Дремир. Беспечные. Том 3

Часть 3 Глава 21. По-взрослому

Леон

В тот же день, поздний вечер.

Леон зашёл в свою комнату на втором этаже своей усадьбы и закрыл за собой дверь на замок. От его безупречной осанки и уверенной походки тут же не осталось и следа. Он сильно ссутулился, будто на его плечи водрузили два мешка с зерном, а его руки повисли безвольными плетьми. В таком состоянии он добрел до кровати и рухнул на неё лицом вниз. Полежал так немного и перевернулся на спину, раскидывая руки по сторонам.

«Интересно, этот кошмар когда-нибудь закончится?» — безрадостно думал он, глядя в потолок, не в силах больше пошевелиться.

Ему казалось, что та гора, что он только что нёс на плечах, теперь растеклась по всему его телу и каменной плитой вжимает его в кровать. От этой мысли ему даже начало казаться, что с каждой минутой дышать становится всё труднее и труднее. Но он всё же переборол себя: сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, и наваждение прошло.

«Интересно, смогу ли я когда-нибудь снова себе принадлежать? А то я уже и не знаю, где в этом всём моё „я“. Все от меня что-то хотят, требуют, всем я что-то должен, и этот список только увеличивается… Наверное, это всё же была плохая идея — сбегать тогда в лесу… Выкопали бы мы те аметисты, спокойно вернулись домой, и жил бы я себе и дальше спокойно… Гулял бы с народом, помогал бы им, чем мог… Интересно, как там Нэд без меня справляется всё это время? Надеюсь, они тогда успели закончить ремонт крыши до зимы… Помогать им мне никогда не было в напряг. Интересно, почему? Может, потому что они от меня ничего никогда не требовали и не ждали? А… Наверное, поэтому — они не грузили меня своими ожиданиями. С ними всегда было легко… А здесь… Задыхаюсь я с вами здесь…»

Леон потянулся к своей шее и расслабил шейный платок, но этого ему показалось мало, и он сорвал его к чёртовой матери! Слетевшая брошь со звоном упала на пол.

Ему и этого показалось всё равно мало, и он начал расстёгивать пуговицы на сюртуке, но быстро задолбался и с силой дёрнул за полы в разные стороны, отрывая оставшиеся.

«Я уже не прошу воли, дайте хоть свободу! Я теперь играю по вашим правилам! Отдайте мне хоть часть меня обратно!!!»

Та же участь и постигла пуговицы на жилете и рубашке. Они разлетелись и раскатились по полу, а Леон снова уронил руки на кровать и раскинул их в стороны.

«Так хоть меня не душит „виконт Мэйнер“, — подумал он, снова делая глубокие вдохи-выдохи высвободившейся из оков социального статуса грудью. — И это всё, что я теперь могу себе позволить? Дышать?»

Леон горько усмехнулся.

«Добро пожаловать в рабство, хренов искатель приключений! Хотел стран заморских? Новых впечатлений? Ха! Впечатлений ты огрёб выше крыши! Вот только неувязочка вышла, теперь тебе даже не дозволено и за порог выходить по собственному желанию, раз обещал отцу больше в трущобы не сбегать… Они-то без меня выживут, всегда выживали и сейчас выживут, даже и не заметят моё отсутствие. А я?.. Выживу ли я без них… Моих друзей… Без них бы я давно здесь свихнулся от одиночества… Но, похоже, уж лучше было и дальше оставаться одиноким…»

Леон сел на кровати и, стянув шнурок с волос, тряхнул головой, давая свободу волосам, а потом встал и пошёл в уборную. Там он наклонился над раковиной и вылил себе на голову несколько ковшей холодной воды. Но остудить закипевшую голову ему это особо не помогло, и он отбросил металлический ковш в сторону — тот врезался в стену и с грохотом упал на пол. Устраивать разнос своей комнаты ему приходилось не впервой, и слуги давно привыкли не обращать внимание на грохот, пока он сам не позовет их убирать.

Вода перестала течь с его волос, и он, распрямившись, посмотрел в зеркало.

«Да уж, красавчик. Утопленник хренов!»

Леон разделся до пояса, стянул сапоги и, побросав всё на пол, вернулся в спальню. Он растянулся на кровати звёздочкой и понял, что ему всё же немного полегчало. По крайней мере, пропало чувство, что отсюда необходимо срочно валить без оглядки, пока эта неподъемная гора его новых обязанностей окончательно его не раздавила, как беспечного жука, попавшего под сапог равнодушного прохожего.

В дверь постучали.

«Блин, Ванесса! Оставь меня в покое хоть сегодня!!! Убирайся!!! Иначе я за себя не ручаюсь!!!»

Леон закрыл уши, но различил повторившийся стук.

«Что ты ещё от меня снова хочешь?!! Я тебе выдал всё, что мог: и грифона, и способ избавиться от Дэмиса, и семь лет своей жизни, и новый безопасный дом!!! Пощади меня, твою ж мать!!! Отстань от меня хоть на вечер!!! Один вечер!!! Что, так сложно?!!»

— Леон, можно тебя на пару слов? — услышал он столь ненавистный ему сейчас голос и взорвался…

«Сама напросилась. Хочешь играть по-взрослому? Получай».

Он встал с кровати и быстрым шагом пошёл к двери. Отомкнул и резко открыл её, грубо схватил Ванессу на руку, втащил в комнату и, хлопнув дверью, снова закрыл её на замок. Ванессу он потащил за собой в спальню и, бросив её на кровать, залез сверху, упёршись на прямые руки и одно колено.

