Забытый край

72

Вечер не предвещал быть богатым на разнообразие. Стенсер готовил ужин, а старик-домовой занимался плетением из прутьев ивы. Молодой мужчина специально, по просьбе домового, ещё раз прогулялся до пруда и притащил домой пышную охапку податливых прутьев.

Меж собой они не говорили, — каждый думал о своём. Что думал старик, Стенсер, конечно, не знал. Но его мысли целиком и полностью занимал страшный зуд, где-то среди ран, в правой руке. И даже ничего особо не хотелось, просто по привычке готовил. Но, к старику лезть больше не хотел: «Того и гляди, в самом деле погонит к дворовому или баннику жить… как же он сказал? «Чтобы глупости тут не учинял!»».

И чем ближе наступал час полуночи, тем больше мужчина страдал от странного зуда. Точно это было как-то связанно меж собой. И повлиять на это не было никакой возможности.

— Приятного аппетита, — пожелал домовой, когда они сели за стол.

Но, вместо того, чтобы приступать к еде, молодой мужчина сжал правую руку левой и немного покачивался, словно убаюкивал ноющую боль.

— Спасибо, — сквозь зубы, сказал Стенсер.

Старик, съев первую ложку, остановился, пристально поглядел на человека, а после спросил:

— Ты чего это?

— Да… говорил же… руку ломит!

Домовой ухмыльнулся.

— Какой ты чувствительный! Подумаешь, щиплет ранки немного… знаешь ли, им зарастать нужно!

Но Стенсер ощущал, словно раны не щиплет, а прижигает горячим железом. Разве только дымок не поднимался, да запаха горелой плоти не было, а в остальном, в чувствах, всё было именно так.

Старик ещё какое-то время пытался спокойно есть, не замечая терзаний молодого мужчины… но, совсем скоро отложил ложку, и как мученик посмотрел на своего терзателя. Вздохнув, он сказал:

— Идём, посмотрим, что там у тебя!

Старик вышел из-за стола, а Стенсер протянул руку. Но стоило старику коснуться руки, как его точно током ушибло, — отскочил и опасливо уставился на руку человека.

— Эт…эт… это что ещё такое! — запинаясь, вскричал он. — Как это понимать!

Стенсеру тоже досталось, пусть и меньше, но его ударило по руке да так, что боль прокатилась до плеча и рука стала нервно вздрагивать.

— Что… происходит? — спросил молодой мужчина, обливаясь холодным потом.

«Глупыш, зачем же ты мой подарок принимаешь так близко к сердцу?» — раздался женский жеманный голос в уме у Стенсера.

— Ты… Будимир… ты слышал… это? — сказал Стенсер. Дыхание его подводило.

— Что это? — тревожно спросил домовой. — Что это?

«Ты думаешь, что это простофиля может меня слышать? О, нет! Нет, мой милый… мой родной! Меня можешь слышать только ты! Ты, и никто, слышишь, никто более!»

— Что… тебе… надо! — вскричал мужчина.

— Да ты чего, белены объелся что ли? — тревожно спросил домовой, пятясь к печи.

«Да, пусть проваливает, старая рухлядь… нам он не нужен! Понимаешь? Только ты… я… ну-у-у, и мои мальчики!»

«Кто ты? — мысленно спрашивал Стенсер. — Что тебе надо?»

В уме зазвенел звонкий, приятный, девичий смех.

«Здесь? Ты… ты… и только, мой милый, ты!»

Стенсер судорожно хохотнул, а после мысленно ответил:

«И почему мне это не нравится?»

По руке вновь ударило болью, а там, где правая рука скрывалась под слоем тряпки, мужчина ощутил, словно ему забили сразу несколько крупных, увесистых гвоздей.

«А так тебе нравиться?» — спросил насмешливый, девичий голос. «Ну же, не молчи, мой дорогой! Мне скучно, не оставляй меня одну с этими скверными, бесчувственными чурбанами!»

Стенсер жал руки, что было сил, а после, дав волю гневу, мысленно сказал:

«Пошла прочь… из моей… головы!»

В ответ Стенсер услышал очередной звонкий смех. А вместе со смехом пришла и боль, раздиравшая руку в клочья.

«Ну-ну, не нужно быть таким грубым! Будь со мной ласковым и нежным… тогда… быть может… я проявлю маленькую… самую маленькую крупицу… сострадания!»

Стенсер начал понимать, что долго такое вытерпеть не сможет. Он понимал, что промедление может ему дорого стоить. И не желая за зря себя терзать дольше нужного, решил попытать удачу, и окончить всё быстро.

«Мне не нравится то, как ты со мной говоришь! — мысленно кричал он, жмурясь от боли. — Мне не нравится, что ты лезешь в мои мысли! — прибавил он, разрывая тряпку, которая стягивала его правую руку. — И мне даром не нужна твоя компания! — наскоро оглядев раны, заметил, как на коже поблёскивал осколок зеркала. Вокруг этого осколка, точно кайма, была чернота. Выдирая злополучный кусочек зеркала, Стенсер мысленно закончил. — Проваливай туда, откуда пришла!»

На какое-то мгновение, пока он не бросил на пол осколок, его успела пронзить с ног до головы страшнейшая боль. И даже после того, как маленький кругляш-осколок со звоном упал на пол, Стенсер не сразу смог придти в себя.

Домовой, заперев дверь, заполнил топку дровами. Он расхаживал по дому и бубнил, быстро-быстро повторял какой-то заговор, а Стенсер всё никак не мог придти в себя. И даже когда по стенам дома, по двери, стали колошматить, Стенсер не мог освободиться от одномоментной, давно прошедшей боли, — она продолжала раз за разом прокатываться по всему телу.