Последний звонок. Том 1

Глава 68 Маленький Принц

Дождь прекратился и, хотя здесь, наверху, продолжал дуть пронизывающий ветер, я вышел из бетонной коробки, в которой мы втроем сидели. Времени предостаточно, да я пока и не чувствовал ничьего приближения. Однако если меня чему и научила история с Хароном, так это тому, что простой человек может защититься от моего взгляда и воздействия. А Юля — не простой человек. Значит, надо подключать глаза.

Я добрался до края крыши, посмотрел вперед и вниз, на торговый центр, пестрящий яркими вывесками. Солнце скоро сядет, но тучи уже сейчас создают иллюзию сумерек.

Я повернулся. Точка оказалась не идеальной: отсюда видны все три выхода на крышу, но не вход в ту «коробку», где остались Маша и Элеонора. А терять их из виду нельзя.

Я подошел к коробке, подпрыгнул. Забавно, сам себя я поднять не могу. Ладно, сконцентрируюсь на обуви, на подошвах. Меня дернуло вверх. Я на миг потерял равновесие, но тут же «толкнул» себя в куртку. Получилось! Я могу идти по воздуху. Нелепый человеческий разум переполнился детским восторгом — таким, который не может быть полноценным без чьего-то восхищения со стороны. Успокойся, приказал я человеческой составляющей, восхищаться тобой вряд ли кто-то станет. Скорее, найдут способ обвинить в безнравственности и сжечь на костре.

Я представил Диму, как он говорит что-нибудь вроде: «Люди не просто так не умеют летать! Когда ты летаешь, ты поступаешь нечестно. Подумай о бедных птичках, которые будут падать на землю от удивления!» — ну или еще какую чушь в этом духе. Представил так ярко, что засмеялся.

— Ржет, сученыш, — проворчала Элеонора. Отсюда я мог слышать поверхностные мысли ее и Маши, в основном — то, что и так произносят вслух.

— Зачем ты осталась? — спросила Маша. Ее мысленный голос кривился от боли. — Я бы после такого…

— Своих не бросаю потому что. Чего ты возишься? Дай, я.

В машине Элеоноры обнаружилась чудодейственная мазь, которую она взяла с собой. Сейчас дамы, видимо, возились с повязкой.

— С каких это пор я для тебя — своя? — поинтересовалась Маша.

Я опустился на крышу коробки, покрутил головой. Тоже не самая удачная точка. Отсюда видны все три выхода, и я контролирую спутниц. Но если Юля появится из дальнего люка, то я не успею ее догнать. А воздействовать телекинетически на нее может не получиться — как с Хароном.

— С тех пор как узнала, каково это, когда тебе залезают тебе в голову, — ответила Элеонора.

Мне нужна помощь. Я спрыгнул и плавно опустился перед входом в коробку. Девушки, за неимением лучшего, расположились на полу, Машина нога — на коленях у Элеоноры. Мысль Маши я услышал до того, как она открыла рот: «Ты что, думаешь, все те глупости, которые я натворила, — из-за него?»

— Ты что, — проговорила Маша, — думаешь…

— Вежливое покашливание, — перебил я. — Чтобы не подумали, будто я подслушиваю.

Маша вздрогнула, мысли смешались — это хорошо. Элеонора покосилась на меня, движения стали резче. Это плохо… Хотя, если подключить логический аппарат, то не так плохо — я вызываю у нее сильные эмоции.

— Иди кашлять в другом месте, — огрызнулась она.

— Нам нужно взять под контроль три выхода на крышу. — Я притворился, что Элеонору не услышал. — Я могу их видеть — но только видеть. Перехватить Юлю не получится. Поэтому надо разделиться.

— Так не вопрос, разделяйся.

Я не смог скрыть замешательства. Благо, Элеонора на меня не смотрела.

— Извини, я…

— Разделяйся, говорю. Рвись пополам, натрое — как хочешь. С удовольствием посмотрю.

Элеонора наносила мазь на ногу Маши. Та морщилась, закусив губу.

— Маша! Речь о твоей дочери.

— Я понимаю. — Короткий взгляд, в котором, по сравнению с тем, которым одарила меня Элеонора, — океан нежности. — Сейчас, пара минут…

— Останься у ближайшего выхода, — сказал я, прежде чем уйти. — Тут самая широкая часть крыши, у тебя будет больше времени. К тому же, я успею добежать.