— Ты думаешь, я идиот, Ванесса? — начал холодно говорить он, глядя в её перепуганное лицо. — Ты думаешь, я не вижу, что я тебе нравлюсь и ты ищешь любой повод меня обнять, поцеловать или прижаться грудью. Я тебя просил не лезть на меня. Не раз просил. Да, ты красивая. Но тебе одиннадцать, твою ж мать! Что мне прикажешь с тобой делать? Семь лет за ручку ходить? Или что? Ты припёрлась ночью в мою спальню в одной ночной рубашке, зачем? На что ты напрашиваешься? — Леон нагнулся к её уху и зло прошептал: — Чтобы я изнасиловал маленькую девочку или как?

— Почему бы и нет? — услышал он уж слишком спокойный и равнодушный голос и замер.

Ванесса дотронулась до его лица кончиками пальцев, которые были холодные как лёд. Леон вздрогнул, начиная приходить в себя и осознавать, что он только что сорвался и поступил, мягко говоря, не очень красиво… Но следующие слова Ванессы повергли его в ужас.

— Как говорил тот мужик, что пытался изнасиловать меня, правда, не смог… — она злорадно улыбнулась и погладила рукой Леона по щеке — он почувствовал обжигающий холод, а на неё посыпались мелкие кристаллы льда. Ванесса убрала руку с его щеки — та мгновенно оттаяла — и обняла Леона, теперь уже касаясь тёплыми руками его обнаженной спины.

— Пока мы все играли в поимку Дэмиса, — продолжала она свой недетский рассказ: — «Сиськи уже выросли — и ладно». Да и детей я уже могу иметь. Уж лучше меня изнасилует тот, кто мне нравится, чем какая-то тварь, что избивала меня плетью, а потом решила, что ему этого мало, и наставила своё… мне в лицо. Да и какое это насилие, Леончик? Ты ж мне даже колечко подарил. Я всё равно уже твоя. Делай что хочешь. Мне всё равно. Я никому ничего не скажу, пока мне восемнадцать не исполнится. Никто ничего и не заметит, Леончик. Никогда не замечал, не заметит и впредь. Зато я не буду одна. Не велика цена.

Леон кое-как распрямился на одеревеневших руках и посмотрел на Ванессу. На её лице замерла странная улыбка, а в глазах плясали огоньки безумия. Ему показалось, что она сейчас истерически рассмеётся и забьется в припадке, но вместо этого она со спокойным равнодушием начала расстегивать пуговки на своей ночной рубашке.

«Что же я наделал⁈ — неподдельно испугался Леон, и это отразилось на его лице. — Я доломал её… Она сошла с ума… Что же мне теперь делать… Что мне делать⁈»

— Что ж ты испугался, Леончик? — равнодушно продолжала Ванесса. — Или у тебя девушек не было? Не знаешь, как это делается? Не переживай, я думаю, мы справимся.

Пуговки на её ночной рубашке закончились, и она потянулась рукой к его обнаженной груди. Леон отпрянул от неё как от огня и соскочил с кровати. Ванесса села и свесила ножки за край.

— Ну куда же ты, Леончик? — безумно улыбаясь, продолжала Ванесса. — Я не кусаюсь.

Леон понял, что всё, что он считал кошмаром до этого, просто меркнет на фоне того, что происходит сейчас.

Ванесса встала и подошла к нему. Лишь хотел он отступить назад, как осознал, что впервые в жизни пытается сбежать от проблемы, и замер.

«Ещё шаг назад — и на мне будет клеймо труса до конца моих дней! — разозлился он сам на себя и шагнул вперёд».

Он крепко обнял Несси и прижал её голову к своей груди, чтобы хоть как-то спрятаться от этого безумного взгляда.

— Прости меня, Несси, прости! — быстро заговорил он. — Перестань так говорить, не надо… Вернись, прошу, вернись… Я лишь хотел тебя напугать. Я не хотел тебя обидеть. Я никогда тебя не обижу. Я ничего тебе плохого не сделаю. Прости меня, прости. Вернись. Прости… Я не сделаю тебе больно… Прости…

Леон почувствовал, как Ванесса задрожала крупной дрожью и начала задыхаться. Он её отпустил и посмотрел на неё — её лицо было перекошено от ужаса, и она хватала ртом воздух, безуспешно пытаясь надышаться, как рыба, выброшенная на берег.

«Паника! — обрадовался Леон. — Это обычная паника!!!»

Он потащил её к кровати и усадил себе на колени.

— Это паника, — тихо приговаривал он, ласково поглаживая её по голове, как младшую сестрёнку, и снова прижимая к себе. — Это скоро пройдет… Пройдет… Слушай моё сердце… Просто слушай… И дыши со мной: раз, два, три, четыре — вдох, пять, шесть — выдох. Раз, два, три, четыре — вдох, пять, шесть — выдох. Слушай моё сердце, три, четыре — вдох…

Сначала ничего не происходило, и Леон уже начал сомневаться, что делает всё правильно. Бежать за помощью он не хотел. Он не хотел, чтобы кто-то видел Ванессу в таком виде, и не потому, что боялся за свою репутацию, а потому, что не хотел, чтобы поползли слухи, что она странная, сломанная, сумасшедшая… Он хотел её успокоить сам и вернуть в «мир» снова нормальной, чтобы никто не знал её тайны, не знал о том безумии, что прячется в глубоко внутри и пытается вырваться наружу при любом удобном случае.

