердце действительно болело за него. Она знала, что не имеет права жалеть злобного наемника-Ракшу. Не после того, что он пытался с ней сделать. Но в то же время она понимала его боль, понимала, как разбитое сердце может направить человека на путь одержимости. Моурин оно направило на путь справедливости, Дэггота — на путь преступления.

Но разве в глубине души их мотивы не были одинаковыми? Месть, если не против тех, кто причинил им зло, то против Вселенной, которая никогда не будет такой справедливой, какой должна быть?

В следующее мгновение спина и плечи Дэггота напряглись, как будто он почувствовал, что за ним наблюдают. С поразительной быстротой он повернул голову, и его оранжевые глаза встретились со взглядом Моурин.

Она снова почувствовала нервирующий толчок, когда эти проницательные глаза проникли в ее разум, читая эмоции и мысли. Ее пульс участился, а дыхание застряло в горле.

— Моурин…

Это снова был Роун, сонно говоривший у нее за спиной. Мягко, но твердо его сильная рука потянула ее обратно вниз, и она потеряла Дэггота и его пылающие оранжевые глаза из виду.

— Моурин, — позвал Роун. — Уже поздно… Сейчас ночь… Ты спи. Хорошо?

— Хорошо, — ответила Моурин, закрывая глаза.

Но еще долгое время после этого она лежала без сна наедине со своими тревожными мыслями.