«Долететь», — вот что я хотел сказать.

— Буду там. — Я указал направление, но Эля и не глянула. Маша кивнула.

Бредя к дальнему выходу, загребая подошвами воду в скопившихся лужах, я думал. Вспоминал тот вечер, когда мы с Машей шли домой после Осеннего бала. Ее мысли, спутанные алкоголем, пережитым возбуждением и тихим отчаянием при виде Жанны рядом с Димой. Я коснулся ее сознания, хотел вырвать с корнем дурацкую ревность, законсервировать любовь до лучших времен, но из этой какофонии вырвалась яркая мысль: «А какая разница?»

Не было ни малейшего смысла в этой мысли, порожденной хаосом и бредом, но от нее потянулись нити ко мне, и я ощутил себя востребованным. Не я в тот момент манипулировал Машей, но она — мной, пусть бессознательно. Конечно, я чувствовал это и мог прекратить в любой момент, но мне не хватило воли, и я переложил ответственность на другого человека, того, у которого отобрал слишком многое — на Борю.

— Меня никто никогда не любил по-настоящему. — Я встал на краю крыши, посмотрел вниз. Почувствовал отголосок страха — Борис боялся высоты. Это мне на нее плевать. — Никто. Никогда. По-настоящему…

Я вспомнил Катю. Спустя столько лет ее любовь ко мне, наверное, можно считать настоящей. Но это лишь размыло грань между реальностью и иллюзией, а не превратило вторую в первую. Поэтому я так легко ушел от Кати…

— Если я сейчас прыгну — никто не заплачет. — Ветер унес мои слова и пару слезинок. — Я не могу мыслями оставить эту рыжую стерву, которая с радостью плюнет на мой труп. Я могу подчинить ее тело, ее разум, ее волю, могу заставить ее сыграть любую роль, с полной самоотдачей, но почему же сейчас мне этого мало?

И откровение пришло: вот зачем я ищу Юлю. Я надеюсь, что, когда объясню ей все, она сможет мной восхититься, сможет полюбить меня. Как отца и друга. Это стало главным, а не война, о которой я мечтал. Все было просто до тех пор, пока в работу разума не вмешались проклятые гормоны… Убить их?

Я мысленно потянулся к заветной «кнопке», которая уничтожит Бориса и позволит мне взять полный контроль над организмом. Я был близок. Стоя на краю крыши, я был готов совершить это полусамоубийство, но не успел.

Раздался крик, и все эти чертовы гормоны рванулись на него. Я сам рванулся, надеясь, что мне послышалось. Но, будто взрывная волна, накатил отзвук пространственного искажения. Что-то новое появилось. Что-то, чего здесь быть не должно.

Крик оборвался спустя секунду, но этого хватило, чтобы узнать Элеонору. Следом закричала Маша — ближе. Она произносила имена. Сначала — Элеоноры, потом — Пети и, наконец, мое. Она закричала: «Принц!»

Я полетел, не сознавая, как это делаю. Тело рвалось на куски от боли, кажется, я умудрился поднять собственные клетки. Ветер заставил щуриться, я почти ничего не видел, но выставить экран не мог — он бы меня замедлил. Увидел краем глаза Машу — она хромала в том же направлении.

— Стоять, Принц! — Я будто на стену налетел.

Исследователь в умирающей оболочке, некогда именуемой Петром Антоновым, поднял руку, остановив меня в пяти метрах.

Я постарался трезво оценить ситуацию. «Петя» с глазами, сочащимися кровью, стоял на краю крыши, а за ее пределами в воздухе повисла Элеонора. Мертва?! Нет, просто замерла от испуга.

— Интересно проводишь время. — «Петя» оскалился, демонстрируя красные от крови зубы. — Когда я пробился в память Харона и нашел там твои робкие взгляды в ее адрес, даже поверить не мог. Что, любовь? Достаточно сильная, чтобы пожертвовать собой ради нее?

Кровь текла у него из носа, заливала губы. Он вытер ее рукавом, и Элеонора покачнулась в воздухе, вскрикнула. Я дернулся к ней, подтвердив сказанное, и «Петя» оскалил в улыбке окровавленные зубы.

— Надо же. — Я старался говорить бесстрастно. — И с каких это пор Исследователи ради достижения своих целей прибегают к Разрушению? Скольких ты уже убил?