Но тут Ванесса сжала безвольно висящие руки в кулачки и, прижав их к своей груди, уперлась лбом в грудь Леона. Шли минуты, Леон продолжал считать, и её дыхание становилось всё спокойнее и спокойнее, уходила и дрожь.

— Леон, — вдруг тихо сказала она, — прости. Я не хотела навязываться… — на грудь Леона закапали слезы. — Просто у меня кроме тебя никого нет…Никого… Прости… Я больше не буду… Не буду тебя трогать… Не буду попадаться тебе на глаза… Только не выгоняй меня, прошу… Мне пока некуда идти… Не выгоняй… Прошу… Я пойду… — она попыталась высвободиться и встать… — Мне на третий этаж… Я пойду… — и сорвалась на отчаянный крик: — Отпусти меня!!!

— Ш-ш-ш, — сейчас все слуги сбегутся. — Сиди уже. Куда ты в таком виде пойдешь? Заплаканная, растрёпанная, да ещё и в расстёгнутой рубашке. Да меня за такое отец собственноручно в тюрьму посадит, — усмехнулся он. — А потом придёт равнодушно смотреть на мою казнь через повешение.

— Если бы насильников казнили… — тихо сказала Ванесса.

— У нас казнят, — серьёзно ответил Леон. — В нашем графстве казнят.

— Серьёзно? — удивлённо посмотрела на него Ванесса.

— Да, — серьёзно ответил Леон, а потом улыбнулся. — Так что если не хочешь, чтобы меня казнили, то пока никуда не уходи. Я сейчас оденусь и вернусь.

Леон посадил Несси на кровать и пошёл в соседнюю комнату, откуда уже вернулся в рубашке без рукавов, заправленной в штаны.

— Ты бы тоже застегнулась, — усмехнулся он, — пока не забыла.

Ванесса покраснела и посмотрела вниз — все пуговки на воротнике её рубашки были расстегнуты, и хоть это всего лишь слегка оголяло шею и ключичную ямку, выходить в таком виде из комнаты для неё было бы сродни тому, чтобы выйти голой. Она дрожащими руками попыталась их застегнуть, но у неё ничего не получалось.

Леон сел рядом на кровать и помог ей застегнуться.

— Теперь давай ты умоешься, причешешься и возвращайся сюда, — спокойно сказал он. — Будем вместе решать, что нам делать дальше и как себя друг с другом вести. Хорошо?

— Хорошо.

— Уборная в соседней комнате. Первая дверь налево.

Ванесса вышла из комнаты, и тут до Леона дошло, что там на полу валяется его разорванная одежда.

«Мда… — усмехнулся он. — Ну ладно… После того, что я только что вытворил, ещё хуже обо мне подумать сложно. Пусть считает, что я психопат и со мной лучше не связываться… Всем будет проще».

Девочка вернулась минут через десять: умытая, причесанная и с искренней улыбкой на лице.

— Леон, я красивая? — весело спросила она, присаживаясь на край кровати, вполоборота к нему.

— Красивая, — ответил Леон, пытаясь понять, к чему она клонит.

— Я тебе нравлюсь?

«Точно на что-то снова напрашивается! — снова начал раздражаться Леон, но тут вспомнил безумные глаза Ванессы и, вмиг успокоившись, сам себя спросил: — Она мне нравится? Да вроде нравится».

— Нравишься, — честно признался он.

— А если бы мне было столько, сколько и тебе, пригласил бы на свидание?

«Можно и на свидание, — отрешённо подумал Леон. — Почему бы и нет? Одно свидание всё равно ни к чему не обязывает».

— Пригласил бы.

— Отлично! — просияла Ванесса. — Давай тогда, когда мне будет шестнадцать, ты пригласишь меня на свидание!

— Восемнадцать.

— Ну ладно, восемнадцать, — быстро согласилась Ванесса и протянула руку для рукопожатия. — Договор?

Но Леон не спешил соглашаться и решил сразу оговорить все условия:

— И до этого ты не будешь на мне виснуть, лезть целоваться и всячески иначе непристойно себя вести?

— Не буду! Честное слово! Ну… разве что обниматься иногда можно ведь? Просто обниматься!

— Иногда можно просто обниматься. Как брат с сестрой, — уточнил Леон.

— Подходит! — тут же согласилась Ванесса.

— И ещё одно условие: пока ты живёшь здесь, мне нужен один день в неделю на себя. Не ищи меня, не стучись ко мне и вообще не попадайся мне на глаза, чтобы снова не произошло того, что произошло сегодня.

— Без проблем!

— Договорились, — подтвердил Леон и пожал Ванессе руку.

Но не успел он разжать пальцы после рукопожатия, как его ладонь обхватили второй ладонью.

— Так и быть! — весело продолжила Несси. — Разрешаю тебе найти девушку, пока я не подрасту!

— От же ж зараза малолетняя! — возмутился Леон.

— Потренируешься пока на ней, — хихикая, продолжила она, — чтобы потом, когда я вырасту, мне не было больно. Ты же обещал.

Леон покраснел и выдернул свою руку и, отвернувшись, встал.

— Зачем ты надо мной издеваешься? — горько спросил он. — Чем я это заслужил? Скажи мне? Мне что, надеть на себя ошейник и дать тебе от него цепь? Тогда ты успокоишься?

