Утро оказалось на удивление лучше прежнего. Вроде бы, куда уж лучше? Но Стенсер чувствовал, словно остатки завала ему под силу разобрать голыми руками.
Обильно позавтракав, Стенсер побежал к завалу, — иначе поступить не мог: было такое чувство, словно сила рвалась наружу, а удержать её в себе не имелось никакой возможности. И дав волю своим силам, Стенсер ощутил, что: «Да я ведь теперь всё смогу! Сам, без какой-либо помощи!»
Добежав до реки, Стенсер оглядел масштаб работы, улыбнулся, радуясь, что есть чем себя занять и, схватив брошенную прошлым вечером дрыну, стал расшатывать особо крупные камни.
Опавшая толстая ветвь, которой он подлез под камень, скрипела и прогибалась. Только молодой мужчина вошёл в раж, и не думал о том, что не стоит слепо полагаться на обретённую силу. Напротив, он позволял ей буйствовать, не мало не заботясь о возможных последствиях, — за что и поплатился.
Он, собравшись с силами, с воплем толкнул ветвь от себя, — она прогнулась дугой, но каким-то чудом не переломилась. Он толкнул её вновь, уже помогая ногами, ветвь выгнулась страшным образом, а Стенсер замер, удерживая её. Он чувствовал, что камень поддался: «Ещё чуть-чуть… совсем немного и… я тебя!..» — думал он.
Только на деле не молодой мужчина одолел камень, а хрустнувшая ветвь одолела его, человека. Стенсер стоял у самого края возвышенности, а камни, которые он так старательно выдирал, как щебень заскользил под ногами. И прежде чем человек улетел в воду, он ободрал руку о сломавшуюся ветвь.
Имей камень, и ветвь разум, можно было бы смело предположить, что это их тщательно спланированный заговор. Будь судьба хоть немного властна над жизнями смертных, то можно было бы обвинять её. Как возможность, можно было бы сетовать на плутовку — жизнь, но на деле Стенсеру стоит корить только свою неосмотрительность и опьянение нежданно обретённой силой.
И всё же, именно эта сила помогла ему выбраться из воды, даже когда он крепко ударился на мелководье о камни, которые сам туда и накидал. Смог выбраться на сушу и, что удивительно, не поломаться от неудачного падения. Разве что кровоточившие раны доставили некоторые неудобства.
«И что же? Это меня остановит? — едва ли не смеясь, думал Стенсер. — Таким меня не пронять!»
Только он всё же избегал неосмотрительных и заведомо глупых поступков. Во всяком случае, старался. И всякий раз, когда в нём начинала говорить неосмотрительность, желавшая скорее управиться с работой, выложиться по полной, выпустить накопленную силу, — он удерживался и методично, по воле рассудка, продолжал работать.
Ближе к вечеру, после порядочной работы, Стенсер стоял на берегу. Широко улыбаясь, с радостью глядя на результат своих трудов, он утирал обильно катившийся по лицу пот.
«Ведь больше боялся, глядя на тот монолит!» — умилялся он, видя, как река легко перетекает через слой рассыпанных камней.
Речник вновь не заставил себя ждать. Он словно наблюдал со стороны и с нетерпением ждал, когда же человек закончит работу. Рыболюд вольготно прошёл едва скрытой водой росыпе камней. Глянул на человека и бросил:
— В благодарность за работу я не стану тебя топить… в этот раз… но если ты ещё хоть раз подойдёшь к моей воде, если поймаешь хоть одну мою рыбку, да даже если тень отбросишь на мои владения… — рыболюд выразительно хлопнул своими огромными, могучими руками.
— Вот те раз! И это такая благодарность? — не на шутку изумился молодой человек.
— И это… ещё раз посмеешь заговорить со мной, — и ничто тебя уже не спасёт… ты меня понял?
— Куда уж яснее, — хмыкнул Стенсер. — водный гад, он и есть водный гад, даже на земле.
Рыболюд не стал размениваться на слова и запустил в человека увесистый камень.
Не будь у Стенсера обретённой силы, которая ещё не сошла на нет, этот, летевший прямо в грудь камень, должно быть, переломал бы все рёбра.
Ругнувшись, Стенсер отскочил, пропустив мимо себя каменюгу. Увидел, как речник запускает в него очередной камень и подумал: «Порой лучшее, что может сделать настоящий мужчина, — это ноги!» — и эта мысль прозвучала в голове совсем уж не своим голосом.
Возвращаться домой не было ни какой охоты. Тело слабело. Чудо водоросли переставали на него действовать. А солнце клонилось к горизонту. И какая-то странная печаль накатывала на него всё новыми и новыми волнами: он не видел смысла идти домой, просто не хотел и всё тут! Ему не хотелось ни есть, ни пить. И даже сонливость была какой-то бессмысленной, в его понимание, не нужной и вредной.
«Что со мной?» — вяло думал он, плутая где-то по задворкам деревни.
Кругом мельтешили одни и те же дома, а Стенсер этого не замечал. Его вовсе перестало что-либо трогать. И даже когда кругом стало темно, а на небе только изредка мерцала луна, выплывая из-за туч, он всё равно оставался ко всему безразличным.
И кто знает, чем бы кончились его скитания вокруг нескольких домов, не повстречай он чудное, едва ли не забытое видение. Её кожа, чистая, бледная, точно у призрака, сияла лунным светом. И эти хищные… острые черты лица. Он вновь повстречал её в полубреду. Она внимательно вглядывалась в его глаза. От одного её взгляда трепетало сердце. А Стенсер удивлялся: «Чего же она так сердится?»