Забытый край

39

«Да у меня талант впутываться в истории!» — думал Стенсер, вглядываясь во мрак предбанника.

— Чего стоишь? Туши огонь, пока я тебя на него не посадил! — потребовал голос из мрака.

Стенсер посмотрел на огонь и пытался прикинуть: «А как его затушить?» — и ничего-то лучше ему в голову не пришло, как просто распинать в разные стороны, горевшие берёзовые головешки.

— Ох, ну что за люди нынче повелись! Ну и время настало, ну и время! — бубнил голос в темноте.

Как-то неожиданно ощутимее прежнего запахнуло смрадом бани. И прежде чем Стенсер что-то понял, низкий старикашка выплеснул из тазика заплесневелую воду. Угли зашипели, а брызги разлетелись в разные стороны… и на человека тоже.

«Вот ведь напасть!» — подумал он, отступив на пару шагов, но продолжая чувствовать вонь.

Он с ненавистью глянул на старикашку. Тот чем-то походил на домового, но был ужаснейше тощий и совершенно, прямо-таки абсолютно грязный. Его борода стояла колом, редкие волосы торчали в разные стороны. И одежду покрывал слой зеленоватого мха.

— Чего уставился? Чего припёрся и… зачем мой дом спалить пытался!

— Да не спалить, а от зловонья избавиться!

— О, так я теперь уже зловонье? — подбоченившись, спросил старикашка.

Стенсеру стоило ни малого усилия удержаться, чтобы не согласиться.

«Держи себя в руках, — говорил он себе, — не хватало ещё тут рассориться с этим… а кто он?»

Стенсер спросил старика и тот, немало изумившись, сказал:

— Как кто? Банник я! — а после прибавил, отплёвывая какую-то гадость. — Недоросль зелённая!

После банник спрашивал: — Зачем пожаловал? — да, — На кой ляд огонь-то жечь!

Стенсер старательно объяснял, что захотел отмыться сам, да и домового обрадовать, ведь: — «Не дело грязными ходить!».

— Это да, — соглашался банник. — Того и глядь, всякие букашки разведутся!

Старик, говоря о букашках, почесал бородищу и, схватив что-то, закинул себе в рот. Стенсер не знал, правда ли тот закинул какую-то букашку, но думал так: «Надеюсь, это он меня так напугать пытается».

Банник всё никак не мог одного взять в толк:

— Хорошо, тебе нужно в баню… это я понял, но чем тебе запах не угодил? Нужно в баню, от запаха избавиться? Ну, так ты иди и отмывайся!

«Он что, издевается? Или привык к своему ароматному духу, что не замечает ничего кругом?»

Как итог, после долгих пустых разговоров банник подытожил:

— Ишь ты, нежный какой, запах ему мешает! Ну, так, поди, да уберись!

Тяжело вздохнув, Стенсер ответил:

— Я в саму баню зайти не могу, — запах слишком уж…

— Пакостливый?

— Это если много смягчить.

Теперь пришла череда банника думать. Не сразу, он начал объяснять, куда человеку нужно идти и каких трав нарвать:

— Их дым… о-хо-хо! Он поможет тебе прибраться.

Стенсер так красноречиво посмотрел на старика, что задавать вопрос не пришлось.

— А я пойду, веники сделаю… знаешь ли, берёзки у нас… дамы своенравные!

Время шло, уж наступил жаркий полдень, а Стенсер всё бродил рядом с полями и пытался отыскать нужные травы. На сами поля он заходить боялся, помнил грозный медвежий рык. И надеялся, что найдёт хоть что-то из нужных трав, прогуливаясь по полевой дороге, рядом с пышным бурьяном.

«Пушистая, бледно-голубая трава, пахнет так… вот как так? Трава с крупными листьями, которые оканчиваются острыми краями и… колючие такие… и ещё… как же её?» — но Стенсер благополучно забыл о третьей траве, которую ему велел принести банник.

«Какая же там была трава?» — мучительно думал Стенсер, уже ничего не замечая кругом.

Он всеми силами пытался упомнить о том растение, которое могло значительно облегчить его жизнь в самое ближайшее время, но ничего не шло на ум. И всё это казалось дурной шуткой. Но, когда случилась настоящая дурная шутка, Стенсер едва не помер с испугу.

По плечу хлопнула огромная и тяжёлая лапища, да так, что Стенсер осел, — ноги задрожали, а спина едва не сломалась.

Вслед за приветственным «похлопыванием» по плечу, ему в самое ухо пророкатал зычный голос:

— Зда-а-рова!

Стенсер, перепугавшись, упал на пыльную полевую дорогу и схватился за сердце, — оно уже пыталось убежать как можно дальше от неведомого, но очень страшного, создания.

Опасливо оглянувшись, Стенсер увидел, как на него смотрел широко улыбавшийся, рослый детина. Одетый по простому, в рубаху, штаны и подпоясанный цветасто расшитым пояском. Огромные, густые волосы, спускались за спину.

— Ча-ча-че-чего пуга-а-аешь! — спросил Стенсер.

Детино пожал плечами, и, продолжая улыбаться, как ни в чём не бывало, сказал:

— Так здоровья пожелать хотел, чего же ещё?

У Стенсера нервно шевелились губы, словно он пытался что-то сказать.

«Здоровья, пожелать, он хотел? Вот ведь!..» — подумал он.

— Тебя как звать? — спросил рослый.

— С-с-стен-н-н-нсер.

— Э-э-э… что за имя-то такое? Эх! — он махнул могучей лапищей, такое назвать рукой очень уж сложно, и улыбка даже сползла с его лица.

— А-а… тебя как з-з-звать?

Детина вновь заулыбался:

— Кондратьюшко я!

— А-а-а… — протянул Стенсер. — Слав-в-вное имя… те-те-тебе подходит!

На лице Кондратия заиграл бодрый румянец, да и сам он принял какой-то горделивый вид.

— А то!