— Прости, Леон, — Ванесса обняла его со спины. — Я не хотела тебя обидеть. Это была шутка. Честно. Плохая шутка.

— Уходи, — холодно ответил он. — Встретимся завтра за завтраком, а до этого оставь меня в покое. Наш договор остается в силе, как и мои остальные обещания тебе, но не более того.

Ванесса отпустила его и ушла.

«Нахрена я опять на неё вызверился? — схватился за голову Леон, как только за Ванессой закрылась дверь. — Наверное, я сошёл с ума! Точно! Я просто сумасшедший! Это всё объясняет! — Леон истерически заржал. — Я сумасшедший неадекват! Ха-ха-ха… Это всё объясняет! Ха-ха-ха… Вот оно что! Ха-ха-ха…»

Когда Леон устал смеяться, он плюхнулся на кровать. Потом лёг, уставившись в потолок.

«Слишком светло. Лень свет гасить, — отрешённо подумал он и закрыл глаза согнутой в локте рукой. — Вот ты какое, сумасшествие… Оказывается, свихнуться не так уж и страшно… А я боялся… Сумасшедшим быть хорошо… легко…»

На мысли, что ему легко, Леон и уснул.

Утром он позавтракал с Ванессой в столовой на первом этаже, а потом вернулся к себе. За это время они обменялись лишь приветствиями и ели молча. После полудня Леон вспомнил, что забыл отдать отцу письмо Эрнеста. Отнёс письмо и завалился дальше на кровать бездумно валяться. Ему не было скучно. Ему было плохо: бросало то в жар, то в холод, иногда било крупной дрожью, но он всё это напрочь игнорировал и просто лежал поверх покрывала на кровати, не желая с этим не ничего делать, не желая никого видеть.

Когда пришло время ужина, он встал, закрыл дверь гостиной на замок и вернулся в кровать.

«Сегодня я никому больше ничего не должен», — отрешённо подумал он и снова бездумно уставился в потолок. Вскоре уснул.

Среди ночи он проснулся оттого, что ему сделалось ещё хуже: жар усилился и начала раскалываться голова. Она у него разболелась настолько, что ему казалось, что его глаза сейчас выкатятся из орбит, а изо рта непроизвольно потечёт слюна. Промучился он так до самого рассвета, катаясь по кровати, как уж на сковородке, и еле сдерживая себя, чтобы не застонать от боли.

На рассвете боль немного подутихла, и он смог забыться сном без сновидений. Через несколько часов он проснулся оттого, что его снова бьёт озноб, и решил всё же укрыться одеялом. В следующий раз он проснулся от ощущения, будто тонул в холодной горной реке — вся его одежда, простыня и одеяло были мокрые насквозь.

«Это отвратительно, — подумал Леон. — Мерзко».

Он встал с кровати и, пошатываясь, добрался до гардероба. Переоделся и, прихватив более-менее сухое покрывало с кровати, побрел в гостиную. Но не успел он устроиться на диване, как в дверь постучали.

— Ваше Благородие, с Вами всё хорошо? — услышал он взволнованный голос служанки.

«Если я сейчас не открою, то сюда целая толпа набежит», — раздражённо подумал он и встал.

Пока он дошёл до двери, к нему снова постучали.

— Ваше Благородие, с Вами всё… — не успела договорить служанка, как Леон резко распахнул дверь и раздражённо сказал:

— Да! Со мной всё в порядке! — и захлопнул дверь обратно.

Когда он проснулся в следующий раз, за окном были глубокие сумерки, а в кресле напротив дивана сидел его отец и читал какой-то документ.

— Зачем ты пришёл? — раздражённо спросил Леон.

— Почитать тебе сказку на ночь, — усмехнулся он.

«Да иди ты!» — мысленно послал он отца и повернулся к нему спиной.

— Ты давай, отсыпайся поскорее, — добродушно сказал отец, — а то твоя невеста без тебя совсем загрустила.

— Она меня достала, — буркнул Леон, не оборачиваясь.

— И чем же? — удивился отец. — Такая милая и воспитанная девочка.

— Да каким местом она воспитанная⁈ — вспылил Леон и, развернувшись лицом к отцу, сел на диване. — Воспитанные девочки не виснут на парнях с утра до вечера и не преследуют их по пятам!!! Она меня даже на час оставить в покое не может!!!

— Ах, вот оно что, — съязвил отец. — Тебя подкосили дела сердечные.

— Да какие ещё дела сердечные⁈ — вскочил Леон. — Ей одиннадцать всего. Одиннадцать! Какие могут быть у нас дела⁈ Лучше б ты меня на младенце женил! Я бы хоть понимал, как с ним себя вести.

— О! Так это как раз поправимо! — воодушевленно ответил отец.

— В смысле? — не понял Леон. — Что ты снова задумал? Двоежёнство у нас запрещено.

— Размечтался! — рассмеялся отец. — Ты вот с одной «женой» малолетней справится не можешь, куда тебе ещё вторая? А если серьёзно, то я бы хотел, чтобы ты прочитал письмо, которое мне вчера принёс. Думаю, тебе тоже будет полезно это знать.

— Что ещё за письмо? — нахмурился Леон, садясь обратно и безуспешно пытаясь вспомнить, что было вчера.

— Письмо от некого Эрнеста Вотерфола. Там как раз про Ванессу и её поведение.

Граф перелистнул стопку документов на столике перед ним и, достав три листка, протянул их Леону.