Его глаза загорелись синим сквозь заливающую их кровь. Каждая секунда такого горения — сотни умирающих клеток мозга, но взамен — полный контроль над носителем, полная концентрация.

Маша дохромала до меня, остановилась, тяжело дыша.

«Что будем делать?»

«Иди назад. Для тебя ничего не изменилось».

«Но Эля…»

«Но Юля?»

Помедлив, она развернулась, пошла обратно, то и дело оглядываясь через плечо.

— Все просто, — сказал Исследователь. — Ты запустишь механизм ассимиляции, растворишь сознание, освободишь носителя. А я позабочусь, чтобы последними крупицами разума ты осмыслил, что она в безопасности. — Он кивнул на барахтающуюся в воздухе Элеонору.

Предсказуемо, закономерно. Все, что я мог, — тянуть время:

— Что насчет Юли? Думаешь, я поверю, что вы ее оставите…

— Принц, — перебил «Петя», — не притворяйся дураком. Твоя дочь умрет в любом случае. Она — дефект, который необходимо исправить. Ее сила либо достанется нам, либо распылится по Вселенной.

Боль в груди отвлекла меня. Сердце колотилось, готовое разорваться. Варианты… Я просчитывал варианты, но не видел ни одного подходящего. Ассимиляция повлечет самоубийство Юли, которого просто не остановят. Отказ — смерть Элеоноры. Если я соглашусь на самоуничтожение — даже в этом случае он убьет мою дочь. Но почему же я думаю о других?

— Нет. — Я посмотрел в глаза Исследователю и покачал головой. — Вы ничего не получите.

Исследователь кивнул. Элеонора вскрикнула, полетела вниз. Я попытался остановить падение мыслью, но «Петя» блокировал мои попытки перешагнуть границу. Я бился, как муха о стекло, позабыв все, о чем думал за миг до этого.

— Нет! — услышал я собственный мерзкий визг.

Элеонора вынырнула из-за бортика крыши, бледная, тяжело дышащая. Вцепилась в меня взглядом, и в моей голове будто бомба взорвалась — так сильно хотела она о чем-то попросить, но сама себе рот заткнула.

«Ты уцелеешь», — пообещал я.

«Пошел ты!» — огрызнулась она.

— Тяжело, когда приходится мириться с человеческими гормонами? — усмехнулся «Петя». — Твой выбор, Принц. Ассимиляция, или она умрет.

Я встретился взглядом с Элеонорой. Мой воображаемый палец коснулся «кнопки», которая убила бы Бориса, освободила меня, дала бы мне полную свободу и ясность… И соскользнул с нее.

— Согласен на ассимиляцию. Но сначала ты переместишь ее на крышу.

— Не ты ставишь условия.

— Я. Ты знаешь, что я могу сделать.

— И что же? — Исследователь фыркнул презрительно, прямо как староста нашего класса.

— Перейду к Разрушителям. Им плевать, с разумом или без — лишь бы горело и взрывалось. Сможете что-то противопоставить?

«Петя» нахмурился:

— Готов уничтожить Вселенную во имя любви?

Я опять заглянул в широко раскрытые глаза Элеоноры.

— Готов. — Я констатировал факт, который для меня стал откровением.

«Придурок больной», — подумала Элеонора. Она боялась. Боялась смерти, боялась выжить благодаря мне. И безумно боялась показать страх.

Глаза «Пети» полыхнули синим так ярко, что даже я испугался. Он открылся бо́льшим силам, чем прежде, и в искаженном голосе я услышал всех:

— Факт окончательной потери компонента «Маленький Принц» подтвержден. Уничтожение подтверждаю. Фиксация окончательной цели: Юля.

Пламя утихло. «Петя» улыбнулся:

— Извини, Принц, но я тоже умею блефовать. Ты проиграл. Никаким Разрушителям ты не нужен и отрекся впустую. Ты изолирован…

— Юля!!! — Отчаянный вопль Маши оборвал его слова. Я подпрыгнул, судорога прошла по лицу «Пети».

— Началось, — прошептал он.

Я развернулся. Маша, почти не хромая, бежала к дальнему концу крыши. Там же я увидел крохотную фигурку. Девочка с русыми, развевающимися волосами неслась в том же направлении, будто спасаясь от чего-то. Будто кто-то ее толкал к краю. Кто-то, смеющийся у меня за спиной.

— Не она себя убьет — я ее убью, — сообщил Петя то, что я и сам понял. — И мы получим все. А ты — ничего.