Дремир. Беспечные. Том 3

Часть 2 Глава 28. Мразь

Я потер пальцами переносицу. Надавил на глаза — в них потемнело, отпустил — прояснилось.

«Нихрена не прояснилось!»

В ушах громко звенела «ответственность», частично выброшенная на обочину.

Перед глазами проплыла моя жизнь, выброшенная на обочину. Сначала она смотрела на меня моими детскими глазами. Потом глазами Насти — той Насти, которой я заломил руку за спину…

Я понял, что окончательно превратился в свою мать — в кого боялся превратиться больше всего на свете. В человека (человека ли?), для которого ответственностью в жизни может быть всё, что угодно, кроме другого человека — са́мого (надеюсь, я таким всё же для неё был) дорогого для него человека. Другого человека, не себя.

«Что, Настя тебе совсем не нравится?» — заискивающе шептал мой внутренний голос.

«Ещё как нравится!»

«Она тебе дорога́?» — продолжал допрос мной внутренний голос.

«Конечно дорога́!»

«Что-то не похоже», — засомневался во мне мой же внутренний голос.

Я даже спросил его «почему», но он молчал. В смысле — я молчал. Блин! Моя голова сейчас реально расколется на две части!

Я натянул руками волосы к затылку, будто пытаясь удержать ими свою голову вместе. Отпустил руки — они соскользнули по шее. Посмотрел на них — они оказались в крови. Моей крови. Но я вспомнил другую кровь — кровь в день первой нашей близости…

Она из Дремира — для них это навсегда, ведь они считают, что теперь все её дети, даже от других мужчин, будут моими. Кто её возьмёт теперь в жёны? Ярослав? Стоп! Почему я вдруг решил её отдать⁈ Я же не собирался!

«Уверен? — оскалился на меня мой внутренний голос. — Ничего не забыл? А как же „без претензий“?»

«Но это же просто слова. Я же так не думаю на самом деле!»

«Ма-а-арк, — кто-то позвал меня в моей же головне, и теперь мне казалось, что мой внутренний голос на меня начал ещё и укоризненно смотреть, — это Твои слова. Забыл, кто ты? Забыл, сколько весит каждое твоё слово, меняющее мир?»

Теперь я понял, что это не раздвоение личности. У моего внутреннего голоса было имя, и имя ему — Совесть.

— Забыл, — сознался я вслух.

Чего таить, ведь у меня теперь есть собеседник.

«Что ещё ты забыл? Давай, вспоминай», — допытывалась Совесть.

— Впервые я увидел Настю на Совете, — я продолжал тихо шептать себе под нос. — Она на меня странно смотрела, не как все, и будто хотела что-то сказать, но не решалась. Что она хотела сказать? Не знаю… «Красивая», — подумал я тогда и ушёл. Потом часто встречал её на улицах Яренки. Слишком часто, но мне нравилось такое внимание, я был не против. Мы даже общались несколько раз. Потом мы уехали на Совет… Мы были вместе… Мы были близки, и я… Переложил свою ответственность на неё! Забыл!

Я начинал вспоминать, а моя Совесть как-то незаметно перестала на меня орать, а потом и смолка совсем. Теперь я слышал лишь свой собственный голос: и внутри, и снаружи.

— Мы путешествовали вместе, жили вместе, везде были вместе. Поссорились. Приехал Киран. Я уехал. Забыл! Забыл с ней помириться. Забыл сказать, что она мне очень нужна! Оставил записку, что вернусь… Не вернулся. Случайно встретил её здесь. Понял, что снова успел о ней забыть! Ничего не сказал. Забыл, что надо было спросить у брата, как можно всё исправить… Забыл и ушёл. А теперь? Теперь я боюсь доломать то, что и так цепляется за жизнь из последних сил. Я? Снова боюсь⁈ Что же я наделал… Из-за своего детского страха… Сломал человеку жизнь… Ещё одну жизнь… Ладно бы сломал только свою…

«Так, чего ты тут расселся на полу?» — в мой монолог снова встряла Совесть.

«Я?»

Я сидел на полу, скрестив ноги перед собой и смотрел на свои окровавленные ладони, покоящиеся на коленях. Когда успел?

«Иди уже!» — Совесть снова начинала мной командовать.

«Подожди, дай собраться с мыслями…»

«Какими, нахрен, мыслями⁈ Оставь свои мысли в покое. Они тебя ещё ни до чего хорошего не доводили!»

«А она права, твою ж мать!»

Я встал и пошёл к двери, но не успел я ухватиться за дверную ручку, как услышал в голове всё тот же настойчивый голос:

«И куда ты в таком виде? Ты жалок».

«Я? А-а-а… Точно».

Я вернулся, помыл руки, разделся, забинтовал шею. В поисках того, во чтобы переодеться, я порылся в своей сумке и нашёл свитер, подаренный Настей. Мне его торжественно вручили, когда я вернулся с живой водой из Дремира. Отказаться я не мог, пусть он и был непривычного для меня цвета — кирпично-оранжевого, поэтому подарок взял с искренней благодарностью, но так ни разу до сих пор и не надел. Даже не знаю, как он оказался у меня в сумке, но сейчас я был ему искренне рад: он отлично прикрывал порез на шее и давал Насте понять, что я о ней помню. Я натянул свитер и вышел за дверь.

На улице были сумерки. Я шёл к Насте домой. Впервые в жизни я шёл к ней сам.

«Марк, ты мразь», — это уже был мой собственный голос.