Леон их взял и попробовал прочитать первый абзац, но тонкие черные линии изящно начертанных букв сливались у него в одну пятнистую чёрную строку.

— Не могу я ничего прочитать, — Леон с досадой бросил листы обратно на стол. — У меня со вчерашнего дня раскалываться голова, перед глазами всё плывёт. Или жди, пока я высплюсь, или сам мне его читай.

С этими словами Леон снова улегся на диван спиной к отцу и укрылся покрывалом.

— И в кого ты такой лентяй? — вздохнул отец. — Ладно, расскажу тебе в двух словах, а потом сам прочтёшь.

— Я не лентяй! — буркнул Леон, не оборачиваясь.

— Так вот, мистер Вотерфол пишет, что, по его наблюдениям, реальный возраст психического развития Ванессы — это не одиннадцать лет, а пять.

— Как пять⁈ — обернулся Леон.

— А вот так, — начал свой рассказ граф Мэйнер, а Леон снова сел на диване, откинувшись на спинку. — С точки зрения развития личности, она застряла в пятилетнем возрасте из-за того, что её личность никто не развивал после смерти её родителей. Мистер Дэмис, конечно, обучил её чтению, письму, этикету и прочим базово необходимым знаниям для графини, но он не озаботился её воспитанием как личности. По недальновидности или с умыслом, не знаю. Из того, что я заметил сам, прочитал в письме и услышал от тебя, смею утверждать, что её желание искать физического контакта с окружающими людьми вызвано детским стремлением найти безопасного взрослого, опереться на него и попросить защиты. Другими словами, она ищет в других маму, и ты здесь не единственный объект её интереса. Со слов мистера Вотерфола, тех, кому она доверяет, она возводит в ранг «семьи» и дальше ищет у них защиты и поддержки, как в настоящей семье.

— А… вот почему она меня братиком называла, — вслух подумал Леон, потирая виски и всё пытаясь получше сосредоточиться на рассказе отца, несмотря на туман в голове и не до конца отступившую боль. — А я думал…

— Не важно, что ты успел себе надумать, — перебил его отец, — можешь быть уверен, что при всём её внимании к тебе, ты не являешься объектом её романтического обожания, а всего лишь «безопасный взрослый», за которым можно спрятаться.

Отец замолчал, а Леон задумался, вспоминая все случаи, когда Ванесса лезла к нему обниматься, прижиматься и целоваться, и понял, что это всегда было или во время опасности, или сразу после того, как опасность миновала, или тогда, когда она о чём-то тревожилась, то есть опасность ей мерещилась.

— Похоже, ты прав, — задумчиво ответил он. — Из всего, что я припоминаю, она всегда искала у меня защиты в случае реальной опасности или воображаемой, — а потом раздраженно спросил: — И что мне с этим делать? Записаться на пожизненную роль её «мамочки»?

— Во-первых, не тебе, а нам, — спокойно ответил граф, — а во-вторых, её излишняя привязанность к другим людям — это не главная проблема.

— И что может быть ещё хуже? — с сомнением спросил Леон, не веря, что быть пожизненно зависимым от других не является самой главной проблемой в жизни.

— Отсутствие моральных ценностей, — твёрдо сказал отец. — Другими словами, она не знает, что такое хорошо и что такое плохо. Да, я не сомневаюсь, что она в силу возраста и образования знает уже достаточно много понятий, но я сомневаюсь, что она на самом деле понимает их истинное значение. Например, малое нашкодившее дитё может быть обучено тут же говорить «Извини!», но ещё в силу возраста никак не может искренне раскаиваться в своих поступках. Оно лишь знает, что после этого слова взрослые часто перестают на него сердиться, а значит, оно снова «в безопасности». Вскоре же оно точно также нашкодит снова, но не из вредности, а из непонимания, что это плохо и почему это плохо.

«Вот оно что! — осенило Леона, — а я всё думал, что она всё время надо мной издевается, а она не из вредности, а из-за недопонимания. Зря я на неё всё время вызверялся… Но откуда мне было знать, блин!»

— Судя по твоему лицу, — усмехнулся отец в ответ на его мысли. — Извинений ты от неё успел услышать сполна.

— Да, блин! — возмущенно ответил Леон. — Но как я мог знать, что она не издевается⁈

— Никак, не переживай, — примирительно сказал отец и продолжил: — А теперь давай наложим это на этапы развития личности…

— Отец… — взмолился Леон. — Не грузи меня… Какие ещё этапы? Давай сразу к делу, а то я и так плохо соображаю.

— Молчи и начинай соображать, — строго оборвал его нытьё граф Мэйнер и продолжил: — До шести лет дети лишь учатся осознавать своё «я» и понимать разницу между своим и чужим, то есть определять свои и чужие физические границы. Следующие три года они должны научиться осознавать свои мысли, и ещё три года уходит на осознание эмоций. То есть к двенадцати годам человек должен уметь определять как свои, так и чужие физические границы, то есть границы тела, так и границы собственности, мыслей и эмоций. Что значит осознавать? Знать о своих границах и уважать чужие. Возвращаясь к Ванессе, это значит, что за оставшийся год до её двенадцатилетия она должна научиться осознавать свои мысли и эмоции, а также уважать мысли и эмоции других. Говоря проще: начать понимать, что у тебя есть своё мнение и потребности, а также не бежать к тебе за утешением при каждом эмоциональном потрясении. Другим словами, должна научиться контролировать свои мысли и эмоции. Да, я видел, что она и сейчас это делает, но я думаю, что это результат её «дрессировки» советником. Скорее всего, её наказывали за проявление эмоций, а следом выработался условный рефлекс.

— Будем считать, что я понял, — устало вздохнул Леон и сжал виски ладоням. — Если сейчас начать учить её границам, то через год она должна перестать на мне виснуть. Только я всё равно не понял, что я для того должен сделать.

— Об этом мы поговорим с тобой в другой раз, а пока я бы хотел попросить тебя быть к ней терпимее и, как ты выражаешься, давать на себе виснуть. Нам надо её убедить, что она с нами в безопасности, и только после этого мы сможем приступить к её обучению и выстраиванию её границ, а для того, чтобы обучение прошло успешно, она должна нам доверять. Иначе это будет очередная «дрессировка».

— Что-то я не особо вижу разницы между «обучением» и «дрессировкой», — честно признался Леон и начал ожидать, что его обвинят в том, что он идиот и плохо слушал всё это время.

К его удивлению, отец ответил спокойно и серьёзно:

— Разница огромна: дрессировка лишь учит тебя реагировать определенным образом на внешние раздражители. Она не подразумевает полного понимания происходящего. Кинули еды — поднял лапу. Зачем? Иначе не дадут еды или ударят. Кому и зачем понадобилось, чтобы я поднимал лапу? Хочу ли я поднимать лапу? Могу ли я поднять лапу? Да не важно! Надо поднять. Обучение же призвано воспитать понимание происходящего и осознанный выбор реакции на него. Кинули еды? Могу поднять одну лапу, а могу две, чтобы получить больше еды. Могу завилять хвостом — ещё и погладят. А могу ничего не делать, притворившись, что у меня болит лапа, и тем самым вызвать к себе жалость и продолжать отдыхать. Как видишь, во втором случае решение более гибкое и основано на внутренних потребностях и возможностях, а не внешних обстоятельствах.

— Ясно, — ответил Леон, не желая больше ничего слушать на эту тему.

Ему действительно было ясно, что в ближайший год ему придётся быть терпеливым и снисходительным к Ванессе и прощать ей все её выбрыки. Осталось лишь как-то себя убедить, что это его «внутреннее желание», а не «реакция на внешние раздражители». Что бы не рассказывал отец, Леону всё равно казалось, что тот его просто «дрессирует».

— Если перестанет быть «ясно», — усмехнулся отец, будто читая его мысли, — приходи, ещё раз объясню.

— Как-нибудь обойдусь, — съязвил Леон, на что граф Мэйнер лишь вздохнул:

— И когда ты уже повзрослеешь?

— Так сам же меня недавно взрослым называл, — продолжал язвить Леон.

— Тебя? — рассмеялся отец, а Леон обиделся. — Какой же из тебя взрослый? Лишь «подростком» недавно стал, когда появились хоть какие-то обязанности.

— Да у меня уже этих обязанностей как у взрослого! — не согласился Леон, на что отец снисходительно на него посмотрел и ответил:

— Быть взрослым — это не про обязанности, а про возможности. Осознай свои возможности, начни их использовать, расширь их — и станешь взрослым.

— Я могу летать на грифоне! — выпалил Леон первое, что пришло ему в голову.

— Это, конечно, замечательно, — продолжал снисходительно смотреть на него отец, — но кто твоего грифона содержит-то? Вот когда ты сможешь вдвоём с грифоном прожить год без внешних средств, тогда это и будет полноценное «могу». Это не значит, что я тебя выгоняю из дома и призываю к самостоятельности, я лишь предлагаю тебе составить список того, что ты можешь, внимательно посмотреть на него и решить, чего тебе там не хватает. Это будет твой первый шаг к тому, чтобы стать взрослым.

На это Леон не спешил отвечать, а решил отложить на потом и обдумать, когда…

«Эта чертова голова перестанет болеть наконец-то!!!»

На этой мысли Леону болеть надоело, и он решил к утру выздороветь.

«Так. Я могу вызвать лекаря с эликсиром от головной боли. Отлично! Хоть что-то я могу!»

Леон встал и, пошатываясь, пошёл к двери.

— Куда ты в таком виде собрался идти? — скептически посмотрел на него отец.

— За лекарством.

— Ложись обратно, я распоряжусь, чтобы к тебе лекаря привели.

— Я и сам могу! — возмутился Леон, не оборачиваясь.

— Я понимаю, что ты можешь, — усмехнулся отец и встал. — Но наличие возможности делать глупости не делает тебя взрослым.

— Слушай, отстань уже от меня! — окончательно разозлился Леон и обернулся. — Я уже окончательно запутался! Что ты от меня хочешь⁈ Чтобы я мог? Или не мог? Или был взрослым? Или дитём? Или что?

— Я хочу, — спокойно ответил граф Мэйнер, подходя к сыну и обнимая его за плечо, — чтобы ты лег в кровать и дал мне о тебе позаботиться. Отдохни, выспись, приди окончательно в себя и только потом выходи за дверь. Оно тебе надо, чтобы тебя видели в таком виде? У кого ты жалость собрался вызывать? У слуг? У Ванессы?

— Ни у кого, — буркнул Леон.

— Вот и замечательно, — ответил отец и повёл сына в спальню.

— Я на диван, — высвободился из объятий Леон. — Там кровать надо перестелить.

— Хорошо, я распоряжусь.

— Благодарю, — ответил Леон, завалился на диван и накрылся покрывалом с головой.

Следующие два часа в покоях Леона было шумно: то ходили слуги и ничего от него не хотели, то приходил лекарь и что-то от него хотел, то снова слуги — спрашивали, не хочет ли он поесть и принять горячую ванну… Леон решил, что проще и быстрее со всем соглашаться — и со всем соглашался.

Когда через два часа он оказался подкрепившимся, посвежевшим и без головной боли, да еще и в благоухающей летней свежестью постели, в одиночестве и полумраке, то понял, что наступило счастье. Так он и уснул.

На следующий день он проснулся поздно, около полудня. В комнате было свежо от распахнутого настежь окна, а в голове у него было свежо от ощущения, что он, наконец, выспался.

Леон встал и подошёл к окну, подышал свежим воздухом и решил, что давно пора идти гулять. Да хоть просто по Крепости! Он умылся, оделся в простую просторную рубашку на шнуровке, штаны и сапоги, слегка причесал распущенные волосы и вышел за дверь.

«А она действительно ко мне за эти три дня ни разу не зашла, — думал он по дороге на третий этаж. — Держит слово. Вот только мне теперь как-то тревожно за неё после рассказа отца. Ладно, что гадать, сейчас узнаю, как она там».

Леон остановился у покоев Ванессы и постучал в дверь. Никто не открыл. Он немного подождал и постучал ещё раз:

— Несси, это Леон.

Снова молчок. Но уходить ему никуда не хотелось, поэтому он просто повернул ручку двери. За вчерашний вечер он так свыкся с мыслью, что Ванессе пять лет, что уже не видел ничего зазорного в том, чтобы просто зайти в её комнату как в свою.

В гостиной девочки не оказалось. Он пошёл к открытой двери в спальню и замер на пороге — Ванесса стояла к нему спиной в одних штанах и с рубашкой в руках, а по всей спине у неё крест на крест были уродливые рубцы.

— Несси, что это? — в ужасе прошептал Леон.

Ванесса вздрогнула от неожиданности и начала медленно оборачиваться, прикрываясь спереди рубашкой, а потом как завизжит:

— Не смотри!!! Уходи!!! Прочь!!! Не смотри!!! Убирайся!!!

Не зная, что в первую очередь прикрывать: свою спину или грудь, она развернулась к нему лицом, вся сжалась в комок и рухнула на колени, пряча и лицо в скомканную рубашку.

Леон не растерялся и, быстро стянув покрывало с кровати, её укрыл, закутал и обнял.

— Это Дэмис⁈ — гневно прошептал он. — Это он тебя покалечил⁈

— Это… — тихо ответила она, вся дрожа. — Это мои слуги… которые меня били. Это… и мой лекарь, который лишь чистил и перевязывал мои раны, да и то не сразу. Это… и Дэмис, который сказал, что оставит мне их в напоминание. Это… Это теперь трудно убрать, сам знаешь. А ты теперь пригласишь меня на свидание?

«Дрессировка… — в ужасе подумал Леон, и у него похолодело в груди. — Отец был прав, Дэмис её дрессировал…»

— Почему ты молчишь, Леон? — грустно спросила она. — Теперь увидел, что я некрасивая, и не пригласишь? Ну ладно, что поделаешь…

— В смысле, не приглашу? — удивился Леон, наконец придя в себя. — Приглашу, конечно! Я и сам весь в шрамах, и что теперь?

— Да? — с надеждой в голосе спросила Ванесса и, подняв голову, посмотрела ему в глаза.

— Что «да»? — не понял Леон. — Тебе мои шрамы показать?

— Покажи, — смущённо ответила девочка.

— Я ты потом ко мне на свидание не передумаешь идти? — с сомнением в голосе спросил Леон.

— Нет, конечно! — возмутилась Ванесса.

— Вот видишь, — улыбнулся он. — А сама подобные глупости спрашиваешь. Я выйду, а ты одевайся и приходи меня разглядывать.

— Хорошо, — засмущалась Ванесса и снова спрятала лицо в рубашку.

Леон её чмокнул в макушку, встал и, выйдя за дверь, закрыл её за собой. Он сделал несколько шагов от двери и замер. У него в голове сражались две мысли, и он всё не мог остановиться на одной из них, чтобы обдумать.

«Да как они смели так бить девочку, чтобы такие шрамы остались!!! А я, оказывается, могу с ней нормально общаться, если считаю пятилетней… Да их казнить за это мало!!! И обнимать могу, и даже целовать, как сестру… Дрессировка⁈ Да как он посмел дрессировать человека⁈ Да и не простого, а дворянских кровей⁈ Выродок хренов!!! Может, я и справлюсь, если перестану в ней видеть молодую девушку, пусть и сестру, а просто буду считать её дитём малым?..»

На этой мысли дверь за его спиной отворилась, и Леон обернулся, пытаясь прогнать эту кашу несвязных мыслей из головы и вернуться в настоящее.

Ванесса вышла в гостиную, смущённо посмотрела на Леона исподлобья и отвела глаза.

«Начинается… — мысленно вздохнул он. — Это она меня теперь всё время смущаться будет из-за того, что я её видел полуобнажённой? Ну видел я её спину, ну что в этом такого? Ладно, может, со временем пройдёт…»

— На спине у меня шрамов нет, — ответил Леон, снимая рубашку. — Но есть на лице, руках, животе и груди.

Ванесса перестала смущаться и, подойдя поближе, взяла его за запястье и начала крутить его руку и с интересом разглядывать.

— А этот от чего? — спросила она, указывая на длинный узкий шрам на левой руке.

— От катласа.

— А что такое катлас?

— Меч такой изогнутый. Чем-то похож на саблю, но короче.

— Ясно. А вот этот?

— Тоже от катласа. Да и вообще, почти все шрамы на мне с тех времён, когда я служил на корабле графини Дэйнеры. У нас не было лекаря там. Сами себя перевязывали. Да и мази магические были не всегда…

— Ты⁈ Служил⁈ — удивленно воскликнула Ванесса и уставилась на него. — Когда успел⁈

— Ну… — смутился Леон. — Этой весной. Из-за этого я и опоздал к тебе… Но мне надо было… старый долг отдать… В общем, я ей был должен ещё до тебя… Извини меня…

— За что? — неподдельно удивилась Ванесса.

— Ну… За то, что опоздал… И это… За то, что из-за меня на тебе эти шрамы появились…

— Ты действительности так считаешь? — грустно спросила она, проникнув головой.

— Да твёрдо ответил Леон.

Ванесса тут же воспряла духом и заявила:

— Да не переживай ты так, братик! Я бы всё равно рано или поздно оступилась и была бы наказана! Так что твоей вины здесь нет, просто совпало.

Ванесса широко улыбнулась, а у Леона в голове слово «братик» вызвало новый условный рефлекс: «Братик — это намёк на семью, о которой говорил Эрнест, и на поиск защиты, о которой говорил отец. То есть ей сейчас тревожно и надо её защищать. А что делают пятилетние дети, когда им страшно? Подбегают и обнимают взрослых, прячутся за ними или лезут на ручки. Короче, я понял! Мне сейчас надо её обнять, чтобы она себя почувствовала в безопасности!»

— Неубедительно, — скептически посмотрел на неё Леон. — Не верю я в совпадения.

Ванесса нахмурилась. Он бережно схватил её за руку и, притянув к себе, развернул спиной и обнял.

— Что ты делаешь? — возмутилась Ванесса и попыталась высвободиться, но её крепко держали.

— «Братик» прикрывает твою спину, — усмехнулся Леон.

— Чтобы шрамов не было видно? — грустно спросила Ванесса.

— Чтобы новые не появлялись, — невозмутимо ответил Леон.

Ванесса перестала выдираться и замерла на несколько долгих мгновений, а потом обняла его руки и потерлась макушкой от грудь.

— Братик лучше всех! — весело заявила она.

«То есть сработало?» — неуверенно подумал Леон.

Через полминуты, показавшиеся ему вечностью, ему так стоять надоело.

— Так! — возмутился он её отпуская. — Идём уже!

— Куда? — удивилась Ванесса оборачиваясь.

— Как куда? — удивился в ответ Леон. — Гулять, конечно! Я же пришёл позвать тебя гулять.

— Первый раз слышу, — хихикнула Ванесса. — И где мы будем гулять?

— Пока по Крепости, а там посмотрим. Всё, пошли, пока не стемнело! — сказал он и, взяв её за запястье, повёл к двери.

— Леон, ты ничего не забыл? — хихикнула Ванесса.

— Ну что ещё? — на ходу недовольно спросил Леон.

— Одеться…

Леон остановился, вздохнул и пошёл обратно — одеваться.

Когда они вышли на улицу, он запрокинул голову и посмотрел в бездонное голубое небо, вдохнул полной грудью и потянулся.

— Выбирай, куда хочешь пойти, — сказал он Ванессе и засунул руки в карманы.

— Туда! — Ванесса, не задумываясь, ткнула пальцем в Башню Графа.

— Идём, — пошёл Леон в указанную сторону, и Ванесса пристроилась рядом.

— А нас просто так туда пустят? — с сомнением в голосе спросила она.

— Куда? В Башню? — не понял вопроса Леон.

— Угу.

— А кто нас остановит? — рассмеялся он. — Кто здесь посмеет остановить виконта Мэйнера и графиню Ронетту? Разве что отец, но ему и без нас есть чем заняться. Кстати! Я заодно похвастаюсь своим новым кабинетом!

— У тебя есть свой кабинет? — удивилась Ванесса.

— Ага! — довольно улыбнулся Леон. — Несколько недель назад заполучил.

— Я тоже хочу… — вздохнула Ванесса. — Может, Вильгельм мне когда-то разрешит…

— Зачем нам Вильгельм? — удивился Леон. — Не забывай, где ты — дома! Так что идём к главе семьи выпрашивать тебе твой кабинет. О! Я знаю! Мы тогда сможем ходить друг в гости с официальными документами и их подписывать! И печати ставить! Вот будет здорово!

— Леон, ты ведёшь себя как маленький! — рассмеялась Ванесса.

— Нет уж, подожди! Я хочу написать договор и поставить на нем настоящую печать! А потом выдам тебе на подпись.

— Это ты так будешь самоутверждаться за мой счёт? — продолжала смеяться Ванесса…

Леон пересекал ярко освещенную площадь, чувствовал, как легкий ветерок колышет его волосы, как солнце ласково припекает лицо. Он то-то отвечал Ванессе, смеялся вместе с ней и думал о том, что быть на свежем воздухе ему нравится больше, чем сидеть взаперти: так и радостнее, и соображается лучше, и многие проблемы сами по себе становятся незначительными или исчезают насовсем.